Время для раздумий.

Райан училась танцевать. Как бы нелепо это ни звучало.
Несмотря на то, что Ирландии повезло обладать знаменитым и задорным Ривердэнсом - О'Мера была живой иллюстрацией тезиса, гласившего, что не каждый, рожденный в танцующей стране, рождён для танца. Музыка говорила на каком-то совершенно чуждом девушке языке, и поспеть за указаниями этого языка, даже хуже того - понять их не было решительно никакой возможности.
Райан всячески пыталась с этой напастью справиться. И для целей обучения одолжила у соседки плеер и огромные наушники такого кислотного цвета, что О'Мера первые полчаса всерьез опасалась, что этот кислотный аксессуар расплавит ей голову. Чего Ирина никогда не жалела, так это вещей, этого у рыжей было не отнять. Райан так не умела. Для неё вещи чётко разграничивались на нужные и ненужные. Вещей же случайных, в изобилии окружавших Ирину, ирландка видеть не умела.
Музыка хрипела и клокотала в наушниках - у Ирины был странный, но крайне последовательный музыкальный вкус, - а Райан пыталась двигаться так, чтобы этой музыке угодить. Выталкивала в стороны кажущиеся деревянными и неловкими руки, вздергивала плечи и нелепо задирала колени, словно цапля. Не танец - конвульсии. Изувеченная попытка хромого подражать ветру. И, пытаясь следовать за музыкой, Райан опомнилась только тогда, когда её уже вынеслоина берег озера, к благодарному зрителю. О'Мера поспешно сорвала с головы рычащие наушники и попятилась, заливаясь пунцовой краской.
Танец можно показывать посторонним. Конвульсии - следует держать в себе, вид конвульсий никому не приятен.

Парню действительно не показалось - звук приближающихся шагов действительно был и приближался всё ближе и ближе. Наконец, на фоне озера он смог разглядеть приближающуюся фигуру, и явно женскую. Вообще девушек Толя как-то давно не видел - то ли женская популяция вдруг угасла и появляется редко, то ли мужская популяция начала появляться всё чаще и чаще.

Той самой женской фигурой оказалась симпатичная девушка. Если считать по возрасту, то она находилась на границе между взрослой и подростковой жизнью. Спускающие до плеч волосы шоколадного цвета, чёрная майка с множеством узоров-рисунков, светлые джинсы, ещё и наушники громадные (которые девушка с головы тут же сняла)... одним словом, молодёжный стиль.

На озере в этот момент стояла безмолвная тишина. Юноша просто поглядывал на девушку, подумывая в своей бестолковой головке, кто первый проронит хоть слово.

Райан ронять слова в ближайшие минуты никак не планировала. Хотя обычно девушка могла истекать словами, как гемофилик - кровью, сейчас слов как раз не было, в голове только крутилось вырвавшееся из плеера Ирины и навязчивое до невозможности "I'll ask my curious side to follow you - to a bed of angels"*. С таких заявлений начинать разговор плохо. Неуместно. Коряво и неловко. Особенно если прелюдией к разговору стали больные, немузыкальные конвульсии.
Райан, имевшая немалые основания подозревать, что юноша видел и не оценил, как ирландка дрыгалась не в такт под одной ей слышимую музыку, заискрила умирающей улыбкой. И, прижимая к шее наушники, продолжала потихоньку пятиться, размышляя на ходу: насколько в контексте вечности будет грубым и невежливым пятиться до полного растворения за расстояниями? О'Мера сравнивала возможность уйти с возможностью остаться. Кое-как переводила в цифры, путающие и вводящие в заблуждение в меньшей степени, чем абстрактные категории.
Уйти: стыд - восемьдесят, не слишком интенсивный, постепенно испаряющийся.
Остаться: стыд - девяносто. Перманентный и кусачий.