Разные боги, одна просьба

Асака. Это имя Шэ не слышал уже очень давно. С тех самых пор, как договорился с вождем Белых Тигров о союзе против него. Он ушел в тень и не подавал признаков активности несколько лет, но судя по тому, что стало известно теперь, времени зря не терял и начинал представлять реальную угрозу не только для непальских кланов, но и для Линь Ян Шо. Кажется, пора было начинать готовиться к войне.

Шэ не был чужд битвам. Ему не раз и не два приходилось брать в руки оружие и защищать то, что он по праву или нет считал своим и что было ему дорого. Правда, признаться, последний раз ему пришлось это сделать очень и очень давно. Но сейчас он и не один. С ним верные друзья и соратники, среди которых немало и куда более опытных воинов, и куда более могучих магов. Остальных можно успеть натренировать. Последние несколько дней Ирбис провел, готовя вместе со старшими мастерами план тренировок и отдельно советуясь с Шэн и Айро относительно оборонительных мер, которые стоит предпринять. Все было готово. Сейчас нужно было выйти к обитателям монастыря и сообщить им новость. Именно для этого Шэ велел всем, кто был в монастыре, собраться этим теплым утром на площади перед Храмом.

Из Храма он вышел, облаченный в белую форму с золотыми узорами, какую обычно носил во время важных торжеств или праздников, медленно спустился по лестнице к ожидавшей его толпе, чувствуя через Землю смесь волнения, нетерпения, любопытства и решимости. Приятная смесь, должно сказать. Стоило ему достичь последней ступени и остановиться, разговоры и толкотня стихли. Ударил колокол и Ирбис заговорил.

- Спасибо что пришли, - произнес он достаточно громко и четко, чтобы вся площадь могла его слышать, - я должен сообщить вам вести, важные для монастыря и для нас всех. Некоторым из вас вероятно знакомо имя Асака. Это предводитель могущественного культа темных магов. До меня дошли сведения, что он собирает силы, чтобы возможно атаковать Линь Ян Шо. Мы должны быть готовы к этому. С сегодняшнего дня я прошу всех быть предельно внимательными и осторожными, в особенности за пределами территории монастыря. Нас всех ждет много работы и много труда, если мы хотим отвернуть от Линь Ян Шо эту угрозу.

Шэ взял паузу и обвел глазами собравшихся. По площади снова ходил тихий шепот. И снова Шэ среди усилившегося страха и волнения чувствовал нарастающую решимость. Да, эти не сдадутся так просто, даже если барс уже стар и слаб, - подумал он, - значит у нас есть шанс.

- Но время тренировок и работы придет потом. Сейчас время вознести слова Учителю или тем богам, которым молитесь вы. Слова с просьбой поддержки и пусть молитва укрепит наши силы и нашу решимость защитить то, что нам всем так дорого. Защитить наш дом.

С этими словами Шэ опустился на колени и сложив руки в молитвенном жесте, опустил голову и стал молиться.

Итальянка не так себе представляла монастырь в Тибете. К слову сказать, она вообще не представляла себя в Тибете. Но эта местность ассоциировалась с уединением, медитацией, тишиной и старцами, которые давно обкурились какой-нибудь божественной дури (прости меня Господи), и их не интересует ничего в этом бренном мире. Поэтому толпа людей перед храмом вызвала некий диссонанс в сознании. Кого тут только не было. Женщины, мужчины, даже дети. Азиаты, европейцы, афроамериканцев, кстати, в толпе не обнаружилось. А так бы было просто ООН какое то. Одеты все по-разному, настроения улавливались тоже разнообразные, как и мимика: кто-то хмурился, кто-то размахивал руками и что-то выкрикивал на непонятном языке.
-Я в шоке, - Мими повернулась к брату. - Тибетские монахи? Серьезно?
Дальше началось что-то несусветное. На ступенях храма показался мужик, который с очень серьезным видом стал что-то вещать. Настроение толпы Мими уловила. Смесь страха, тревоги и… чувство плеча, жажда адреналина, как перед прыжком.
Мужик говорил недолго, а потом встал на колени и стал молиться?
Мими пырснула, закашлялась, чтобы не засмеяться. Многие последовали его примеру. Тони уткнулся ей в плечо и вздрагивал от беззвучного хохота.
-Монахи все-таки молятся, хоть что-то тут так, как надо, да не ржи ты, оболтус, - Мими пыталась придать своему лицу серьезное выражение.
Девушка обратила внимание на мужчину, который отошел от молящихся в сторонку, как раз там, где затаились они с Тони.
-Уважаемый, - обратилась к нему Мими на английском, - не подскажите, что тут происходит, а то мой китайский еще даже не родился…
С молитвой, а эти люди точно молились, данную сцену нельзя понять как то иначе, у Соньяры были сложности. В Бога то она верила, но вот все эти ритуалы: стояние на коленях, символы, иконы, мощи, благовония, причастия, исповедь… Все это вызывало какое-то раздражением. Она молилась глядя на небо или закрыв глаза. Но вот так, в толпе, в этом было что-то сумасшедшее, что-то необычное, эпичное.

Тони стоял в толпе, глядя на собравшихся... ну, наверное, технически их можно было бы назвать "монахами". Глупо, конечно, их так называть, тем более разношерстная компания, кучкующаяся в группы по интересам, посреди немаленькой площади, никаких ассоциаций с монахами не вызывала.
Сопрано, стоя на улице, ощущал откровенный дискомфорт. Воздуху, снующему вокруг, было негде развернуться, парень явственно ощущал, как его (воздух) блокируют, сковывают невидимыми цепями, чтобы ни единого неосторожного порыва. Казалось даже люди стояли так, чтобы свободный ветер не мог разогнаться, как следует, а бился об широкие спины местных… ну ладно, пусть будет монахов. Это ощущение скованности, непонятного, удушающего воодушевления, которое можно было просто хватать ложкой и намазывать на хлеб, было почти болезненным.
Затем на середине площади появился какой-то мужчина. Причем, когда мы говорим “появился”, мы имеем в виду, что он просто вышел из большого здания перед толпой и начал медленно и печально спускаться по ступенькам. Почему-то Тони ожидал, что для пущего эффекта самому_главному_среди_мастеров, стоило появиться как-то… по-пафоснее. В искрящейся буре молний, к примеру, или спуститься с неба на огненной колеснице. По крайней мере, это было бы эффектней. Уж что-что, а эффекты важны чтобы произвести нужное впечатление. Уж Голливуд-то не даст соврать.
Мужчина выглядел весьма немолодо, но при этом вовсе не был похож на тех божьих старичков, что ходят по улицам итальянских городов, сидят в кафешках, наслаждаясь своей пенсией. Этот парень, очевидно, был воином. Или жрецом. Или и то, и другое.
После этого самый_главный_мастер заговорил. Заговорил на китайском, и все вокруг с такой преувеличенной серьезностью внимали, строили такие сосредоточенные мины, что Тони стало пробивать на смех. Он сам не знал, почему, но чрезмерная… театральность происходящего бросалась в глаза сразу. К тому же он не понимал ни единого слова, и, почти наверняка именно поэтому, ему все это казалось просто комичной ситуацией, а не чем-то безгранично серьезным. Может, если бы он умел угадывать эмоции окружающих, ему было бы легче, а так… он видел только жреца, стоящего посреди толпы, изо рта которого исходили смешные звуки, и людей, сосредоточенно вслушивающихся в каждый ни капельки не понятный слог.
А потом мужчина опустился на колени и сложил руки в молитвенном жесте. Это было уже слишком, и Антонио, не выдержав, уткнулся в плечо сестры, надеясь, что ткань ее куртки заглушит рвущиеся наружу всхлипы. Спина его содрогалась от беззвучного хохота.
Парень никогда не признавал авторитетов, и уж тем более это касалось религии. Любой. Ему даже прекрасно срежиссированные проповеди католических священников, вещающих профессиональным, хорошо поставленным голосом с трибун храмов родного Турина или Аосты, казались смешными. Чего уж говорить об импровизированной молитве местных монахов.
Сестра между тем, сделала ему замечание, от которого его веселье только усилилось. Она умела так подобрать слова, да еще шипела как-то по-особенному, что всю накопленную серьезность, по крупицам собираемую из самых потаенных уголков сознания, вымело начисто. Как Тони не заржал на всю площадь после ее слов, он и сам не сумел бы объяснить.
Тем не менее, Мими была куда ответственнее - старшая сестра, все-таки. Она даже нашла какого-то мужика, к которому обратилась с одним из самых важных на данных момент вопросов: “а что собственно происходит?”. Тони поднял на мужчину красные от выступивших слез глаза, надеясь, что тот не заметит кривящиеся в беззвучном хохоте губы, уголки которых Антонио старательно опускал, так что выражение его лица сложно было охарактеризовать однозначно.

Харди покосился на возникшую рядом парочку. Судя по всему, брат и сестра, любовников в них он бы почувствовал. Новенькие в монастыре, еще никого не знают. Ну что ж, выступим в роли наставника и знатока китайского. До сих пор такого не доводилось, Киллиан не был преподавателем в этом... гм... балагане медитативного существования и магического образования (БМСиМО), зато был долгожителем монастыря.
- Этот человек - настоятель монастыря. Его имя Шэ Бао. И сейчас он говорит о том, что на монастырь собираются напасть враги. Он призывает всех проявить стойкость духа и тела, а также соблюдать осторожность, шатаясь по монастырю и говоря с кем попало. А потом он просит всех воззвать к своим богам, дабы те наставили своих подопечных на путь истинный и праведный, - в голосе Киллиана невольно появились язвительные ноты. - Но не стоит здесь вести беседу, можно помешать. Если хотите поговорить, пошли в другое место.
Харди и сам не знал, зачем позвал этих двоих. Наверное, одиночество ему все же надоело. Сначала тот парень русско-китайского происхождения, теперь эти "знающие английский язык". Нет, явно добровольное одиночество решило закончиться.

На площадь Сяоцань пришел один. Лавиния категорически заявила, что не хочет "афишировать отношения". Ли только пожал плечами: не хочет - не надо. Ее право.
Стоя в толпе, внимающей наставнику, парень никак не мог понять сути, а когда понял - несколько загрустил. Оказаться в центре военных действий никак не входило в его планы. Да и "страшный темный маг"... как в сказку попал. Точнее, в дурацкое фентези. Радовало одно: он точно не являлся Избранным, Спасителем и вообще Главным приду... героем этого сюжета. Потом последовал призыв к общей молитве, и Ли опустился на колени вместе со всеми.
Вот только слова молитвы никак не лезли в голову. Что читать? "Отче наш", как бабушка? Или китайские строфы, как учитель Сюэли? Или вообще какие-нибудь мантры?
В голове внезапно зазвучал чужой голос:
"- Расслабься, парень, и просто скажи все, что хочешь, кому хочешь".
- Ты кто? - удивленно спросил Ли вслух. На него покосились.
"- Не говори, думай. Я услышу, - усмехнулись у него в голове, - и да, я точно не бог, не волнуйся. Поговори, раз надо тебе, с этим высшим кем-то, в кого ты веришь. Не буду мешать".
Сяоцань подумал, что если бы с ним заговорил бог, это хотя бы было понятно. Но в голове посторонних больше не было. Это он откуда-то знал точно.
И Ли принял совет. Принялся про себя говорить с кем-то, в кого верил. Пусть у него было имя, но про себя молодой лис не называл его так. Он закрыл глаза, представил себе рощу, в которой цвели невиданные деревья, себя там и рядом человека... да, он выглядел человеком, но не был им... И Ли просто рассказал ему, что совсем не хочет войны, и даже боится. Теплая тяжелая рука погладила его между ушей, и тихий голос ответил, что Сяоцань может ничего не бояться. Ведь его бог всегда с ним.
Молодой человек открыл глаза. На площади стояла тишина.

Тесса не принадлежала к числу тех, кто верит слухам. Да и особо прислушиваться к ним тоже не входило в её привычку. Однако едва слышные, случайно оброненные тем или другим жителем монастыря о назревающей угрозе миру и спокойствию невольно начинали оседать в голове девушки и прорастать, попадая на благоприятную почву. Страхи, сомнения, нелепые надежды - в это утро все смешалось в одну непонятную серо-буро-малиновую массу, и лишь ответ Настоятеля Монастыря мог хоть как-то прояснить ситуацию. Ну, чисто теоретически. Поэтому в назначенный час Тесса стояла перед ним вместе с другими обитателями и пыталась поверить во всё только что услышанное. Получилось не сразу. Понятие войны, боли, страха за свою жизнь и жизни близких - всё это было лишь едва знакомо Мэй по книгам и истории её родной страны, но вот чтобы так вдруг с бухты барахты оказаться в самом эпицентре возможных действий? Информация не хотела укладываться должным образом.

"Не может такого быть. Не может такого быть!" - единственная мысль, что билась в мозгу девушки, упрямо твердила о невозможности подобного явления. Однако факт оставался фактом, и никто ничьего мнения не спрашивал. Нужно было найти в себе ту кроху силы воли, которая сможет привести Тессу в чувство и заставить мыслить здраво. Глубоко вздохнув, Мэй медлено выдохнула и посмотрела на небо. Чистое, голубое, совершенно не предвещающее беды. Ещё несколько месяцев назад она с уверенностью сказала бы, что ей совершенно не о чём просить богом, абсолютно не о ком молиться. Однако теперь что-то поменялось. Что-то поселилось в душе подобно робкому маленькому зверьку, отчаянно дрожащему перед клыками злобного и голодного хищника. И это что-то требовалось защитить любой ценой.

Девушка встала на колени, последовав примеру Настоятеля, и сложила руки в молитвенном жесте. Она сможет сделать всё, что будет в её силах, чтобы спасти и уберечь это место от злых посягательств. Она сможет защитить свой дом и тех людей, которые живут в нём. И пускай воин из неё не ахти, она со всей настойчивостью будет пытаться. И теперь лишь попросит богов о силе духа и мужестве в это нелегкое время.

К монастырю Ломэхонгва успевает привязаться как к родному дому. В каком-то смысле это теперь для неё и есть почти что родной дом — здесь люди, к которым привязана она и которые привязаны к ней, и пусть у необщительной девочки таких людей не слишком много, это не меняет сути.
И именно поэтому известие о том, что Линь Ян Шо угрожает опасность и, возможно, опасность страшная, наполняет девочку сковывающим всё тело холодом ужаса.

Страх словно лезет откуда-то из глубин памяти даже не девочки, но памяти предков. Ломэхонгва представляет, что все люди, которые стоят сейчас на площади, знакомые ей и незнакомые, могут исчезнуть, как будто и не существовали вовсе, и что по ступеням храма больше никто из них не пройдёт, только ветер будет швырять листья — а может, и самих ступеней тоже больше не будет.
И девочка этого даже не узнает и не увидит, потому что если не станет окружающих её людей, то и её самой наверняка тоже.

Ломэхонгва опускается на колени, даже лбом касается каменных плит площади и тихо просит защиты — у земли, которая для маленькой индианки всегда была и всегда будет главной опорой. Земля может встать на дыбы, защищая монастырь, горы могут сомкнуться стеной, не подпуская врагов. И Ломэхонгва, вдруг ощутив, как в едином молитвенном порыве сплетаются души всех людей на площади, почувствовав в себе силу обещать за всех, безмолвно клянётся, что люди тоже встанут на защиту земли, и помогут ей подняться на дыбы. Это всё очень, очень неумелые и наивные слова, но Ломэхонгва не умеет говорить другими словами.

Настоятель очень редко вот так собирал всех на площади. Обычно во время каких-то больших праздников. Юншэн пришел, старательно отгоняя от себя дурные предчувствия. Может, сифу Бао просто хотел рассказать о проведении электричества. Но как только настоятель заговорил, Юншэн понял, что случилась большая неприятность. Он немного слышал о том, что есть такой Асака, с людьми которого сталкивался отец, и которые доставляли неприятности в Пекине, но всегда казалось, что монастырь - это безопасное место, куда это все точно не доберется. А сейчас Юншэн понял, что на всякий случай их готовили к тому, что добраться Асака все-таки мог. Лю-младший помрачнел.

Он предпочел верить тренировкам, а не молитвам, но теперь понял, почему занятий стало больше, и они стали сложнее. Он не был религиозен и рос на пересечении двух культур: Англия была христианской, но понимала христианство немного по-своему, в Китае исповедовали мешанину из буддизма, даосизма и конфуцианства. Но сейчас Юншэн понимал, что не так важно, кого просить, потому что просьба все равно будет к самой судьбе, к Провидению. Он опустился на колени, стараясь не смотреть по сторонам на других, опустил голову и сложил руки в молитвенном жесте.

Прошу, защити нас. Пусть Линь Ян Шо так и останется безопасным местом, пусть сюда не придет тот, в чьих мыслях будет принести зло остальным. Пусть здесь смогут находиться те, кто не может или не хочет сражаться, пусть Будда Шакьямуни в своем храме защитит тех, кому этот монастырь позволил сюда попасть.

Юншэн уже принял решение, что переедет в Пекин, чтобы быть с Янлин, но он всегда знал, что если в городе станет опасно, они смогут приехать сюда. Ему было важно чувствовать, что Линь Ян Шо - это опора, как та, что ощущаешь под своими ногами, находясь на Тибете и будучи магом Земли.

Чин участвовал в подготовке мастер-классов и знал, о чем будет говорить Учитель. Эти мысли не давали ему покоя не первый день. С того момента, как они с сифу и Дани нашли Линь Ян Шо и постепенно вернули его к жизни, прошло много лет, и за все эти годы ни разу не приходилось сомневаться в том, что само Провидение бережет это место. Сюда приходили самые разные люди, здесь менялись их судьбы, находились новые пути, и кто-то оставался, кто-то шел своей дорогой, но всегда они могли приехать сюда, чтобы ощутить себя в безопасности. Чин и сейчас не верил, что Асака или его люди окажутся на территории монастыря. Но они могли оказаться рядом, как пару раз уже бывало, и даже этого достаточно, чтобы все готовились отразить нападение.

Среди мастеров Линь Ян Шо было много сильных и опытных магов, но и Асака, по тем обрывочным сведениям, что сюда доходили, не был простым криминальным авторитетом. У него на службе были маги, у него много где были связи, и он был очень заинтересован в том, чтобы мастера монастыря были на его стороне. Был период, когда его люди целенаправленно пытались переманить здешних магов на свою сторону, не получилось, но с тех пор прошло много времени.

Чин стоял неподалеку от ступеней Храма Будды в окружении других старших мастеров. Он встал на колени и снял с запястья четки из семечек лотоса, затем сложил руки в молитвенном жесте и поднес их ко лбу.

Он просил Великого Учителя защитить то, что создавалось все эти годы, просил не допустить, чтобы Линь Ян Шо вновь опустел. Просил дать мудрость мастерам, чтобы они не выбрали неверный путь, и дать мудрость ученикам, чтобы они копили силы и ответственно отнеслись к возможной опасности. Просил Чин и о том, чтобы Великий Учитель защитил его семью, судьба которой была неразрывно связана с этим местом. Он понимал, что в случае опасности его сыновья будут в числе тех, кто встанет на защиту Линь Ян Шо. И что Дани вряд ли будет отсиживаться в стороне. Но просил не допустить того, чтобы такая необходимость возникла.

Очень много лет назад Чин мечтал о том, чтобы прославиться, став храбрым воином. Иллюзия о том, что путь воина может нести что-то кроме страха, боли и очень близкой бессмысленной смерти распалась быстро, стоило один раз оказаться на чужой войне. Чин не желал участи стать воином никому из тех, кто находился в монастыре, хоть и понимал, что некоторым из мастеров и даже учеников этого пути не избежать из-за обязательств, не связанных с Линь Ян Шо.

Закончив молиться, Чин поклонился Храму Будды и поднялся на ноги, ожидая, что будет дальше.

Как и все, кто участвовал в подготовке заданий, Ньяо был в курсе опасения настоятеля, казавшихся ему разумными. Он с тяжелым сердцем понимал опасность, которую нес Асака - человек, имевший магов в числе союзников и жаждавший силы и власти. И Линь Ян Шо ему мешал, потому что не был этот монастырь тихим местом, где мастера и ученики в отдалении ото всех постигают магию и боевые искусства. Здесь не было монахов. Приходя сюда, люди не обрубали свои связи во внешнем мире, и потому Линь Ян Шо становился перекрестком, где сходились интересы очень разных людей. И в числе тех, с кем мастера монастыря так или иначе сотрудничали, были и европейские политики, и американские бизнесмены, и китайские триады, и непальские кланы магов. Ньяо этого не осуждал, мотивы монастыря не были корыстными, а люди ехали сюда не за властью и могуществом. Но он понимал, почему для Асаки это место - бельмо на глазу, и чем могущественнее были союзники Линь Ян Шо, и чем больше они давали японцам отпор, тем больше был риск для обители.

Ньяо взял в руку нефритовые четки и опустился на колени. Линь Ян Шо был для него местом, где он, перелетная птица, остался на долгие годы, поистине найдя здесь свой дом. И он был готов оставаться здесь и до последнего защищать монастырь, если возникнет такая необходимость. Он просил Великого Учителя дать мудрость и указать путь, который позволит избежать столкновения. Чтобы та неведомая магия, что скрывала Линь Ян Шо от тех, кому не следовало сюда попасть, подобно Шамбале, действовала и дальше, питаясь энергией сегодняшней молитвы и верой мастеров в то, что они делают правильное дело. До тех пор, пока во главе монастыря стояли те, кто не искал власти и корысти в монастырской работе и обучении, эта магия должна была оставаться надежной защитой. Но в то же время не обрубленные связи с внешним миром не позволяли не вступаться за союзников, и даже если в самом монастыре все будет спокойно, мастера должны были активнее готовить подопечных к возможным схваткам.

Когда-то давно Шэн дала обещание служить безопасности монастыря, поэтому считала, что несет личную ответственность за то, чтобы Асака и его люди не угрожали Линь Ян Шо. Она понимала опасения Шэ, потому что некоторое время новостей об этом японце почти не было, а недавно они снова посыпались с разных сторон. У него снова возникли интересы в Поднебесной, а это означало, что он будет сталкиваться с мастерами монастыря. Шэн понимала, что союзники за пределами Тибета делали монастырь сильнее, они позволяли оперативно получать информацию и вовремя реагировать. Но и этим союзникам требовалась помощь, а у монастыря было не так много ресурсов. У кланов и того меньше. Юэ уже воевала в качестве наемника на Чжу Лао, и она была не единственной, кто сталкивался в этой роли с людьми Асаки.

Шэн знала, насколько опасной могла быть эта война. Асака временами напоминал ей Инг Ко, но только последний был не столь амбициозен в те годы, когда она на него работала. Японец хотел куда большего, его сеть стремилась охватить весь мир и уже плотно вплеталась в различные организации по всей Азии. Шэн успела повоевать с его партнерами в Афганистане, сталкивалась с ним в разных областях Непала и Китая, и понимала, что это только начало. Монастырь был силен магами и магией, которая его охраняла. Но он был маленькой крепостью на пути разрушительной стихии. Шэн надеялась, что Великий Учитель снова укажет ей верный путь, как сдержать данное настоятелю Линь Ян Шо слово.

Она встала на колени и, глядя в сторону входа в Храм Будды, мысленно просила Учителя дать ей достаточно сил и разума, чтобы справиться с теми обязанностями, что на ней лежали. Перед монастырем, перед кланом, перед семьей. Снова, как было с детьми Рё Шэ, когда они получали оружие накануне возможной войны, она хотела и не хотела, чтобы Сонгцэн сдал экзамен. Он еще не был готов, но все увереннее приближался к своей цели. Шэн хотела, чтобы путь, который будет указан ей, позволил не втягивать в войну детей, позволил силами старших мастеров справиться с надвигающейся опасностью. И в то же время она понимала, что может и должна обучать послушников более активно, чтобы они знали, как действовать в случае опасности, и тем более в случае войны. Недаром в мирных монастырях всегда были самые опытные мастера боевых искусств. Если не хочешь, чтобы тебя трогали, ты должен быть способен отстоять это право. Таковы законы мира, где принято понимать силу, и Шэн не могла изменить этот мир, она могла лишь идти в нем по тому пути, который казался ей верным.

Эрик мало слышал об Асаке и проблемах, которые он мог принести. Но, когда Бао сяншен рассказал, зачем всех собрал, стало понятно, что эта опасность слишком близка и реальна, чтобы о ней можно было молчать. Это было кто-то настолько могущественный, чтобы опасаться за защиту Линь Ян Шо, которая, насколько знал Эрик, делала это место буквально невидимым для тех, кто мог нести опасность. Это было тяжело принять. Линь Ян Шо был тем местом, куда Адлер приезжал, чтобы отдохнуть от суматохи, царившей за пределами этого места. Здесь было спокойно, здесь казалось, что что бы ни происходило в мире вокруг, Тибет останется неизменным, и его чудеса откроются тем, кто готов их принять.

Эрик никогда не воевал. Для него магия была мирным ремеслом. Стихия Земли могла стать опасным оружием, но для него она была плодородной почвой, что давала жизнь, опорой под ногами, убежищем. И он надеялся, что беды и опасности обойдут это место стороной, хоть и был готов при необходимости помочь в меру своих возможностей и сил.

Он не стал вставать на колени. Он не был религиозен, он не привык просить Бога о защите, хотя помнил, как в детстве ходил с родителями в церковь, и как уже намного позже венчался в церкви с Руж. Тот дух, что чувствовался в небольших немецких костелах, когда солнечный свет проникал через витражные окна, давал ощущение защищенности и сопричастности с чем-то большим, чем является человек сам по себе. И Эрик мысленно обращался к этой силе, чтобы она защитила и поддержала Линь Ян Шо, позволив ему и дальше оставаться мирным и безопасным местом.

Андреас слышал о сборе на главной площади и решил тоже придти туда. Было интересно, что будет говорить настоятель. а там потом можно будет решить, что делать - слушать дальше или уходить. Если настоятель будет говорить, какие они молодцы, что провели электричество в монастырь, то он сразу уйдёт. Наверное, он был единственным во всём мире человеком, которому вся эта фигня не нравилась. Ну не может монастырь, когда-то буддистский, сейчас разношёрстный, существовать рядом с научно-техническим прогрессом.
А потом спутник найдёт их, они подключатся к интернету и будут сидеть в своих комнатах. Скучно, да и неправильно.
Но нет. Настоятель говорил совсем о другом. Монастырю и его обитателям угрожает опасность? Он не слышал ни о каком Асаке, или как его там, но вот нотки волнения в голосе настоятеля давали понять, что действительно всё очень серьёзно. Настоятель призывал... просил обратиться к высшим силам, которые оберегают всех живущих, чтобы те помогли, защитили, успокоили. Андреас вздохнул и посмотрел на небо. Если придётся сражаться, то он, конечно, тоже примет в этом участие. Этот монастырь стал и его домом тоже, здесь ему по крайней мере хорошо и спокойно на душе. Нигде ему не было так хорошо и спокойно как здесь. И он, конечно же, не хотел, чтобы что-то менялось.
Он был протестантом, церковь посещал раза три в жизни, и то когда находился в Швейцарии, молитв никаких не знал, что делать не знал тоже, но решил хотя бы постоять и послушать, что будет дальше. Многие молились или делали вид, что молятся, и Андреас прикрыл глаза.