Краски Чунцина

- Ничто и никто не сможет встать между мной и отпуском в Сычуани, - улыбнулась Мэйлин. Осень, в общем-то, тоже неплохой вариант, если Вэньхуа говорит, что там в это время года тоже красиво и все еще тепло. - И осенью мы обязательно туда поедем.

Неизвестно, кому в голову пришло называть декрет отпуском, но этот человек явно никогда в нем не бывал, потому что Мэйлин совершенно не чувствовала, что отдыхает, даже в те дни, когда ей не нужно было еще и работать. Наоборот, ей казалось, что она так устает намного больше, чем после трех сложных операций подряд. И если бы у нее был выбор - провести сутки с ребенком или сутки в дежурстве, она бы выбрала дежурство, а потом попросила бы еще одно, чтобы не возвращаться к заботам о пеленках и подгузниках.

- Давай, - согласилась Мэйлин, рассматривая меню. Большая часть блюд была явно с намеками на сычуаньскую кухню, то есть была довольно острой и, скорее всего, пахла рыбой. Горячий бульон хого хорошо согревал, а у воды, даже несмотря на то, что они сидели в здании, было немного прохладно в это время года и суток. Снаружи уже почти стемнело, но улицу красиво освещали множество бумажных красных фонарей, бросающих мягкие отсветы на мощеную камнем мостовую. Уличный шум легко перебивался негромкой музыкой, и Мэйлин почувствовала себя здесь очень уютно.

- Что ты хочешь еще показать мне, когда будем в отпуске? - полюбопытствовала Мэйлин, отложив меню в сторону.

- Нужно будет поехать в Хуанлун, - ответил Вэньхуа. - Осенью, когда деревья уже желтые, они отражаются в озерах, и становится понятно, почему заповедник так называется.

Название Хуанлун - Желтый дракон или Чешуя желтого дракона - происходило от древней легенды, по которой этот мудрый ящер слишком низко пролетал в этот месте над землей, и оставил на память о себе чешуйки, ставшие каскадом мелких озер. Там было красиво в любое время года, но осенью погода позволяла довольно долго гулять, не обгорая на солнце и не попадая под проливные дожди.

- Но сам дракон спит в Цзюжайгоу, в озере Улун Хай, - добавил Вэньхуа. - Там его как раз осенью можно хорошо рассмотреть, и мы обязательно его навестим.

Заповедники Сычуани были огромными, Вэньхуа видел лишь незначительную часть Цзюжайгоу, хотя был там не раз, и можно было без труда найти те достопримечательности, до которых они с Мэйлин не добрались во время прошлой поездки.

Официантка принесла чай и поднос с теми ингредиентами, которые нужно было бросать в хот пот, затем подошел еще официант, который установил на стол плитку с котлом, наполненным кипящим острым бульоном, поверхность которого покрывал крупно нарезанный сычуаньский перец.

- Приятного аппетита, - сказал Вэньхуа. - Если попадем в Чэнду рано утром, зайдем в Музей панды, там выводят медвежат, их можно посмотреть.

После утреннего кормления в музее было скучно - любой китаец и так знал, сколько сил родное правительство тратит на сохранение большой панды, а значительная часть выставки была посвящена именно этому. Панды же, наевшись, ложились спать, и смотреть на них становилось не интересно.

Мэйлин улыбнулась, слушая Вэньхуа. Она мысленно рисовала себе многочисленные озера и холмы, поросшие уже начинающими желтеть деревьями, и эта желтая листва отражалась в изумрудной и циановой воде. А потом она представила себе огромного китайского дракона, свернувшегося кольцом или наоборот, растянувшегося во всю длину, на дне одного из такого озера.

- Звучит здорово, - сказала Мэйлин. - Мэйхуа наверняка понравятся маленькие панды, - в мире наверное нет ни одного человека, который может спокойно пройти, не умилившись, мимо медвежонка панды. Если у всего мира есть котята, то в Китае - это мимимишные панды. Более длительные прогулки могут быть утомительны для ребенка, но дочь всегда можно было оставить родителям Вэньхуа, вряд ли они откажутся за ней присмотреть. Мэйлин чувствовала, что ей должно быть стыдно за то, что она постоянно ищет возможность перепоручить кому-нибудь дочь, но если есть такая возможность, то почему бы и нет? Это все равно лучше, чем когда Мэйхуа проводит время с ней, не чувствующей к дочери никаких особенно теплых привязанностей кроме чувства долга.

Она пожелала Вэньхуа приятного аппетита и опустила в кипящий ароматный бульон весьма тонко порезанный ломтик баклажана.

- Я рада, что мы сюда выбрались, - сказала она. - Я чувствую себя намного лучше.

В последние дни Мэйлин тщетно пыталась справиться с апатией, уставала быстрее обычного и постоянно хотела спать, а когда ложилась, то долго не могла заснуть, стала раздражительной и плаксивой и оттого особенно молчаливой, а оставаться одной с дочерью было намного тяжелее, чем раньше. Отрицать необходимость похода к психотерапевту было уже глупо, но Мэйлин все равно тянула время.

- Здесь ты выглядишь отдохнувшей, - сказал Вэньхуа. - Я рад, что тебе легче.

В Пекине Мэйлин уставала от работы и Сяомии, но Вэньхуа казалось, что она больше уставала от собственных противоречивых чувств. Она считала себя виноватой, что не чувствует привязанности к дочери, злилась, когда та не давала спать после тяжелого рабочего дня, не могла принять то, что с рождением Сяомими их жизнь так сильно изменилась. Сейчас она смогла отвлечься, и Вэньхуа был благодарен Сину цзынли за эту возможность уехать из Пекина.

- Нам стоит чаще куда-то выбираться, - предложил Вэньхуа. - Даже просто погулять вдвоем.

Раньше они довольно редко куда-то ходили. Можно было просто побыть вдвоем дома после работы, и этого им хватало. Теперь, когда такой возможности больше не было, и дома начиналась вторая смена, когда в любой момент приходилось успокаивать ребенка, Вэньхуа и Мэйлин почти перестали общаться дома. Недавняя попытка поговорить о накипевшем в конце тяжелого дня показала, что они были просто не способны друг друга услышать.

Вэньхуа бросил в бульон ломтик свинины и, когда тот достаточно прожарился, переложил его на тарелку, чтобы немного остыл. Мэйлин была вегетарианкой, но бульон был настолько насыщен острыми специями, что в нем не должен был появиться мясной привкус, даже если сварить в нем несколько кусков мяса.

- Куда бы ты хотела сходить в Пекине? - спросил Вэньхуа.

Поразительно, как один только день может повлиять на человека. Мэйлин действительно чувствовала себя отдохнувшей, может быть, все дело было в том, что она наконец выспалась, проспав всю ночь без пробуждений, потому что не нужно было вскакивать к проснувшейся дочери и укачивать ее, иногда довольно продолжительное время. Из-за этого сон был рваным и не приносил отдыха, а с утра, вставая на работу, Мэйлин мечтала зарыться в подушку и поспать еще хотя бы часик, и чтобы ее никто не трогал. Дома она банально не могла расслабиться, потому что постоянно ожидала, что Мэйхуа начнет плакать. Из-за этого напряжение практически не проходило, и это сильно выматывало.

- Можно сходить в Юаньминъюань, там есть настоящий лабиринт в Императорских садах. Или погулять по набережной Хоухай, - Мэйлин выловила свой кусочек баклажана и запустила вместо него кубик тофу. - Я хоть и родилась в Пекине, но мало где была, как-то не до этого было.

В детстве ее больше интересовали детская площадка во дворе дома ее родителей, а потом Мэйлин уехала в монастырь. После возвращения она чаще видела стены университета, чем улицу, да и начав работать в Хусин, тоже не располагала большим количеством свободного времени или, что более вероятно, желанием куда-то ходить одной. Поэтому все ее прогулки составлял путь от работы до метро, а от метро до дома, и как-то этого хватало. С появлением дочери приходилось таскать с собой еще и тяжелую коляску, а тратить время на прогулки без дочери казалось кощунством, ведь в это время можно было поесть, поспать или просто даже посидеть спокойно.

- И я никогда не была на Китайской Стене, хотя, говорят, там довольно грязно и смотреть особенно не на что. Но мне кажется, что любой китаец должен побывать на Стене хотя бы раз в своей жизни.

Бульон оказался достаточно острым, чтобы соответствовать традициям сычуаньской кухни, и Вэньхуа запил мясо чаем, несмотря на то, что с детства привык к блюдам родной провинции. Он опустил в масло еще кусок мяса.

- Я был на Стене, когда еще в школе учился. Там очень много людей, но если ты там не бывала, съездим. Можно в какие-нибудь выходные, - сказал Вэньхуа.

Считалось, что любой китаец должен обязательно там побывать. Традиционно подразумевалось, что "китаец" - это "китаец-мужчина", и все ханьцы тащили на Стену своих сыновей, едва ли не с первых месяцев их жизни. В результате там и собирались толпы паломников. Вэньхуа считал, что и Сяомими стоило там побывать, но тогда, когда она будет способна понять, куда и зачем её тащат. А пока он предпочел бы оставить дочь с няней и поехать вдвоем с Мэйлин.

- Будем изучать город, раз не было возможности сделать это раньше, - Вэньхуа улыбнулся. - В одном запретном городе, мне кажется, можно гулять месяц, и ничего не успеть посмотреть.

Выловив из бульона мясо, он бросил туда пару стеблей зеленого лука, который быстро потемнел от красноватых специй.

Было бы здорово гулять с Вэньхуа, как раньше, хотя бы иногда, не думая о том, как там Сяомими дома, все ли с ней в порядке, справляется ли с ней няня. Мэйлин честно старалась не думать, и все равно думала, пережевывая свое волнение и пытаясь не выказывать его явно. У Ли нюйши был огромный опыт общения с детьми даже самыми маленькими, причем не в количестве одной штуки, а сразу большим оптом, уж она-то точно знала, как быстро и действенно уговорить ребенка спать, есть, одеваться гулять и не тянуть кота за хвост. Так что у Мэйлин не было повода опасаться за дочь или не доверять няне, но ты поди докажи это самой себе. Даже когда Мэйхуа была на руках у отца, Мэйлин все равно чувствовала какую-то нервозность и бдительно следила, чтобы он все делал, как она считала, правильно. Причем правильно это было весьма размытым в ее понимании, потому что она не могла бы объяснить его словами, но было какое-то внутреннее ощущение этого правильного.

- Моя вина сейчас похожа на этот сычуаньский перец, - она выловила из бульона перчинку и рассмотрела ее на свет, примеряя к собственным ощущениям, затем опустила обратно. - Она такая же острая и жгучая. И так бывает каждый раз, когда я оставляю Мэйхуа дома - мой внутренний голос твердит мне, что вот, что я за мать, оставила ребенка на чужую тетю на целых три дня, и вкрадчиво шепчет, что разве я не должна считать за счастье необходимость безвылазно сидеть с деткой?

Она не считала это за радость. Более того, иногда у Мэйлин возникало небезосновательное сравнение с каторгой. Выживет сильнейший и все такое. Пока побеждала Мэйхуа.

- Плохая мать не чувствовала бы вину за то, что она - плохая мать, - ответил Вэньхуа. - А ты себя винишь в том, что ты - недостаточно хорошая мать. Как любая достаточно хорошая мать.

Он понимал, что Мэйлин сейчас нельзя переубедить логикой, потому что её чувства были во многом вызваны гормонами и усталостью, из-за которой развилось депрессивное состояние, так явно заметное в Пекине. Ей стоило бы сходить к Мину дайфу, но она не хотела, а Вэньхуа считал, что не имеет права настаивать.

- Ты тратишь много времени, сил и эмоций на Сяомими, - стал объяснять он то, что сам в теории понимал о причинах послеродовой депрессии. - Это не может постоянно приносить счастье. Вот ты - кардиохирург. Ты училась этому десять лет, а потом еще и нарабатывала опыт в клинике. Представь какую-нибудь очень сложную смену - пара экстренных операций, кто-то из плановых остановился на столе и еле завели, потом от тебя потребовали какой-то идиотский отчет и объяснительную по жалобе на то, что позавчера ты была недостаточно приветлива с родственниками пациента. Вряд ли в этот момент ты будешь чувствовать, что счастлива на своей работе.

Это сравнение было довольно грубым. Мэйлин выбирала карьеру кардиохирурга и не готовилась к рождению ребенка. Она училась своей специальности, в том числе готовилась к ней психологически. И у неё был опыт того, как реагировать в той или иной рабочей ситуации. Перед рождением Сяомими она знала о детях только то, что между делом рассказала Люси, поэтому ко всему прочему добавлялись еще сомнения, все ли она правильно делает, которых обычно не было на работе.

- Через неделю ты вспомнишь эту смену и на обходе отметишь положительную динамику у всех, кого в тот день оперировала, - продолжил Вэньхуа. - Поймешь, что ты молодец, и эти люди живы, благодаря тебе. И что в принципе не так уж было тогда тяжело, ты же уже не чувствуешь усталости, которая была тогда. Я думаю, что и с Сяомими будет также. И сейчас ты имеешь полное право чувствовать усталость, злость и желание отдохнуть и не винить себя за это.

Мэйлин по-прежнему стремилась избегать тех мыслей и эмоций, которые казались ей неправильными. Вэньхуа считал, что она скорее сочтет, что неправа, разозлившись на кого-то, чем признает, что виновата в этом не она, а тот, кто её довел. Поэтому когда речь шла о Сяомими, которая, конечно, не специально доводила свою мать ночными криками, Мэйлин винила себя, когда чувствовала вполне логичное раздражение, еще и копившееся день ото дня.

- Если не можешь контролировать, достаточно просто их признавать, - ответил Вэньхуа. - Ты не становишься хуже, если злишься. Один буддийский монах писал, как он вышел утром к морю и увидел, что оно небесно-голубого цвета. А на следующее утро оно было грязно-зеленым. Но лама посмотрел вверх и понял, что в море просто отражались тучи, а оно как было чистым и прозрачным, так таким и осталось.

Этот лама написал довольно занятную книгу о неврологии и буддизме, которую Вэньхуа считал во многом наивной, но там было над чем задуматься. И мысль об отражении неба в чистой воде ему в свое время очень понравилась.

- Правда, у него нет детей, - добавил Вэньхуа, вылавливая из соуса золотистый кусок угря. - Ты замерзла?

Он заметил, как Мэйлин грела руки о чашку. Она замерзала тогда, когда ему еще не казалось, что стало холодно. Поэтому дома Мэйлин ходила в теплых пижамах, а он старался реже включать кондиционер и открывать окна. Из всех возникавших между ними противоречий справиться с этим оказалось проще всего.

Мэйлин поняла, что хотел этим сказать буддийский монах, когда писал о море и небе. Эмоции - это реакция человека на внешние раздражители, они не делают человека хуже или лучше, это то, что он чувствует в тот или иной момент времени. Но Но ей было сложно принять то, что ее чувства по отношению к Сяомими нормальны и имеют место быть. Она даже знала, откуда это идет - от зациклености на вбиваемом с детства "девочка/девушка/женщина должна" и, соответственно "не должна", которые создавали дикий резонанс с тем, чему пыталась следовать сама Мэйлин, только еще делая первые попытки шагать в сторону "ничего никому не должна".

- Уверена, многие теории перестают работать, когда появляются дети, - Мэйлин усмехнулась. Вообще очень многое становится другим. Ты можешь себе сто раз представлять, как все будет, и все равно ребенок каждый день будет доказывать тебе, что он не собирается следовать выстроенному тобой сценарию. И так будет в любой мелочи, даже самой незначительной. Вообще довольно сложно принять то, что вот этот маленький человек, который еще даже нетвердо сидит и совсем не умеет ходить, а из всего осознанного, что он может сказать, самым осознанным будет что-то совершенно невразумительное из пустого набора звуков, уже полноценная личность, и что у нее есть на все свое маленькое мнение.

- Руки немного озябли, - обычно Мэйлин натягивала на ладони рукава свитера или куртки, но сейчас на ней был классический пиджак, рукава которого уже не натянешь, поэтому ей приходилось греть руки о подручные средства. Тепло ей было только в Кандагаре, но, тем не менее, возвращаться туда греться как-то не тянуло абсолютно. - Как обычно.

- Тогда после ужина вызовем такси и поедем в гостиницу? - предложил Вэньхуа.

Они уже прошли значительную часть Старого города, и можно было либо ехать куда-то еще, чтобы посмотреть на вечерний Чунцын, где многое уже было закрыто, или ехать в гостиницу, чтобы выспаться и отдохнуть. Или даже подумать над выступлениями, хотя Вэньхуа предпочел бы заняться этим завтра вечером.

Он налил еще чая себе и Мэйлин, и официантка подошла к их столику, чтобы долить в чайник кипяток. За окном по Янцзы проплывали редкие туристические теплоходы, свет от которых отражался в водах реки. Было уютно и спокойно. В этот момент Вэньхуа был уверен, что все сложности, которые у них были, преодолимы, и что через какое-то время все встанет на свои места. Самое страшное было уже позади, нужно было лишь придумать, что из полученного бесценного опыта представить в выступлении послезавтра.

Вэньхуа чувствовал, что внутренняя тревога отступила. Он не боялся новых кошмаров, не ожидал панических атак и не застревал на мыслях о Кандагаре. И он был удивлен, что после случая с Цао его состояние не ухудшилось. Он не стал чаще вспоминать Фэна, наоборот, смог его отпустить, перестав искать в случившемся свою вину.