Исповедь

Итальянка вообще забыла где находится и что вокруг вообще происходит. Перед глазами были беспорядочные картины восьмилетней давности, то, о чем она не помнила и не хотела помнить. Заботливое сознание и звериный облик не давали этим воспоминаниям пробраться наружу и так сильно повлиять на ее, в тот момент, еще детскую и совершенно неокрепшую психику. А сейчас это был словно удар ниже пояса, нок-аут. В голове все путалось, эмоции, ощущения, воспоминания – все смешалось в большую кашу, которая не давала дышать, от которой было очень больно и страшно. Она вцепилась в мужа мертвой хваткой, боясь, что он исчезнет и снова придется испытать тоже самое. Да, она стала намного старше, опытнее, да еще и прекрасно владеет магией, но страх прошлого затмевал абсолютно все – она была уверена, что сейчас он непременно с ней справится несмотря ни на что. Тогда это произошло из-за того, что она осталась одна, сейчас она боялась повторения истории…

Она не слышала успокаивающих слов супруга, не помнила, как они вообще добрались до их бунгало. Ей было очень страшно и больно от нахлынувших воспоминаний, словно ей снова пятнадцать лет, словно она только-только похоронила маму и пытается прийти в себя хотя бы ради папы и братьев, а тут случается такое… Вот почему она еще замкнулась в себе. Подсознательно она старалась самой себе доказать, что любой мужчина, неважно где он и с кем, легко поддается соблазну, а потом точно также посылается очень далеко… Все окружающее ее пространство смешалось в какую-то мрачную серую массу, взгляд был пустым, отражая только боль и непонимание происходящего. Ее продолжало трясти, но руку Чина она так и не отпускала, словно это была последняя надежда на спасение от произошедшего еще тогда, в далеком прошлом.

Дани с такой силой вцепилась в его руку, что, казалось, останутся синяки. Удар, который исправил черты лица итальянца, наносился не с техникой, а от души, потому костяшки Чина были слегка разбиты, но сейчас он этого даже не замечал. Он был растерян, при этом понимал, что ни за что не должен позволить Дани это почувствовать. Он боялся за девушку и пытался решить, как ей помочь, не напугав ещё сильнее. В то же время в крови продолжала кипеть ненависть к этому типу, которая лишь усилилась от вида его разбитой физиономии. И это было не столько священной яростью вожака прайда в адрес того, кто посягнул на его территорию, сколько ненавистью, которую может испытывать лишь человек за то, что кто-то посмел причинить боль его близкому. Чин был уверен, что убил бы этого Тони, если бы его вовремя не оттащили, хотя сейчас был рад, что ему помешали. Он не хотел быть причиной новых проблем для Дани, которые неизбежно возникли бы, если бы у него было на пару минут больше времени. Даже не на пару минут – на считанные секунды, необходимые для смертельных ударов. Сейчас итальянцу повезло – удар сломал нос, но не пробил дыхательный центр. Чину помешала ярость, не давшая сосредоточиться на технике. Стоило на долю секунды представить этого Тони рядом с женщиной, которую он боготворил, и буддистское смирение и милосердие сгорали в прах в пламени лютой ненависти. Не ярости, которая заставляет пытаться сделать мир лучше, именно ненависти, целью которой неизбежно становится истребление врага. Просто важнее быть с Дани, чем мстить её обидчику. Чин усадил итальянку на диван, обхватил её руками за плечи и пристально посмотрел в глаза.

- Ты меня слышишь? Все хорошо, - уверенно сказал он. – Я никому и никогда не позволю тебя обидеть. Не бойся, ладно? - Чин осторожно убрал с лица девушки прядь волос. Он говорил тихо, медленно и уверенно, пытаясь добиться того, чтобы Дани его услышала.

Он коснулся руки девушки и чуть улыбнулся. После этого подошел к мини-бару, насыпал в широкий стакан лед и налил виски. Чин не стал наливать алкоголь себе – это был один из тех моментов, когда нельзя давать волю собственным нервам, чтобы не делать глупостей. Просто Дани нужно успокоиться, лучше даже заснуть. Он понял, откуда брались все страхи итальянки, причину которых она, кажется, не помнила до сегодняшнего дня. Сегодняшняя встреча не была случайной – эту проблему нужно было решить, и лучше сейчас, чтобы она не мешала будущему Дани, их общему будущему.

- Держи, - Чин протянул итальянке бокал и сел на диван рядом с ней, обняв девушку за плечи. – Его здесь нет, и никогда не будет, - уверенно добавил он.

Девушка не понимала происходящего, голос Чина был скорее похож на далекое эхо. Она никак не могла разобрать слов: не могла и не хотела даже пытаться. Ее всю трясло, а непозволительно яркие картинки прошлого как назло продолжали мелькать перед глазами, постоянно повторяясь и не прекращали напоминать о том страхе и ужасе, который она в тот момент. Ее трясло в беззвучной истерике и, в добавление к воспоминаниям, постоянно всплывал образ этого студента филфака, только теперь тоже выросшего… Очень смутное понимание реальности пришло, когда у нее в руках оказался холодный бокал. Она подняла на супруга мутный взгляд, не понимая все еще происходящее. В голове очень сложно и долго выстраивалась цепочка: Чин дал бокал, в нем какая-то жидкость, она холодная, ее надо выпить. Наверное. Да, в горле пересохло, но это она поняла только сейчас. Наверное. Дрожащими руками Даниэла поднесла стакан к губам, делая несколько больших глотков, осушив его полностью и даже не поморщившись. Сначала. Вкус она почувствовала как-то запоздало. И, если сначала краем сознания подозревала, что это стакан холодной воды, то сейчас, когда кровь постепенно начала расходиться по венам все быстрее и быстрее даже от одного только запаха. Дани слегка закашлялась, морщась от вкуса столь крепкого алкоголя, даже несмотря на всю мягкость миндального вкуса напитка, который наверняка носил название «Джеймсон».

- Я… - неуверенно и немного заикаясь, начала итальянка, но больше так и не смогла из себя ничего выдавить, а просто уткнулась в грудь супруга, все еще дрожа от страха. Но крепкий алкоголь делал свое дело и постепенно дрожь начала проходить, а тело расслабляться. Девушка крепко обняла мужа, чувствуя в нем свою защиту и опору. И ей даже вдруг стало совестно, что она наверняка сейчас заставляет его сильно волноваться, а причин-то никаких и нет… Точнее он о них не знает… Надо рассказать, чтобы снова забыть, но уже навсегда. Но как заставить себя говорить?

Правая бровь Чина на мгновение удивленно взметнулась вверх. Даже он в иные времена так лихо виски не пил. Он осторожно взял стакан с оставшимся в нем льдом из руки Дани и поставил его на угловой столик возле дивана. Он прижал девушку к себе и начал гладить её по спине, чувствуя, что она понемногу расслабляется. Сейчас он понял, что она хочет сама обо всем рассказать. Конечно, слушать подобные признания от любимой женщины никому не приятно, Чин показательно не интересовался прошлым итальянки, но Дани хотела рассказать, и он знал, что от этого ей станет легче. Странно, что он не заметил такой серьезный блок, когда заставил её пережить зажатые эмоции. Вода способна убежать от чего угодно и скрыть любые тайны даже от себя.

- Не бойся, - сказал Чин, проводя рукой по волосам девушки. – Тебе станет легче, если ты все расскажешь.

Он не хотел настаивать, чтобы не испугать Дани ещё сильнее. Сейчас нужно было создать у девушки ощущение уверенности, чтобы она могла не защищаться хотя бы от него. Чину было сложно понять, что сейчас чувствовала итальянка, все же он оценивал произошедшее с мужской точки зрения. С этой позиции Тони был типичным слабаком, который пытается убедить себя самого в обратном, но из-за этого пострадала Дани. Чин всегда скептически воспринимал рассуждения подобных неудачников о том, что мнение девушки учитывать не стоит, достаточно просто чувствовать альфа-самцом. За этим скрывался страх неудачника узнать подтверждение своей истинной самооценки в мнении женщины. Тому, кто не доказывает, а знает, что является вожаком прайда, напротив, несказанно приятно находить этому подтверждение в нежных словах и влюбленных взглядах, к которым стоит относиться с царской снисходительностью. Тот же, кто демонстрирует свою силу, применяя её против пятнадцатилетних девчонок, не достоин никакого снисхождения.

Итальянка судорожно вздохнула, силясь держать себя в руках и вновь не вернуться к истерике. Ей все еще было плохо, но приличная доза крепкого алкоголя расслабила и развязала язык, поэтому через какое-то время она все-таки заговорила. Она до сих пор немного дрожала, но чувствовала, что может говорить. Может и хочет вплеснуть это наружу, потому что слишком больно и страшно одной…

- Он был моим преподавателем китайского, - чуть всхлипнув, начала девушка, - я ходила к нему на дополнительные занятия – хотелось порадовать папу. Раз в неделю. После меня забирала мама и мы всегда ехали кушать пирожные, даже если я кричала, психовала и выводила ее из себя. В общем, традиция такая. И мы всегда мирились в этой кондитерской. После того, как ее не стало, я две недели не выходила никуда. Я не знаю кто именно, но кто-то позвонил ему и сказал, что меня какое-то время не будет и сказал из-за чего. Через две недели, наверное, я всячески пыталась найти себе занятие, чтобы отвлечься, чтобы помочь папе и братьям. Решила сходить на занятие, а он после посочувствовал моей утрате и предложил подвезти. – Даниэла подняла на Чина чуть захмелевший взгляд. В глазах опять стояли слезы, и сдерживать их она не планировала. – Мне было на столько плохо, я была так подавлена… Я поняла, что что-то не так, когда он заглушил мотор в каком-то перелеске и начал откровенно приставать. Мне было очень страшно, Чин. И все случилось так неожиданно. Я не знаю какое чудо меня спасло, но когда я смогла открыть дверь, а он меня снова поймал, каким-то чудом я перекинулась… и убежала. И самое ужасное, что я ничего не помнила. Правда не помнила… Пока не увидела его, хотя даже это все сейчас очень мутно…

Дани начала говорить. Это сказывался выпитый девушкой виски, но лучше так, чем молчать, трястись и бояться. Чин слушал внимательно, не перебивая, боясь спугнуть Дани лишним движением или взглядом. Но при этом с каждым её словом его лицо становилось все мрачнее. В какой-то момент он уже стиснул зубы, чтобы молчать. И не пытаться немедленно разыскивать этого отморозка. Единственным, что сейчас его удерживало, было понимание, что для Дани важнее возможность обо всем сказать вслух, а не месть. Ещё и учитель. Чин знал, что на Западе к этому понятию относятся иначе, но вряд ли настолько. Дани заговорила о матери, и он поморщился, будто съел что-то кислое, затем закусил губу, продолжая молча слушать рассказ девушки, опустив взгляд. Он никогда не ревновал Дани к её прошлому, допуская, что в нем мог быть кто угодно, кого она подпустила к себе. Но, стоило представить, что этот отморозок прикасался к его жене, лучшей из женщин, касался этой кожи, чувствовал этот запах, пытался силой захватить то, что не могло ему принадлежать, и вновь вспыхивала ненависть, жгучая, заставлявшая сжать руку в кулак так, что побелели костяшки, и прокусить губу до крови. На последних словах Дани Чин решил, что не все понял. Он немного удивленно посмотрел на девушку, будто не видя её, пытаясь поверить, что все правильно расслышал. Через мгновение на его губах появилась едва заметная улыбка, и будто что-то тяжелое упало с сердца, перестав мешать дыханию. Вот ведь ублюдок. Что может быть омерзительнее, чем хвастаться собственными победами, которые мало того, что были далекими от благородных, так ещё и, оказывается, выдуманными. Чин не сомневался в том, что Дани говорит правду. Не потому, что очень сильно хотел ей верить – сердцем чувствовал, что она не может сейчас врать.

- Этого уже нет. В тот раз ты справилась сама, но теперь я всегда буду с тобой, тебе нечего бояться. Я рад, что ты об этом рассказала, - Чин тепло улыбнулся и осторожно стер со щек Дани слезы. – Ты даже не представляешь, какое он ничтожество, - он грустно усмехнулся. – Посмел хвастаться этим, как своей победой. Но я верю тебе. И надеюсь, что ты веришь мне, поэтому поймешь, что больше никто на свете не посмеет тебе угрожать, хорошо?

Итальянка лишь согласно кивнула, хлюпнув носом. Безмерная преданность и благодарность сейчас читалась в ее взгляде. Она в очередной раз убедилась в том, что Чин – лучший мужчина на свете, ее мужчина: заботливый и ласковый, который всегда выслушает и поддержит в трудную минуту. А еще он не называет ее плаксой, хотя поводов для этого было предостаточно. Девушка забралась на диван с ногами, поджав их под себя и все еще не выпуская Чина из своих объятий. Да, она боялась его потерять, будто стоит ей только его отпустить и исчезнет, словно иллюзия. Наверное, это расплата для того, кто посмел приручить Ветер. Рискнул и сумел.

Несмотря на слезы и только что пережитый ужас, сейчас ей было намного спокойнее. Наверное, это и есть счастье, когда даже в тяжелые минуты рядом с любимым человеком чувствуешь покой и умиротворение. Ей стало легче, когда она смогла рассказать ему то, что не знала сама еще какой-то час назад. Знала, но намеренно подсознательно не давала воспоминаниям возможности потревожить ее. Но встреча с этим человеком вырвала их из глубин памяти, заставив вновь пережить случившееся. Но благодаря Чину, который теперь всегда будет рядом с ней, страх довольно быстро отступил. И не пришлось внутреннему Зверю брать ситуацию в свои лапы.

- Он хвастался тем, что спал со мной? – глаза итальянки мгновенно высохли и округлились от недоумения. Вот сейчас ей самой захотелось найти эту тварь и показать, что за подобные слова надо отвечать. И он бы ответил – дождик из ледяных стрел определенно пришелся бы ему по душе. – Убью, - прошипела итальянка, чувствуя странный прилив сил. Но он был обманчив, да и объятия супруга крепки, чтобы она смогла сейчас рвануть на поиски ради мести. Да, сил, все-таки, не было…

Постепенно Дани начала успокаиваться. Она уже почти не тряслась, просто прижалась к нему, почувствовав защиту. Именно этого Чин и добивался – ей незачем сейчас быть сильной перед ним, ей нужно просто стать сильнее своего страха. Он крепче обнял девушку и нежно коснулся губами её лба. Через считанные мгновения Ветер сменил направление – Дани возмущалась, и при этом к ней вернулись силы. Чин чуть заметно усмехнулся, обрадовавшись этому оживлению. Порой её прямолинейность вызывала искреннее недоумение, но, главное – она не боялась. Почувствовала, что действительно сильнее того, кто когда-то причинил ей боль.

- Ты производишь на мужчин такое впечатление, что они готовы принять собственные фантазии за правду, - Чин улыбнулся, заглянув в глаза девушки. – Но сейчас тебе нужно отдохнуть. А вечером у меня на тебя другие планы, - добавил он с хитрой улыбкой.

Чин встал с дивана и нежно поднял Дани на руки. Он видел, что этот прилив сил – иллюзия. Девушка сильно перенервничала, а лихо выпитый ей виски должен помочь почти мгновенно заснуть, даже если она сама этого не замечает. Чин отнес жену в спальню и бережно уложил её на кровать поверх одеяла. Он не стал её раздевать – знал, что сейчас подобные действия с его стороны могут оказаться лишними. Дани не так просто забыла нападение этого лаовея – ей действительно было больно и страшно об этом вспоминать. Чин накрыл девушку легким пледом и сел на колени возле кровати, заглянув в глаза итальянки.

- Закрой глаза и просто отдохни. Я буду рядом, не бойся, - тихо сказал он и коснулся губами щеки Дани.

Ну вот, зато у него есть все-таки силы, да и совесть позволяет над ней смеяться. На лице итальянки отразилось практически праведное возмущение, но она не могла не оценить его комплимент, даже сейчас.

- Все эти мужчины – идиоты и кретины, - авторитетно заявила девушка, совершенно серьезно глядя в глаза любимого. – Я могу принадлежать только одному, с которым спуталась почти по глупости, а теперь еще и вышла за него… Да, ему определенно несказанно повезло, что к нему в руки попала такая красотка, - итальянка улыбнулась, глухо хихикнув. Сам себя не похвалишь… - И вообще… Я старая замужняя дуреха, которая еще в состоянии накостылять любому идиоту. Вот.

Но продолжить концерт в одно лицо, пусть у нее оно и было весьма привлекательным, ей просто не позволили, зато бережно подхватили на руки и отнесли в спальню, где ее тушка теперь покоилась на мягкой кроватке. А еще он в очередной раз ее заинтриговал: вот сказал, что планы на нее, а какие именно – молчит как партизан. И ведь наверняка ничегошеньки не скажет, причем сколько не проси. Ну и ладно, а мы все равно спросим, любопытно же.

- А что за планы? – Дани сладко зевнула, удобно свернувшись калачиком под пледом и чувствуя себя абсолютно защищенной, - я же теперь не смогу заснуть от любопытства,- и еще один зевок. Действительно, стоило голове коснуться подушки, как сон начал активно опутывать ее в свои коварные сети, но пока что она боролась. Но лишь пока что, пока любопытство еще могло пересилить усталость.

- Узнаешь, - прошептал Чин и улыбнулся.

Он встал и подошел к окну. До вечера было ещё долго, и солнечные лучи попадали в комнату. Чин закрыл шторы, затем вернулся к кровати и вновь сел на колени возле неё. Дани засыпала, что бы она ни говорила. А вот, если он расскажет, она не заснет точно, или понадобится больше виски, и это тоже может помешать планам. Эта мысль пришла Чину в голову всего несколько минут назад, но показалась правильной. Он облокотился о край кровати и посмотрел на сонное лицо Дани.

- Ты же мне доверяешь? Так что спи и ни о чем не думай, - сказал он шепотом и слегка поправил плед.

Сейчас девушка казалась ему маленьким ребенком, доверчивым и беззащитным. Ему было сложно представить, до какой низости должен дойти человек, чтобы обидеть Дани. Даже сейчас, когда она уже – взрослая самостоятельная женщина. В сознании Чина всегда существовал барьер, определявший возрастной ценз для женщин, в которых он видел женщин, а не детей – младшая сестра. И сейчас девушки возраста Ли казались ему детьми. В остальном все зависело от того, в каком возрасте находился он сам. В шестнадцать лет, например, детьми ему казались даже его ровесницы, годам к восемнадцати он мог допустить, чтобы девушка была на год младше. В старших классах школы к хронически влюбленным в него младшеклассницам, в том числе подружкам Ли, он относился снисходительно-вежливо, но никогда не подавал им никаких надежд. И он совершенно не понимал, насколько ничтожным должен чувствовать себя человек, чтобы поступить так, как этот Тони.