Алмазы не вечны

Жизнь меняет, время проходит, отсчитывая удары сердца, которые ты уже отжил, не рассказывая о количестве тех, которые тебе еще полагаются. Это – неизвестность, которая меняется с каждым нашим вдохом, каждым желанием и действием. Кто-то остается сидеть на месте, довольствуясь тем, что у него есть, кто-то стремится к чему-то большему, а кто-то просто ищет покой и умиротворение, которых так не хватает в суетной жизни. Отношения – приятная составляющая любого из состояний, ведь они могут быть совершенно разными. Одни отношения заканчиваются тогда, когда другие уже готовы начаться, пусть ты даже сам этого не осознаешь. Но тебе может быть сложно перестроиться, больно отпускать прошлое, которое оставила след не только в памяти, но и в настоящем. Новое, что-то лучшее…

Англичанка стояла на краю обрыва, глядя вдаль грустными глазами. В руках была зажата ювелирная коробочка, в которой покоилось ее обручальное кольцо. Был сильный ветер, но она не чувствовала холода. Женщина была поглощена собственными чувствами, которые были сильнее любого физического воздействия. Она уже давно вынашивала эту мысль, с каждым днем все больше укрепляясь в собственных мыслях. Многое было переосмыслено, многое еще предстояло переосмыслить, но суть была одна – отпустить прошлое. Отпустить раз и навсегда, не мучится, быть уверенной в том, что она делает все правильно, что тоже имеет право на счастье. Тогда и встреча с этим прошлым, которая неизбежна, будет легче, ведь сын нуждается в отце. Да, Эрик прекрасный человек, Кассий его безумно любит, но она не имеет права так и оставить его вдали от отца. Кассий, если решит, будет общаться с ним, но ни заставлять, ни препятствовать этому прорицательница не будет. Она стала сильнее – она это сейчас отчетливо чувствует: разум, чувства – все намного лучше защищено от внешнего воздействия. Она даже чувствовала, что сможет увидеть ЕГО, но та боль, что он ей причинил, была слишком сильна в душе, чтобы вот так вот просто удовлетворять собственное любопытство.

- Было и прошло, - грустно улыбнулась англичанка, разжимая пальцы, крепко державшие коробочку и открывая ее, - Прошлое остается в прошлом. Я благодарна тебе за те годы счастья, что ты мне подарил, я всегда буду с улыбкой вспоминать нашу первую встречу, рождение наших малышей, которые стали уже такими взрослыми, такими красивыми… И Кассий – он растет с каждым днем, я буду заботиться о нем, вы обязательно встретитесь и ты его обязательно полюбишь, а я смогу просто с улыбкой смотреть на то, как малыш заберется тебе на колени и обнимет. А я просто буду радоваться, что у него такой прекрасный отец. Да, я все еще люблю тебя, ты был со мной большую часть моей жизни, ты научил меня этой слепой любви, которая сметала все преграды на пути, ты научил меня жить, когда жизнь, казалось бы, превратилась в заезженную рутину трудоголика, благодаря тебе я узнала что такое материнское счастье. Я все еще тебя люблю и частичка моей любви к тебе, наверное, навсегда останется в душе. Но я хочу свободы от твоего бремени. Я знаю, что у нас все началось именно с твоего желания, которое я отвергла, а ты взял силой, хитро применив ее. Но сейчас, прошу, отпусти, я больше не хочу так! – по щекам текли слезы, шепот срывался на крик, а взгляд, затуманенный слезами, был направлен на обручальное кольцо. – Прошу тебя, отпусти…

В мгновение ока послышался какой-то треск. Бриллиант, что был крупнее остальных, на ее обручальном кольце, треснул пополам. Бриллиант, камень, который с легкостью режет стекло, самый крепкий, а сейчас просто треснул пополам… Глаза прорицательница расширились, в ужасе глядя на кольцо. Она не понимала, как это расценивать, но страх вновь заполонил разум. Предупреждение. Да, с ним лучше не связываться, и свое он никогда и никому не отдает и не отдаст… ни за что… Руж упала на колени, сотрясаясь дрожью истерики, ведомой страхом потерять то, что она уже успела обрести в этой новой для себя жизни.

Эрик был уверен, что Руж ушла к обрыву. Сегодня с самого утра у неё было какое-то странное настроение, но Адлер плохо понимал эти философские порывы Воздуха, потому даже не стал её расспрашивать. Просто понял, что Флёр нужно что-то обдумать, причем одной. Эрик умел уважать личное пространство тех, кто его окружал, и знал, что сейчас Руж не нужно трогать, она этого не хотела. Поэтому после завтрака он спокойно ушел на дежурство в огороде, не пытаясь следить за прорицательницей или что-то выяснять, и лишь в тот момент, когда понял, что пора идти, пошел к обрыву. Дул довольно холодный ветер, родная стихия Флёр. Такой ветер может за мгновение развиться до разрушительного урагана, а затем резко стихнуть, будто его и не было. Адлер во многом не понимал Флёр. Возможно, именно это его в ней и привлекало. Противоположности притягиваются. Она вносила в его жизнь хаос, что двадцать лет назад, что сейчас, и этим наполняла жизнь смыслом. Стабильность и уверенность в какой-то момент могут стать слишком скучными, когда некуда стремиться и не на что надеяться. Встретив Руж на Тибете, Адлер почувствовал, как оживает, будто снова стал легкомысленным подростком, а не почти сорокалетним человеком, заработавшим все, что можно заработать, но не нашедшим то, чего так не хватало. Его любовь к Руж была странной, не уверенной и стабильной, как вся его жизнь, а все путающей влюбленностью, при которой постоянно кажется, что в отношениях ещё нет стабильности, что в них есть к чему стремится, чего добиваться, что завоевывать. Ради этого Адлер был готов на любое безрассудство.

Он издалека увидел Руж, но не стал подходить. Остановился, дожидаясь нужного момента. Ему показалось, что прорицательница молится. Она что-то держала в руках, была напугана, но пока нельзя было к ней подходить. Будто между ними была стена, сейчас она общалась не с ним, и ему нельзя участвовать в этом разговоре. Руж никогда не была религиозной, поэтому этот поступок сильно удивил Адлера. О чем она могла просить? Вряд ли он поймет, даже если она скажет. Эрик стоял метрах в пятидесяти от прорицательницы и просто смотрел на неё. Он ждал, когда почувствует, что ему можно подойти ближе. Земля умеет ждать, она знает, что выжидать полезнее, чем спешить.

- Уйди, прошу тебя, оставь меня, оставь меня в покое, дай мне жить дальше… - из глаза прорицательницы не переставая лились слезы, а дрожащие руки держали кольцо, коробочка от которого уже падала в пропасть, глухо ударяясь о камни. Но она не слышала этого, ровно как и не чувствовала присутствия Эрика.

Она любила Эрика всем сердце, наверное, даже сильнее, чем бывшего мужа, ведь именно эта любовь, эти чувства были построены так давно и основывались на взаимности, а не на давлении. Да, мужа она любила, иначе не пошла бы тогда на тот страшный ритуал ради него, но той чистоты там не было, было лишь слепота… И она сама себе пока что боялась признаться в том, на сколько глубоки ее чувства к Эрику, просто боялась того, что это вдруг окажется неправильным…

- Пожалуйста, пусть это будет лишь знаком того, что ты меня отпускаешь… Прошу тебя…

Англичанка хотела было одеть кольцо, но не смогла – оно, вдруг, будто бы уменьшилось разом на пару размеров, стало ледяным, но в то же время обжигало руки. А еще будто бы просилось вон из рук, выпрыгнуть, словно ее тепло делало ему больно. Руки англичанки вспотели, она все еще дрожала, от того и выронила-таки кольцо, да так, что оно полетело назад, а не в пропасть, как та же коробочка от него, просто выпавшая из рук женщины. Руж повернулась, чтобы найти кольцо, как вдруг столкнулась взглядом с Эриком, отчего сейчас испугалась еще сильнее. Она боялась его потерять, а ведь неизвестно как давно он тут стоит и как отреагирует. А что он слышал? Англичанка чуть сама не навернулась в пропасть, резко дернувшись назад от неожиданности.

Но он ничего не сказал, не крикнул, не развернулся и не ушел от нее, а, наоборот, подошел и заглянул в глаза, проникая своим взглядом в самую душу. Хотелось сжаться, закричать, убежать. Он словно насквозь видел ее, всю душу наизнанку, отчего хотелось спрятаться, убежать и снова спрятаться и никому не попадаться на глаза. Ну почему, почему он так умеет заглядывать в самую душу вытаскивая все наружу? И почему она всего этого так сильно боится? Последний вопрос был самым страшным, а все потому что она сама не знала чего же так сильно боится: узнать, что строила иллюзии, или вновь почувствовать боль, приняв желаемое за действительное.

- Я хочу, хочу от него избавиться, - дрожащим голосом прошептала англичанка, хватаясь за Эрика, цепляясь за него, словно за спасательный круг. Наверняка на его руках потом останутся темные следы от ее пальцев, но, наверное, это не так важно и не так серьезно, как те следы, что оставил ее бывший супруг в ее душе и разуме. – Я хочу, очень… Помоги мне, - англичанка буквально захлебывалась в собственных рыданиях, тело уже не слушалось, колени подкашивались, а общее состояние скорее напоминало предобморочное состояние.

Она была искренна в своем стремлении оставить прошлое в прошлом, но что-то мешало, какая-то частица не давала полноценно двигаться вперед, наслаждаться жизнью и быть счастливой в объятиях любимого мужчины. Двадцать лет не проходят просто так, а ее молодость… Да, это расплата за те иллюзии, что она подкидывала все окружающим по молодости, а Адлер – ее кара и, в то же время, надежда на спасение.

- Я не хотела никого обманывать, правда не хотела, но по глупости делала это ради репутации… - Руж уткнулась ему в грудь, продолжая говорить, изливать душу, ведь он и так, наверняка, все уже видел так, внутри… - Мне это было так важно, что я решилась на иллюзии, а потом просто слишком втянулась… А ты… Я тебя правда очень и очень любила… Любила и люблю до сих пор…

Эрик видел, что Руж плохо и больно, но он не мог решить, что сейчас должен сделать. Ей-богу ему было бы проще сейчас разыскать этого Тиберия и популярно объяснить, почему он неправ, чем просто успокоить прорицательницу. Он не понимал и половины её слов, и чувствовал себя ужасно неловко из-за того, что не знает, как ей помочь. Флёр жила своими эмоциями, именно через них она видела мир, в то время как Эрик мог лишь стараться их понять. При этом он искренне хотел ей помочь, но не мог понять, как. Он обнял прорицательницу, гладя её по спине и пытаясь успокоить, но молчал, давая высказаться. Когда она договорила, он пару мгновений молчал, осознавая то, что услышал. Она уехала, пропала из его жизни на двадцать лет, и все равно все это время его любила? Двадцать лет семейной жизни с человеком, память о котором никак не может её отпустить, она помнила о нем и думала о нем? Эрик вздрогнул, затем крепче обнял Руж, уткнувшись лицом в её волосы. Почему? У них были непростые отношения, каждый пытался что-то доказать другому, но они оба не страдали от недостатка популярности, у Флёр было много других отношений, почему она помнила именно о нем? В те веселые студенческие годы последнее, о чем они думали – нравы и долгие привязанности, Руж мастерски кружила головы мужчинам в её окружении, при этом в отношениях с ним вела себя как-то странно, со смесью нежности и агрессии, будто считала его в чем-то виноватым. Он пытался понять, был ли в окружении Флёр хоть кто-то, с кем у неё были похожие отношения. И странно, но не мог представить её ни с кем из тех, кто хвастался романами с ней. Как будто…

В тот вечер они много пили, потом поехали к нему. Руж смеялась, еле стояла на ногах и как-то растерянно рассказывала, что никогда не напивалась так сильно. Дальше Эрик все помнил довольно смутно, какой-то странный, испуганный взгляд Флёр, её робкие попытки отвечать на его приставания, она ловила его взгляд, вроде бы и не сопротивлялась, но и не вела себя как девушка, романами с которой хвасталось большинство заметных парней в их окружении. А утром она была в ярости, но ничего не объясняла. Эрик склонился к Руж, удивленно глядя в её глаза. Не было ментального блока, даже попыток его удержать, но он решил, что это – последствия случившейся истерики, и лучше спросить прямо, чем лезть в её воспоминания.

- Флёр, можно я задам тебе один вопрос, ты только не удивляйся, ладно?

Она начала говорить много лишнего, много того, чего никому не стоило знать. И вовсе не потому что это что-то страшное, за что ее можно привлечь к ответственности, а потому что ей было стыдно за совершенное тогда. Это сейчас, уже на фоне всего своего жизненного опыта, она понимала, что это было очень глупо, но, может, тогда их отношения с Эриком, тогда, были бы совершенно иными? Может, они бы и не расставались? Но тогда не было бы у нее ее прекрасных деток… А, может, и вовсе не сходились бы… Прорицательница вздрогнула, представив себе как все могло быть иначе. Нет, пусть лучше так, как было, ведь ничто не проходит бесследно, просто сейчас вот она расплачивается, зато потом обязательно все будет хорошо. Да, обязательно будет, ведь не может же теперь ее жизнь превратиться в сплошное серо-черное пятно.

Она вновь подняла на него взгляд, немного испуганно глядя на возлюбленного. Неужели он догадался? А вдруг оттолкнет? А что, если..? Подобных вопросов сейчас было множество, но все сводились непременно к тому, что страх потерять его еще раз вводил буквально в оцепенение.

- Прости меня, - судорожно залепетала англичанка, заикаясь и постоянно всхлипывая, - я не помнила, я забыла о том, что чувствовала, будто бы кто-то все стер… и не помнила, пока не увидела тебя, - руки, как и все тело, дрожали, а голос срывался на хрип, сип, проскальзывало все больше и больше истеричных ноток, - только не выкидывай меня на улицу, или сделай это сейчас, сразу, чтобы сразу… - истерика истерикой, но разум таким образом освобождался от чужого влияния, выводя из себя это цепкие остатки влияния бывшего мужа. Потому так больно, потому так тяжело… Она лишь, наконец-таки, кивнула в знак согласия. В голосе Эрика не было даже намека на то, что он хочет ее отругать. А, если даже так, то пусть лучше наорет, даже может ударить, может тогда не будет так страшно и больно? Но, к счастью, подобными эмоциональными порывами Адлер никогда не отличался.

За что простить-то? Эрик чуть заметно нахмурил брови, искренне не понимая того, о чем сейчас говорила Руж, но понял, что вопрос лучше пока отложить. Он обхватил лицо прорицательницы ладонями, пристально глядя в глаза, чтобы она отвлеклась от своих мыслей и хоть немного начала присутствовать в этом разговоре. Если она боялась, что он разозлится на её память о бывшем муже – она все же успела многое забыть за двадцать лет. С Тиберием Руж провела намного больше времени, чем с ним за все время, что они были знакомы. Эрику не нравилось лишь то, что прошлое причиняет прорицательнице боль, в этом не было ни следа ревности. Зависимость Флёр от бывшего мужа он считал чем-то вроде болезни, которую ей нужно победить. Чья бы черная тень ни маячила у неё за спиной, Руж должна знать, что теперь не одна.

- Флёр, послушай меня, хорошо? – Эрик говорил медленно и спокойно, так, как говорят с детьми, домашними животными и иностранцами, чтобы быть понятыми. – Я никуда тебя не выгоню, и не отпущу, мы же уже договорились, - он чуть улыбнулся. – Я – не Тиберий, и я здесь, с тобой, и хочу, чтобы тебе со мной было хорошо, ты меня слышишь, да? А его здесь нет и не будет, пусть сам пасет своих тараканов в своей голове. Он же, вроде, взрослый уже, сам справится? Тебе и без него есть о ком думать. Чего ты боишься? Того, что я куда-нибудь уйду от тебя? Не уйду, я уже сказал. Того, что он тебя найдет? Я буду с тобой, и добрая половина мастеров монастыря, уверен, с радостью раскрасят ему морду. Чего тогда? – он вопросительно поднял брови.

Как любой маг Воздуха, Руж любила бегать от проблем вместо того, чтобы их решать, но некоторые проблемы могут решиться сами. Сейчас Флёр могла быть уверена, что её страхи и сомнения находятся лишь в её голове, и объективно у неё есть все основания успокоиться и перестать сожалеть о прошлом.

Пелена слез застилала глаза, разум продолжал борьбу, поэтому осознание реальности было довольно смутным. Происходящее начало немного более четко осознаваться лишь когда она почувствовала, как ее кто-то держит ее лицо, причем так уверенно и так бережно, что она невольно встретилась взглядом с этими проницательными светлыми глазами, проникающими в самую душу. И вновь оцепенение… Он говорил ласково, словно с маленьким ребенком, который никак не понимает, что же от него хотят эти взрослые дяди и тети. Сейчас в роли взрослого выступал именно Адлер, а маленьким ребенком – сама Руж.

- Я его больше не боюсь, - прошептала англичанка, не отрывая взгляда от его голубых-голубых глаз, в которых читалось столько заботы и уверенности… - Я хочу освободиться от него… Я знаю, что смогу, но это так сложно, а в голове столько мыслей… Мне кажется, я схожу с ума, но я не хочу… Хочу быть с тобой, забери меня, забери от его влияния, пожалуйста… - из глаз продолжали течь слезы. Но поток их уже заметно сократился и англичанка уже больше просто всхлипывала, не имея возможности и желания отвернуться или спрятать взгляд.

Какая бы истерика ее сейчас не разобрала, объективно она была необходима – эмоции надо выплескивать, а подобные, так просто необходимо, иначе можно потерять рассудок. Прорицательница никогда не была из тех, кто прячет свои чувства, наоборот, по ней всегда можно было понять ее настрой. Конечно, при необходимости, все это пряталось за маской безразличия, но лишь на время. А в последнее время эмоции ее не просто распирали, они душили изнутри, давя на сознание, психику и общее состояние.

- Пожалуйста… - прошептала англичанка, - помоги…

Глаза Руж были будто скрыты морозным туманом. Эрик чуть прищурился. Ему показалось, что так могут выглядеть следы застарелого ментального внушения. Чтобы кто-то превзошел в этом Флёр? И что, в других способах завоевания женщин этот загадочный Тиберий не так силен, как в ментальной магии? Но она сильная, справится, уже начала справляться. Он же мог только поддерживать её, помогая бороться со страхами. Эрик молча склонился к прорицательнице и поцеловал её в губы, крепко обняв за талию. Затем чуть улыбнулся и поднял её на руки, закружив в воздухе.

- Куда тебя забрать? – улыбнулся Адлер, заглядывая в глаза Руж. – Кстати, где может быть этот Тиберий?

Эрик обернулся, посмотрев в пропасть, низина которой была подернута легким туманом, затем прошел несколько шагов, не отпуская Флёр, с показательной бдительностью глядя по сторонам.

- Слушай, по-моему, его здесь нет, - уверенно заявил он, посмотрев на прорицательницу. – Может быть, он испугался и спрятался? Понял, что теперь ты ему не принадлежишь? – Эрик удобнее перехватил Руж, продолжая улыбаться. – Флёр, послушай, я люблю тебя, и мне без разницы, что там себе думает этот Тиберий. Сам отпустил, теперь пусть локти кусает. Подожди минуту.

Он подошел к зарослям колючего кустарника, вьющегося по горному склону. Насторожился, прищурился и со всех сторон осмотрел эти кусты, из которых выбежала любознательная пищуха и замерла, держа в лапках какое-то зерно.

- Это не он, да? – спросил Эрик, посмотрев на все ещё находившуюся у него на руках Руж.

Прорицательница сильнее прижалась к любимому мужчине, словно пыталась отдать ему всю себя, избавляясь от той боли, что раздирала душу и разум на части. Она крепко обняла его за шею, улыбаясь в поцелуй, который казался целебным, потому как остатки страха и боли развеивались в мгновение ока.

- Забери меня к себе, - улыбнулась англичанка, вновь целуя Эрика, избавляясь от остатков тех эмоций, что оставили неприятный осадок на душе. – И не надо нам его, прошу тебя, - совершенно серьезно заявила прорицательница, - не хочу больше о нем думать. Только если Кассий спросит…

И это было истинной правдой – сейчас она чувствовала, что свобода снова где-то рядом, она стала на столько осязаема, что она ее практически чувствовала физически. И имя этой свободы – Эрик. Всякая привязанность сродни той же свободе. Этот человек покорил ее сердце еще больше двадцати лет назад, но, по иронии судьбы, эта любовь была подавлена, но стоило ему вновь появиться в ее жизни, как старые раны, завуалированные влиянием ее бывшего мужа, вновь стали кровоточить, требуя выхода эмоций.

- Не он, конечно, - хмыкнула англичанка, чуть стукнув ладонью по его плечу, лучше постой ровно, хочу кое-что сделать. Хочу, чтобы ты это видел…

Руж нашла взглядом кольцо, которое уронила чуть раньше. Надо окончательно распрощаться с прошлым, с тем, что тяготит… Прорицательница сосредоточилась на энергии родной стихии, нацеливая небольшой поток воздуха на кольцо, которое крепко было сцеплено уплотнившимся воздухом и теперь аккуратно направлялось к ним. Нечего пугать несчастных животных, лучше переключиться на что-то иное. Колечко медленно подплыло к ним, перекручиваясь в этой небольшой воздушной сфере. Ограненный бриллиант треснул пополам.

- Оно мне совершенно не нужно, - прошептала англичанка на ухо любимому, отмахиваясь от этой безделушки, отправляя ее в пропасть одним движением кисти руки и впиваясь в губы любимого нежным поцелуем, - я хочу домой, - прошептала женщина, нехотя отрываясь от его губ, - к нам домой…

Когда Руж начала вертеться у него на руках, Эрик крепче прижал её к себе, но послушно не двигался с места. Он посмотрел на подхваченное ветром кольцо и заметил расколовшийся алмаз. Такие камни не бьются просто так, пусть это будет хорошим знаком для Флёр, которая сейчас с легкостью выбросила память о прошлой жизни в пропасть. Он ответил на поцелуй, жадно и требовательно. Теперь Руж была его и только его, ему не придется делить её с этим таинственным Тиберием, который попортил прорицательнице немало нервов. Сейчас она совершила очень важный поступок. Адлер по-прежнему не до конца понимал те эмоции, которыми жила Флёр, но интуитивно понял, как многое значил для неё этот легкий взмах рукой.

- Тогда пойдем, - Эрик радостно улыбнулся, и снова поцеловал Руж в губы, после этого поставил её на землю и обнял, глядя в её светлые глаза. Теперь в них не было видно этого мутного инея, или он просто не присматривался. – Тут, вроде, нужно традиции соблюдать, - объяснил он этот жест. – Но мы же о них забудем, когда останемся вдвоем? – добавил Адлер, хитро улыбнувшись.

Руж – ветер, мгновенно меняющий настроение, неуловимый, непонятный, и из-за этого зачаровывающий. Кем бы ни был её бывший супруг, он потерял очень многое, держа её душу в неволе ментального внушения. Райские птицы не поют в клетках, их нужно приручать, а не подчинять. Понимать Руж для Эрика было примерно тем же, что для местных буддистов искать Просветление. Этому можно посвятить всю жизнь, так и не разгадав загадку, отчего эта жизнь наполняется настоящим смыслом, лишаясь сухой пустоты понятной и запланированной рутины.