Оборотная сторона

Обычно Хельмут не сильно рвался проводить занятия по магическим дисциплинам, да и не многому в них он мог научить, но тут был особый случай. И предмет подвернулся ему как раз знакомый и понятный. К тому же, «мне не нравится» не означает «я не буду». Надо и все тут. Причем еще неизвестно кому больше надо, ученику или ему самому.
В общем потребность сошлась с возможностью и вот неисправимый жаворонок Хельмут с утра пораньше направился в дикий парк, радуясь весеннему солнышку и особо не задумываясь о том, что семь утра для занятия как-то немножко рановато. Впрочем, он мог сказать, что подъем в монастыре в шесть, а значит к семи все уже точно должны быть готовы к трудовым и учебным подвигам.
В парке весной было хорошо. Ощущение просыпающегося от сна мира, запах леса и удивительное чувство свободы. Будто есть только ты и этот огромный мир, который тебе собственно и принадлежит. Сидеть в такое время взаперти было настоящим кощунством. К тому же где учить договариваться со своим зверем, как не там, где ему будет хорошо и комфортно? Углубляться слишком далеко мужчина не стал, выбрав для проведения занятия полянку за первой линией деревьев. С удобством прислонившись к стволу дерева он стал ждать. Уж чего-чего, а терпения Хельмуту было не занимать.

Летом здесь, наверное, пришлось бы прорываться через непролазные заросли. Но пока в горах царила весна, деревья, едва покрывшиеся шлейфом нежнейшего зеленого, источали сладостный аромат смолистых почек, а трава под ногами стелилась ласковым шелком.
Ингвар отчаянно зевая, на ходу перетянул волосы в низкий хвост, искренне пытаясь сделать вид, что утро прекрасно. Вообще-то, оно таким и было; оставалось привыкнуть к новому ходу времени – разница между Осло и Тибетом оказалась колоссальной. Вечер равен утру, в полдень внутренние часы орали о том, что кому-то давно пора спать, зато ночами он засыпал с трудом, едва преодолевая слишком активные для темноты мысли.
Великое счастье, что первое и, наверное, самое важное для парня занятие никто не поставил в первый же день приезда, а наоборот, отодвинул как можно дальше.
Ингвар свернул к беседке, склонился над ручьем, плеснул в лицо холодной водой. Передернул плечами, отфыркиваясь, смахнул с ладоней радужные в лучах солнца капли, улыбаясь во все тридцать два зуба.
И бодрым шагом поспешил дальше, не забывая, впрочем, присматриваться к каждой детали вокруг. Раньше в эту часть монастыря он не забредал – как-то не до дальних прогулок было. А зря, как видится – парк виделся не скучным образцом английского садоводства, никак нет.
Это было самое настоящее облако. Белоснежное, с розоватым отливом и крапинками зелени, светлое, воздушное, пронизанное светом солнца и укутанное у самой земли искрящимся серебром тумана. Ингвар ошеломленно замер на самой границе, не решаясь нарушить собственным присутствием тонкое равновесие. В чем именно оно заключалось, парень и не предполагал, но считать, что облако и красота перед его глазами вполне земные, было с его точки зрения еще более наивно.
Он глубоко вдохнул, словно вбирая в себя все краски и оттенки запахов – свежесть, горечь, влажная земля и сладкий аромат цветов – и шагнул дальше.
Лучи, пробившееся в прорези меж ветвей, и те лучи, что пронзали тонкие лепестки, словно витражное стекло, сплелись в ажурную завесу, укрывшую землю золотистыми, зелеными и серебряными пятнами. Парень, не отрывая глаз от этой красоты, забрал левее – он серьезно отклонился, пока добирался до беседки.
Как ни странно, действие этого места оказалось совсем непредсказуемым. Вместо ожидаемого веселья и безудержной радости – спокойствие и словно вставленные в ноги пружины. Он шел, отклоняя в сторону слишком низко нависшие ветки, и пытался собраться с мыслями перед занятием.
Если попытаться понять, что именно творилось в тот момент в его голове, получалась неуемная смесь интереса и смутного страха.
Вед сны, впервые натолкнувшие его на мысли о второй сущности, редко бывали безобидными. Случались и кошмары, и просто видения, очертания которых нагоняли тоску и сосущее ощущение пустоты за грудиной.
Наверное, было бы легче, поделись он с кем-то своей проблемой.
Но Ингвар предпочитал разбираться самому.
Поляна показалась за рядом деревьев зеленой скатертью на земле, и через пару мгновений парень уже вышел на ровное пространство.
- Утро доброе, - судя по лицу норвежца, к сегодняшнему занятию он относился даже излишне серьезно. На лбу легла отчетливая тень от сосредоточенной складки, а пальцы, не зная, куда себя деть, сплелись в тугой замок. – Я готов.

Ждать пришлось не очень долго. Ученик успешно справился с ориентацией на местности и отыскал нужную полянку самостоятельно.
- Здравствуй, - Хельмут кивнул выбравшемуся на полянку Ингвару, - Хорошее место, правда? - трудно было сказать, говорит он о полянке, парке или монастыре вообще. Впрочем, конкретно ему нравилось все вместе - тишина, никаких машин, городского смога и толп вечно спешащих куда-то людей. И никаких любопытных туристов, которые были хуже всего остального вместе взятого. Так что с этой точки зрения Линь Ян Шо можно было смело приравнять к раю на земле. Если не учитывать конечно отсутствие таких благ цивилизации, как центральное отопление, канализация и электричество. Отсутствие всего остального Хельмут и вовсе не замечал. Вон, даже что мобильный телефон успешно посеял где-то в горах вовремя обвала, понял только после того, как его об этом спросили. А так и не вспоминал, что где-то в кармане он должен быть. Хотя для кого-то это могло стать настоящей трагедией.

С чего именно начинать занятие было пока не очень ясно, для начало следовало определить уровень знаний ученика:
- Раз готов, то начнем. Расскажи мне, что с тобой происходит, - на мгновение Хельмут почувствовал себя кем-то вроде психоаналитика, благо и вопросы были как раз подходящими.
- Странные сны, непривычные человеку желания? - он задумался, припоминая, какие еще признаки говорили о том, что зверь готов вырваться на свободу. Что-то же должно быть, иначе зачем Ингвару просить занятие по превращениям. При этом Хельмут вспоминал как происходило его собственно обретение второй сущности - кажется, особых проблем тогда не возникало, в те дни, когда волк начал просыпаться, их желания и эмоции в целом совпадали, а восприятие мира у самого Кунца оказалось настолько искаженным, что никакой паники и вопросов в духе "а что же со мной происходит и как с этим бороться" не возникало. Будто так и должно быть. Или было настолько наплевать как на себя самого, так и на то, что творится вокруг?

- Да, конечно, - несколько рассеянно среагировал Ингвар, стараясь во внутреннем смятении не потерять нить разговоров. Точную суть вопроса он уловил, видимо, е до конца, но поляна действительно была замечательной. Ее спокойствие и гармония создавали особую, неповторимую атмосферу настроенности на работу; и, что самое важное, очертаний деревьев нравились не только парню, но и чему-то (кому-то?) внутри него.
Ингвар вздохнул, нервно облизнул губы и слово-за слово потянул из себя логическую цепочку рассказа.
- Сны – да. Много и часто в течение двух лет. Иногда кошмары, чаще – просто стою рядом с медведем. Мы смотрим друг другу в глаза и, собственно, все.
Звучало глупо. Точнее – по-идиотски, как на дешевом сеансе эзотерики или психоанализа. Медведь во снах еще ничего не значит, у многих людей есть излюбленные сны или их детали. И все же…
Парень обвел поляну взглядом, словно в сплетении ветвей была спрятана потерянная шпаргалка с ответом, и продолжил.
- А иногда я становлюсь медведем, во сне, конечно. Это странно; утром горят виски и ноют кисти. И весь день ощущение взгляда за спиной, страх и желание зарычать на любую непонравившуюся деталь.
Ингвар передернул плечами от воспоминаний и замолчал. Как рассказать о том, что весь день глухо урчит за грудиной, клокочет, желая выплеснуться через край, странная сила? От нее пахнет лесом и мокрой шерстью, несет жизненной энергией и адреналином, и с каждой минутой это давление изнутри все больше и больше? Как парня распирает изнутри, давит на виски и заставляет захлебываться клокочущим в горле ревом-всхрипом?
Пока ему хватало сил держаться, затыкать эмоции и терпеть. Обычно в такие дни он старался поменьше общаться с людьми, сбегал в отдаленные уголки парка или порта и гулял, пока не начинали гудеть от усталости ноги, а в голове не поселялся восхитительно пустой и шальной ветер.
Но кто знает, что случилось бы, не сумей он однажды сдержать свой порыв – и страх за окружавших его людей гнал норвежца к знанию о самом себе на другой конец мира. Пригнал, что называется.
От прочтенных в библиотеке книг только гудела голова да испарилось из мыслей презрительное «оборотень». Просто магия – подумать только, как легко он стал об этом говорить – и больше ничего особенного.
- Я уверен, что зверь просится наружу. Но как его сдержать – не знаю, - Ингвар развел руками, закончив недолгий рассказ, и уставился на Хельмута прозрачно-серыми, как лед, глазами.

Ветерок шутливо пробежался по веткам деревьев, уронил на землю горсть лепестков и затих, довольный эффектным участием в происходящем.
А вот Ингвар довольствоваться услышанным не мог по определению. На любое погружение в себя настраиваться приходилось долго, очень долго, и, что самое важное, он привык делать это в одиночестве.
Парень покосился на наставника, потер подбородок о грубую ткань формы на плече и молча сел на землю у ближайшего дерева.
Надо - значит надо, отчего-то первейшая их истин Монастыря, гласившая не лезть в помыслы учителей, усвоилась гораздо прочнее и тверже остальных. Норвежец в этом особого отчета не отдавал, быть может от того, что гораздо легче слушать сразу, чем тратить время на бесполезные споры, даже если хочется. Одного взгляда на немца хватало, чтобы понять - свое "хочется" можно сразу спрятать подальше, потому как любые дебаты не дадут даже крохотного результата.
Ингвар скрестил ноги, устроился, удобно опираясь затылком и спиной о шероховатый ствол. Мысли о предстоящем назойливо толпились в голове и пугали своей неотвратимостью. Быть может, кому-то и нравилось превращаться в зверя, но парню слишком дорог был он сам и его сознание, чтобы с легкостью променять их на неконтролируемую тушу хищника, вооруженного клыками, зубами и злобой на весь окружавший норвежца мир.
Он выровнял дыхание, постепенно с этим и исчез яркий аромат влажной листвы и нектара, остался лишь едва заметный шлейф. Из отстраненной череды образов всех оттенков Ингвар постепенно отсеивал ненужное, кругами все ближе и ближе подбираясь к конечной точке - медведю.
Бурая шерсть, желтоватые глаза, смешные маленькие уши,когти длиной в палец и неотступающее чувство опасности, исходящее от хищника так же, как запах мокрой шерсти и леса. Череда картинок, настойчиво удерживаемая в сознании, грозила вот-вот рухнуть, и Ингвар прилагал огромные усилия, чтобы не отвлекаться.
Только вот не помогали усилия. Присутствие кого-то еще вызывало неуверенность в каждом действии. Может, надо по-другому сесть? Или он дышит неправильно? Или вообще все - не так?
Картинки расплывались, шли рябью; сквозь них прорывались дневной свет, напряжение и ощущение давления в затылке. Ингвар выровнял осанку, оторвавшись от ствола, упорно вдохнул глубже, словно перед погружением на глубину.
И резко всплыл к поверхности, распахнув глаза, оказавшиеся не просто закрытыми, даже зажмуренными.
- Я знаю ответ на последний вопрос, - вдруг понял Ингвар. Точнее, признал очевидное, позволив правде не таиться по углам, а выйти наружу через вывернутое нутро.
- Я его боюсь, - прозвучало на одном дыхании, отчаянно-храбро, на грани "ужасно, спасите меня" и "да к черту все, ничего уже не страшно!". - Точнее, боюсь, став им, потерять себя и нанести вред остальным.
Ингвар даже не пытался поднять глаза. Все равно бы не вышло - шею как защемило. Он вглядывался в узор сплетенных ветром травинок и пытался понять, как открывшееся поможет. По всему выходило - только помешает.
Но если следовать и дальше своему страху, все получится много хуже. Наставник сказал, зверь выйдет более злым и агрессивным, а причин не доверять чужому опыту нет. Значит - любой ценой докопаться до сути, и сделать это раньше, чем контроль сорвет ко всем собачьим чертям.
- Но если он часть меня, как наши цели и ощущения могут различаться столь сильно?

Пока Ингвар устраивался поудобнее под деревом, сопел, зажмуривался и занимался прочим самокопанием, Хельмут ему не мешал. Он даже деликатно смотрел в другую сторону, благо слуха было вполне достаточно, чтобы понимать, что же там за спиной происходит. Мужчина вообще настроился на долгое ожидание и даже начал раздумывать о том, чем же ему пока занять руки и голову, как ученик из медитации выплыл и снова потребовал к себе внимания.

Главную причину неприятия он нашел, что само по себе было уже хорошо. Работать с чем-то необъяснимым и аморфным задачка та еще, а тут теперь выделена конкретная проблема, которую можно решить. Потому что нерешаемых проблем не бывает в принципе, есть нежелание людей их решать.
- Кем бы ты ни был, и как бы ты при этом не выглядел – ты это всегда ты и больше никто. Когда человек пьян, зол, влюблен – не важно, он может вести себя и реагировать не так, как обычно. Но при этом быть собой он не прекращает, - читать лекции Хельмут не умел и не любил, он вообще был не силен в демагогии, но тут уж надо было как-то объяснять. Так что приходилось заставлять голову работать и переводить четкие немецкие мысли на смутную китайскую речь.

- Это тебе только кажется, что не совпадают. Если он есть в тебе, значит все, что он чувствует и хочет тоже твое и только твое. Но это спрятано где-то в глубине, за той кучей морали, социальных норм, правил этикета и прочего, что в тебя с детства вбивали и воспитывали. А зверь – он свободен от всех условностей. Поэтому его устремления тебе и непонятны. Но нужно в них разобраться, найти в себе и принять. Тогда ты сможешь ими управлять и точно не причинишь никому вреда если сам не захочешь. Просто пойми – все это: агрессия, злость, чувства охотника – все это есть в тебе самом, но ты это контролируешь и сдерживаешь, а значит сможешь контролировать и сдержать тогда, когда окажешься по другую сторону своего я. Потому что он – это инстинкты, это то внутренне, почему наши предки выжили, когда не умели даже добыть огня, а ты – это разум, это та сила благодаря которой человек укротил огонь и построил самолеты. Неужели этой силы может оказаться недостаточно?

- Ясно, - в голосе норвежца сквозило вздохом и слабым недоумением.
В целом, все понятно. Зверь это внутреннее отображение инстинктов и тех черт характера, что принято сдерживать. Но это в теории, на практике Ингвар все так же не горел желанием взламывать замки и в широко распахнутые двери подзывать ходячую аллегорию прогуляться по реальному миру.
Он прикрыл глаза и снова сосредоточился на образе, по кусочкам вытягивая из памяти все детали, словно распутывал клубок ниток. Сначала усилия едва заметны, но чем меньше клубок, тем короче нить каждого витка и тем легче работа.
Дышать глубоко и плавно, позволяя холодному горному воздуху пропитать его всего изнутри, просквозить всеми тибетскими ветрами с их вечными запахами цветов и морозной свежести. Парень отстраненно отсчитывал выдохи, с каждым из них чуть приближаясь к заветной цели, и старательно гнал любые мысли, даже по делу. В голове должно быть пусто и светло, как в свежеотстроенном доме, пронизанном солнечными лучами. Сначала это было трудно, потом, с каждой выброшенной из сознания идеей приходило облегчение.
Погрузиться как можно глубже, в прохладный сумрак сине-зеленых водорослей и игры бликов над головой. Осесть в толще, не позволяя панике сдвинуть хоть одну конечность, и в конце, когда сердце будет биться в ритме наковальне, открыть рот, позволив последним пузырькам воздуха серебристыми рыбками всплыть наверх.
Ингвар резко распахнул глаза, но их залил не яркий дневной свет, а лишь его предчувствие в туманной дымке. Тело казалось невесомым; строго говоря, это не было настоящим телом: норвежец, хоть и ощущал греющее касание солнца и щекочущее - трав, прекрасно понимал, что тело осталось там, а сам он - или его думающая часть - в нездесь.
А значит, все получилось. Он нерешительно шагнул вперед, просеяв клочья тумана сквозь пальцы. И сразу же потерялся в равномерной дымке, словно и не стоял мгновение назад перед ее краем. Ингвар пожал плечами, забыв удивиться происходящему, и осторожными шажками двинулся вперед. Руки тонули в серебре, не ощущая ничего впереди, кроме ровной прохлады.
Путь длился часы, а может, и мгновения - он вроде бы не успел ничего понять, зато устал, пока пробирался сквозь густой пар - как забрезжил свет, в сиянии которого туман стремительно растаял, оголив пространство впереди. Несколько десятков шагов голой земли до пропасти, жженно-красная глина с вкраплениями камней и чахлого кустарника. Ларсен побрел вдоль обрыва в черноту и бесконечность, самыми кончиками пальцев касаясь тумана - тот был ненадёжен, и все же ощущение чего-то почти реального в руках успокаивало.
А затем раздался жалобный рев и тяжелая поступь зверя. Ингвар бросился на звук, преодолев расстояние до медведя за считанные минуты.
Хищник выглядел жалко. Он серьезно исхудал с последней их встречи во сне, мех свалялся, глаза потускнели, приобретя новое выражение пустой злости и обиды. Зверя можно было понять - другая сторона пропасти тоже была укрыта туманом, но доносившийся оттуда запах леса сводил с ума своей яркостью.
Ингвар нерешительно приблизился к зверю, но был остановлен клацаньем зубов в полуметре от своей руки. Медведь рыкнул на парня и продолжил бессмысленное шатание вдоль кромки обрыва, изредка взывая к другой стороне хриплым ревом.
Норвежец преданно побрел за зверем. Обрыв все не кончался, мысли скуднели, оставляя вместо сознательного процесса лишь жалость и недопонимание. Ингвар тряхнул головой и заставил себя вдуматься в происходящее. Если все вокруг - его подсознание и все имеет прообраз, то что может олицетворять туман? Пропасть? Другая сторона?
Виски гудели, в горле царапалась мелкими иголочками сухая жажда. Медведь все не успокаивался, спугивая своим ревом любые ассоциации, и норвежец вдруг почувствовал, как подкатывает к сердцу злость и раздражение на все вокруг и на его ошибки - особенно.
Медведь принюхался, царапнул землю тяжелой лапой и заспешил обратно, на ходу подвывая своим звериным мыслям.
Что-то же было общее в двух событиях!
Ингвар обессиленно опустился на колени, безразлично глядя на приближавшегося зверя. Не веря догадке, протянул руку вперед, совсем не удивившись ощущению теплой густой шерсти и твердого лба. Касание наэлектризовало воздух; взгляд серых глаз утонул в молчаливой мольбе двух янтарных огоньков в подступившем тумане, и стоило понять, что же там, за пропастью, как парня швырнуло в теплую шкуру, на мгновенье давая увидеть все чужими глазами и подтвердить свою догадку.
А еще через несколько секунд он распахнул глаза в реальности, зажмурился, стоило яркому свету его ослепить.
- Все элементарно, - шепнул он под нос, закашлялся, возвращая голосу нормальную громкость. - Ему хочется существовать по-настоящему, а не быть образом внутри меня.

Когда все ясно – это просто чудесно. Хельмут неопределенно хмыкнул и снова вернулся к тому, с чего начал – изображать мебель и не мешать ученику копаться в себе. На этот раз копания затянулись, что давало надежду на положительный результат. Мужчина посмотрел на мелькающее в вышине солнце, на свои руки, потом достал из кармана практически доделанную деревянную фигурку – из небольшого бруска выступал силуэт распластавшегося в прыжке волка. Резкой по дереву он увлекался давно, но раньше на это все не находилось достаточно времени, а тут, в Линь Ян Шо, время неожиданно появилось и можно было творить в свое удовольствие. Хотя бы вот как сейчас чтобы не плевать в пустоту бес толку теряя время. Вытащив нож, Хельмут поудобнее устроился на поваленном дереве и продолжил вырезать заднюю часть волка. С чувством, толком и расстановкой, особое внимание уделяя хвосту. Если человек мог счесть это не самой важной деталью, то его вторая сущность имела на этот счет свое особое мнение. Приходилось считаться и соответствовать.
Хвост выходил что надо – длинный, пушистый, с любовно прорезанными шерстинками. Мелкая стружка сыпалась на штаны, выросла уже небольшой кучкой на земле. Хельмут откровенно увлекся своим занятием, заканчивать именно сейчас не хотелось, но что поделать – нужно возвращаться к тому, зачем он вообще этим утром в парк пришел. Мужчина спрятал «игрушки» обратно по карманам, отряхнул джинсы и посмотрел на выплывшего из медитации Ингвара. На этот раз у него явно получилось удачнее, чем в прошлый.

- Хорошо, что ты это понял, - Хельмут кивнул, - И, думаю, ты понял, что цели своей он будет добиваться. Так что намного лучше, чтобы этот мир он увидел по твоим правилам и под твоим контролем, а не наоборот.
- А для этого уже сейчас в вашей паре верховодить должен ты, а не он. Расскажи, когда ты видел медведя, он вел себя агрессивно по отношению к тебе? – вопрос был довольно личный, но что тут уж сделать – если бы это не было необходимо для понимания ситуации, то в душу ученику Хельмут бы и не лез.

Конечно, Ингвар понял. Такое трудно не понять.
Он задумчиво соединил кончики пальцев вместе, опершись локтями в колени. Некоторые ощущения иного видения все еще не отпускали его. Смутная тяжесть и тепло шерсти, холодный туман, в котором – он точно знал! – таится не опасность, нечто не менее неприятное. Тени в клубах дыма пугали и настораживали, гнали к краю, к обрыву, старательно окружили, отрезая путь назад.
А запахи с другой стороны были столь сладкими и родными, так манили своей недоступностью…
Парень тряхнул головой, прогоняя остатки наваждений. Разобраться в тонкостях интерпретации потом успеет, время, как показывает практика, в монастыре ресурс отнюдь не исчерпаемый. Быть может, лет через пять ход стрелок ускорится, но пока каждый день таит столько секретов, время тратится незаметно и просто, как утекает вода в ручье.
Ингвар припомнил детали встречи, вскользь перебрал те сны, суть которых представлял отчетливо. Он слишком редко подходил к зверю, чтобы уточнять такие детали – случаев, подобных сегодняшнему, едва ли больше десятка. Но вывод все равно можно сделать:
- Нет, он не агрессивен. Ни разу не нападал, наоборот, вытаскивал из неприятностей.
Отсвечивающие янтарным глаза словно находились перед ним – настолько отчетлива была деталь воспоминания. Тоска загнанного в угол, раздражение и пустота – вот что в них пряталось.
- Но он не пускает меня близко, потому что не доверяет.
И это вполне логично. Если сообразить, наконец, что все это время парень только и делал, что запихивал все ощущения второй сущности поглубже и подальше, предпочитая не слышать зов, медведь должен быть не просто раздражен, он должен гореть яростью и гневом. По крайней мере, Ингвар сам не любил, если кто-то важный для него плевал на его мнение, так почему его другая часть должна терпеть это?
- Если я верну себе его доверие, он подчинится?

Молчание на этот раз выходило вполне себе спокойным, даже в каком-то смысле уютным. Хельмуту вообще понравилось работать с Ингваром – спокойно слушает, думает, пытается что-то делать. Никаких тебе истерик или еще чего-то вроде. А то ученики попадаются очень разные и никогда не знаешь, чего и от кого ожидать можно.
- Он подчинится, если почувствует тебя вожаком, - счел нужным уточнить Хельмут, - а для этого да, он должен тебе доверять и должен воспринимать как более сильного, - в свое время им с волком пришлось пободаться за право верховодить в их небольшой стае, но у них было время и не было людей вокруг. С другой стороны ему самому пришлось искать свой путь ощупью.
- Но начать все же стоит с доверия. Так что если не устал от путешествий по собственному подсознанию, лучше этим сейчас и заняться, пока я тут и могу тебя если что подстраховать, - все-таки медведь не котенок и является животным опасным и непредсказуемым, так что и контакт с ним налаживать лучше под присмотром.

Ну так тоже вполне неплохо.
Ингвар ограничился кивком, принимая предложение. Он совсем не устал, наоборот, заинтересовался, в некотором роде даже заразился азартом – не в той его ярко выраженной форме, от которой горят глаза и дрожат в предвкушении пальцы, а в том виде упорного желания добиться поставленной цели ради одного.
Заглянуть туда, где прежде не видел ничего, понять, разобрать по полочкам и продвинуться вперед хоть на полшага.
Норвежец опустил расслабленные ладони на землю, глубоко вобрал в себя прохладный ветер и ощущение шелковой травы. Он решил несколько усложнить задачу, погрузившись не целиком, а лишь большей частью, оставив хоть что-то на поверхности, дабы прислушаться вовремя к советам, не выныривая наружу и тратя на это время.
На этот раз процесс пошел быстрее, вместо получаса – от силы минут десять на то, что бы успокоиться и плавно скользнуть по спирали к представленному до мелочей образу.
Он очнулся гораздо ближе к обрыву – сквозь пелену тумана перед глазами была видна рыжеватая пыль с отчетливыми отпечатками когтистой тяжелой лапы. Слабый ветерок пел в сплетениях жестких колючек, словно в флейтах полого тростника. Ингвар впервые догадался поднять взгляд наверх, в небо, но не обнаружил там ничего интересного. Серая пелена туч без единого отсвета солнца, плавно перетекавшая в туман слева и оканчивавшаяся резкой линией горизонта на границе с пропастью справа.
Парень пожал плечами и побрел вперед. Задумка не удалась – он снова был здесь целиком и полностью, без какой-либо связи с наставником. Надо бы поработать над этим. Он приложил ладони ко рту, крикнул, подзывая медведя ближе – искать его по всему необъятному пространству вовсе не хотелось.
Никого… И ничего. Даже эхо нет – крик оборвался на середине, безжизненно повиснув в воздухе. Ларсен поежился, как от холодного ветра, ускорил шаг, словно пытался то ли согреться, то ли сбежать от давящего ощущения тишины.
Шел, ссутулившись, мысленно прогонял, что и как сделает при встрече. Точнее, пытался понять, что надо сделать. Поговорить? Коснуться? Посидеть рядом?
Размышления прервала неожиданная находка. Ингвар замер перед единственным увиденным здесь деревом. Сухие сучья, скрюченные временем и погодой, нависали над обрывом, своей тенью питая его черноту. На фоне серого неба и почти красной земли темная кора смотрелась несколько… Тревожно, почти пугающе, как на картинах постапокалипсиса.
У подножия ствола лежала груда сухих листьев, отчего-то сохранивших зеленый цвет. Парень присел на корточки, осторожно тронул лист рукой – тот рассыпался в пыль и унесся через пропасть, подхваченный ветром. Ингвар медленно поднялся, по привычке заправив растрепавшиеся пряди за ухо, вовсе не удивившись скупому на эмоции рычанию за спиной.
Медведь явно был недоволен тем, что в его логово (лежбище? Дом?) кто-то забрел. Зверь исподлобья уставился на плавно повернувшегося парня, рыкнул еще раз, погромче.
- Не нравится? Ну, извини, - Ингвар отошел буквально на два шага, этого оказалось достаточно. Зверь недовольно поворчал, прошествовал к куче листьев, искоса продолжая наблюдать за парнем, улегся на землю, устроив тяжелую морду на лапы. Уставился на гостя немигающим взглядом, словно требуя продолжать.
Ингвар вздохнул.
- Согласен, был не прав. Иногда, - он задумчиво прикусил губу, двинулся на полшажка вперед. Медведь предостерегающе рыкнул, и парень замер на месте. – Хорошо, почти всегда. Но ты тоже пойми – нельзя так настойчиво рваться вперед. Там люди, вообще-то, им мишки, конечно, нравятся, но только в плюшевых вариантах.
Зверь настороженно приподнял уши, проворчал что-то на своем языке и прикрыл глаза.
- Вот-вот. Надо было нормально объяснить, а ты только рычишь. Ну, кто так делает? – кажется, главным была интонация, а не смысл слов. Ингвар нес какую-то ахинею, стараясь держать голос в рамках дружелюбных и спокойных нот и заставляя его не дрожать. Казалось бы, зверь успокоился, но стоило даже пошевелиться, снова распахнул глаза, укоризненно смотря на человека.
- Ладно, понял. Близко не подхожу. Можно, я тогда сяду туда, ладно?
Ингвар подшел к краю земли, внимательно отслеживая пока безразличную реакцию медведя. Сел возле самого обрыва, едва не свесив на него ноги, и отвернулся.
Сразу стало страшно. За спиной находился не совсем дружественный ему хищник, впереди была пропасть, оканчивающаяся неизвестно чем. И все-таки, на интуитивном уровне, как чувствовал парень, он все сделал правильно.
- Ты пойми. Я не против тебя. Просто непривычно все это – а ты только рычишь и пугаешь. Надо сначала привыкнуть, разобраться, потом уже пускать нас с тобой черт знает в какие дебри.
За спиной тяжелая туша зверя явно пошевелилась. Ингвар напрягся, готовый в любой момент то ли сигануть в пропасть, то ли, перепрыгнув медведя, нестись в туман. Но пока заставил себя сидеть, не двигаясь, продолжая спокойным и чуть дрожащим голосом толкать нечто дружелюбное.
Медведь с шумом встал, подошел ближе, заинтересованно принюхался и снова лег, но на этот раз спиной к туману, мордой к пропасти и, что самое важное, всего в нескольких десятков сантиметрах от норвежца.
Ингвар удовлетворенно вздохнул и продолжил односторонний диалог, плавно перетекший в словоизлияние по поводу «знаешь, жизнь штука проблемная, а ты вместо того, чтобы помогать, только рычать на меня и умеешь». Медведь изредка согласно ворчал, гонял тяжелой лапой камешки – в общем, слушал в пол-уха, более увлеченный своей игрой, нежели беседой. Но на любую попытку норвежца даже пошевелиться чуть больше, чем требуется для вдоха, настороженно прял ушами и рычал, не давая приблизиться к себе ни на йоту больше.
Ларсен потерся подбородком о плечо и отстраненно подумал, что процесс, конечно, пошел, но крайне медленно.

Пока что все шло хорошо. Насколько конечно об этом можно было судить со стороны. Хельмут не был ментальным магом и продиагностировать, что там в голове у Ингвара происходит не мог при всем желании, хотя и желания особо не имел – чужая голова на то и чужая, чтобы там всякие посторонние личности шлялись.
Так что Хельмут со спокойной совестью вернулся к деревянному волку. Если дело и дальше так пойдет, то поделку свою он доделает. Интересные все же занятия по превращениям получаются – ты сидишь занимаешься своими делами, ученик – своими и все вроде как при деле, урок идет. Только что на вопросы отвечай периодически. Но пока и этого не требовалось. Ингвар, судя по отрешенному выражению лица, был где-то далеко и вряд ли бы его услышал. Стружка неторопливо падала на землю, солнышко ползло по небосводу обозначая переход от утра раннего к утру позднему – благодать одним словом.

Казалось, он болтал со зверем целую вечность. Горло уже порядком устало, периодически давая знать о себе неприятным скребущим ощущением, словно норвежец имел несчастье проглотить хорошую порцию ледяного крошева, присыпанного перцем.
Ингвар оборвал фразу на середине, посмотрел на медведя – ноль реакции. Парень махнул рукой и рассеянно уставился на чернеющий пустотой горизонт. Что-то изменилось за это время; он пригляделся внимательнее и ахнул – там сияло солнце!
Первый восторг прошел быстро. Солнце не то что бы сияло – тускло светилось красным, точно срисованное с флага Японии: такое же ненастоящее и прекрасное в своей неповторимости.
Ровный красный круг неспешно катился к горизонту, подкрашивая брюхо туч розовым и оранжевым. Лучи же, брошенные в пустоту, пропадали зря, теряясь в чернильной темноте буквально в считанных метрах от края.
- Красиво, - зачем-то вслух признал Ингвар. Зверь оторвался от камешка под лапой, поднял глаза на небо, потом перевел их на парня, согласно проворчав что-то одобрительное.
- Вот видишь, умеешь же идти на контакт! – норвежец всплеснул руками, запоздало сообразив, чт совершил движение слишком резко. Но хищник никак не отреагировал, вернувшись к увлекательной игре.
Ингвар недоверчиво прищурился и протянул ладонь к теплому медвежьему боку, ожидая хоть какого-то раздражения, но нет. Он невесомо коснулся жесткой, похожей на щетку, шерсти, осторожно провел ладонью по загривку и выше.
Ноль реакции. Только когда парень прижал шерсть к кости черепа, медведь неохотно рыкнул, не сколько действительно выражая недовольство, сколько огрызаясь по привычке.
Норвежец не мог поверить столь разительному изменению. Огромная туша довольно опасного хищника благосклонно приняла осторожные поглаживания за ушами и даже снисходительно шевельнулась, обозначив тот факт, что медведь жив, не спит и парню не мерещится происходящее.
Они так и сидели на краю обрыва – человек и все еще настороженный медведь – смотрели на закат и слушали песнь ветра, гнавшего песок и редкие сухие листья то в туман, то в пропасть. Зверь с момента сближения своей шерсти с ладонью человека вовсе потерял покой – шумно вздыхал, шевелил носом и лапами, колыхался, чуть заваливаясь то на один бок, то на другой.
Через десять минут таких сопений он нерешительно ткнулся носом в бок человека. Еще через какое-то время, предварительно поворчав, с интересом обнюхал колени парня, попытавшись пролезть под локтем и устроиться на таких привлекательных конечностях, но потом то ли спохватился, то ли решил поломаться и отдернул морду, состроив – Ингвар готов был поклясться в этом! – презрительную гримасу, что-то вроде «не такого человека я хотел, но какого дали, с тем придется мириться».
Неспешный закат и мерное дыхание зверя успокаивали. Ингвар не заметил, как его постепенно начало клонить в сон; сказывалась усталость и полное впечатлений время внутри медитации.
А когда его голова в неспешном падении коснулась медвежьего бока, в реальности парень резко распахнул глаза, сначала не сообразив, где именно он находится. Долго моргал, привыкая к иному освещению, потом крутанул затекшей шеей до хруста в позвонках и перевел взгляд на учителя.
- Уже не шарахается и не рычит, - торопливо отчитался он. – Но решаю все равно не я.
Ингвар только сейчас заметил почти законченную работу в руках наставника, вскользь оценил яркость солнечных лучей и тихо присвистнул.
- Долго я…