Оставь меня, я сам умру

Арлетта чуть было не проговорилась, что она сама умеет плохо. Что в голове сейчас лежит тот мозг, который ответственнен за врачевание, и магия Воды в него вшита косо-криво, абы как, лишь бы помещалась. И что вода, в которую так удобно собирать ша-ци, держится на пальцах вовсе не так легко, как хотелось бы, и заставлять ее облегать ладонь - это пока еще вполне себе отдельное упражнение, не хуже, чем самостоятельная тренировка. Обо всем этом Арлетта подумала моментально, всего за пару секунд перебрав все тревожащие ее мысли. Но озвучивать их не стала. Вот если бы могла поделиться какими-нибудь мудрыми мыслями на эту тему, дать с высоты опыта полезный совет - тогда совсем другое дело. А рассказывать, как у тебя, убогой, все из рук валится, совершенно ни к чему.
- Да уж, со стихией мне повезло, я в какой-то момент это очень оценила, - признала Арлетта, придирчиво собирая остатки отравлявшей Тео жизнь ша-ци. Вовремя поймала скользнувшее было на язык "а некоторым вот даже и с огнем не повезло, они все в себя тянут, как пылесосы", сбросила потемневшую воду обратно в миску и заявила, напоследок подкрепляя иммунитет юноши порцией зеленой энергии, чтобы простуда не вернулась к пациенту при первой же возможности: - Ну вот, нарекаю тебя выздоровевшим. Жизнь обрела прежние яркие краски?
Про саму себя Арлетта всегда была готова сказать - у нее в таких случаях жизнь даже как будто становилась ярче прежнего. Потому что с простудой жить совершенно невозможно, это как раз то самое "сделай человеку плохо", отмена которого творит чудеса. Вроде бы ничего такого, просто снова начинает дышать нос, как ему и положено по умолчанию, да происходит еще несколько перемен в том же духе. А облегчение порой - абсолютно несоразмерное этим переменам, огромное, как будто новое лицо отросло взамен прежнего, безнадежно вирусом испорченного.