Старая пытка на новый лад

Всё-таки не на пустом месте возникла легенда о капитальном различии мужской и женской логики - те действия и поступки, которые для Аделины ясны как день, для Эллиота, оказывается, глухо и почти беспросветно загадочны. Правда, юноша не спешит сотрясать этим откровением пространство, героически молчит. Но по его лицу видно - действия Аделины он приравнивает к невнятным и необязательным дикарским танцам, которые немке зачем-то приспичило исполнить на публику именно сейчас. Рутцен едва заметно улыбается уголками губ. Быть в статусе чудящей инопланетянки ей неожиданно нравится. Лёгкое, почти ласковое недоумение Эллиота для Аделины ощущается нежным синим бризом и приятно глазам. Поэтому немка, не смущаясь, кружит рядом с юношей дальше, всё так же неторопливо, поэлементно разбирая охапку садового инвентаря.
- Прости. Кажется-я-надолго, - кается Аделина, не ощущая себя, впрочем, особенно виноватой. И, выцепляя метёлку с особенно отвратительно длинной ручкой, щурится, боясь прогадать и ткнуть куда-нибудь не туда, и прижимается щекой к щеке Эллиота, практически обнимая юношу сзади. Длинная деревянная ручка путается, мешается, норовит забрести куда-нибудь на сторону, и в конечном итоге Рутцен ухитряется каким-то особенно заморочным способом просунуть её себе под мышку - и Эллиоту, соответственно, тоже. Конструкция по сложности выходит едва ли не сопоставимая с детской игрой в путаницу, и Аделина, по-прежнему полуобнимающая Эллиота, начинает озадаченно вибрировать, пытаясь разобраться, как бы ей теперь и метёлку высвободить, и всё-таки юноше в глаз не дать. С этой целью ведь изначально папуасские танцы и затевались - сохранить Эллиота в целости и невредимости. Если сейчас этой целью пренебречь, то и всё мероприятие практически теряет смысл.