Прощай, моя самая красивая песня

На вытанцовывавшуюся перед ней трагикомедию Евгения смотрела без восторга, с недоверчивым удивлением, очень постепенно вникая в ситуацию: это что, блин, бунт, что ли? Если Райан быстро повинилась и пошла на попятную - и Евгения готова была поверить в то, что у ирландки это всё получилось случайно, не вполне осознанно - то вот уж Матвей наверняка от начала и до конца чётко осознавал, что делает. Что его действия будут Евгенией расценены как хамство и никак иначе. И ведь тем не менее, стоял на своём, пёр до конца и нарывался то ли на ссору, то ли на оплеуху, то ли на всё и сразу.
- То есть, это всё ещё и моя вина, я правильно понимаю? - вкрадчиво уточнила Лантайн, предельно вежливым и таким ледяным тоном, что можно было одним только голосом превратить библиотеку в тибетский филиал Антарктиды, безо всякой магии. Даже удивительно, что у самой Евгении эти слова вылетали из уст самым обыкновенным и прозаическим, ни разу не демоническим или угрожающим способом, а не вырывались изо рта вместе с облачками морозного пара. Матвей же на достигнутом не остановился, продолжил паясничать, выделываться, и тем самым окончательно переполнил чашу терпения. Услышав про "возвышенную муть", Лантайн обиженно вспыхнула, вскочила и метнула Матвею в голову первую попавшуюся под руку книгу. После этого Евгения оскорбленно выпрямилась и звенящим от ярости голосом сообщила: - Если других вопросов нет, тогда на сегодня мы расстаёмся. Всего хорошего.

- Но у тебя нормальный язык. Правильный ведь. Розовый, по-моему, - растерянно сказала Райан, не очень понимая, что Матвей имеет в виду. В рот бы ему заглянуть, чтобы уточнить, но ирландке кажется: когда черный язык - это, как и черные зубы, будет видно издалека и сразу. И сомнений в его цвете никаких не будет. Так что у Матвея - не чёрный, это совершенно точно. И неясно, почему тогда парень так про себя говорит.
Рука Матвея, расположившаяся у Райан на плечах, тоже уверенности ни в чем не добавляла, несмотря на, казалось бы, общую доверительную теплоту жеста. Возможно, думала О'Мера, это из-за того, что Матвей сам же первый говорит и делает всё то, что злит Евгению и только подливает масла в огонь. Сидеть рядом с парнем - это было никак не то же самое, что за каменной стеной. Уж куда скорее Райан чувствовала себя приткнувшейся рядом с мишенью, в которую вот-вот полетят ядовитые стрелы.
Или вот - да, неядовитые книги, например.
О'Мера завизжала, зажмурилась и даже закрыла уши руками, окунаясь в спасительные темноту и тишину. Открывать глаза было попросту страшно. Ирландка пребывала в уверенности, что лихо и яростно, со свистом пущенная Евгенией книга должна была непременно попасть Матвею прямо в лицо, и вмять переносицу глубоко внутрь черепа, и раздробить лоб на белые с кровавым ошметки. Смотреть на такое было бы жутко; Райан только представляла себе это черно-белым текстом и все равно ощущала подступление панического ужаса.
И ещё к тому же - с закрытыми глазами и ушами Райан никак не смогла бы понять того, что следующая книга или ещё что-нибудь столь же увесистое летит в неё. В этом отношении ирландка болталась в спасительной неведении и в ближайшие несколько минут никак не планировала оттуда выныривать. Только если её оттуда выбьют, столь же метким ударом в лоб, какой в представлении Райан уже безжалостно и насмерть уложил Матвея.

Сам Матвей, в отличие от Райан, никаких сомнений не испытывает и твёрдо знает: не-не, язык чёрный, даже если внешне он ничем не примечательного розового цвета. С таким языком надо уметь жить и выживать, иначе за то, что ты этим языком безрассудно метешь, тебя зашибут на первом же повороте; ну, максимум на втором. То, что Болотов начинает отсчитывать третий десяток лет и при этом до сих пор имеет полный комплект всех конечностей и даже всех зубов, вполне красноречиво говорит о том, что парень в курсе, какое чудо досталось ему вместо языка, и умеет справляться с последствиями того, что сам же и накликал.
Разъяренную Евгению Матвей засекает как раз на замахе – по блондинке давно уже видно, что она закипает, вот-вот пар из носа пойдёт и крышка набекрень окончательно сорвется и в сторону полетит, – и крайне своевременно ныряет под стол. Тяжёлый снаряд свистит над макушкой, и Болотов совершенно не спешит снова показывать башку: кто знает, за что там Евгения ещё хватается трясущимися руками.
– Мать, ты ча, ополоумела? – упрекает Матвей из-под стола. И силится вбить разум обратно в блондинку: – Ладно я, а если б ты девочку зашибла? Ча б мы потом её наставнику объясняли? Один хрен выглядело бы как "злодейски заманили и умертвили". Мать, успокой свои руки! Ты щас всех случайных прохожих перебьешь, а до меня всё так и не дотянешься, я тебе истинно говорю.
Не переставая вещать, Матвей параллельно делает ещё одно полезное и правильное, на его взгляд, дело: нащупывает колено Райан и осторожно потягивает за джинсу. Мол, давай ко мне в блиндаж, там уж явно безопаснее, чем за голым столом. Шансы выжить и не погибнуть от шальной пули – которые Евгения, с неё станется, вполне может начать разбрасывать во все стороны, как сеятель облигации, – сразу резко возрастут. И даже если блондинка тоже полезет убивать под стол – да на здоровьичко, тут все равно не размахнуться плечу толком.

Евгения, как это у нее обычно и бывало, остыла тут же, не отходя от кассы: сперва запустила в Матвея книгой, потом немедленно пожалела о том, что вспылила и распустила руки. Попади Лантайн парню в лицо, и пришлось бы долго и неприятно объясняться. Извиняться там, возможно, даже на коленях по полу ползать. Но все, к счастью, обошлось - Матвей, как ему, можно сказать, даже и по роли положено, оказался типом скользким и вертким. Лихо сполз под стол, как только уловил, что Евгения замахивается, счастливо избежал столкновения с книгой и уже из-под стола продолжил укоризненно бубнить. Самое паршивое заключалось в том, что в этой конкретно взятой ситуации парень, по сути, был прав, Лантайн при всем желании не могла ничего ему возразить. Вспылила и сделала глупость, никак иначе это и не назовешь.
- Ополоумела, - нехотя признала Евгения. И позвала: - Я успокоилась, больше не дерусь и ничем не швыряюсь. Твоя голова в безопасности. Временно. Вот на черта, скажи, ну на кой черт ты меня доводил?
Лантайн сильно подозревала, что полюбовно договориться с Матвеем - это будет в списке задач чуть ли не самое простое. Парню, кажется, наплевать на все подряд трижды и во все стороны, он минут через десять уже и не вспомнит, что ему пытались голову с плеч отмахнуть первыми под руку попавшими подручными средствами. Вот утихомирить испуганно съежившуюся Райан должно быть ощутимо сложнее. Евгения отважно шагнула к ирландке, следуя принципу "сама накосячила - сама и исправляй", обняла девушку за плечи и попыталась уговорить: - Тише, тише. Не надо, ну пожалуйста. Я постараюсь держать себя в руках. Ну, я точно не буду больше драться! Договорились?
Слова "успокойся" Лантайн дальновидно не произносила - как показывает практика, никто после этого не успокаивается, а то и еще хуже может стать. И вообще, у этого слова невообразимый психопатический эффект какой-то.