Страшный разговор

Слова женщины острыми гвоздями впивались в сознание, причиняя боль. Каким-то отголоском уплывающего здравого смысла она понимала, что ведет себя не только неподобающе, но вообще отвратительно. Было стыдно, очень стыдно, но в то же время было очень страшно признаться в этом. Казалось бы - это так просто - извиниться за истерику, попросить прощения за внезапное вторжение. Но это стоило неимоверных усилий. И этих сил у Яреци не было. Она находилась где-то на грани безумства и истерики. Прекрасная перспектива быть изгнанной из этого дома. Теперь уж точно она никогда не сможет быть принятой в семью.

Почему ее это волновало? Ну не примет ее мать Тору и все остальные его родственники в семью. Так прекрасно - живи и радуйся. Наслаждайся близостью с любимым человеком, люби его, цени любое проведенное с ним мгновение. Но нет - она не могла так поступить. Она была уверена, что Тору после этого пошлет своих родственников куда подальше и навсегда потеряет возможность наладить с ними отношения. А потом будет переживать и страдать после печальных известий. Нет, она не хочет такого своему любимому. Она не хочет, чтобы он страдал из-за того, что выбрал ту чашу весов, на которой были их отношения. Но бросить все вот так она теперь не сможет...

Голос женщины был строгий и властный, и это заставляло ее вжиматься в спинку стула. Она испуганно смотрела на мать Тору и невольно восхищалась этой женщиной. Что-то в ней было интересное, создающее острое желание поделиться с ней самым сокровенным, по вечерам разговаривать, играть в какую-нибудь игру. Эта женщина, несмотря на свой вид, внушающий ужас, казалась доброй и понимающей. Заботливой. Возможно, она была хорошей бабушкой. Для того же Джуна...

Она внезапно покраснела и мотнала головой. Голова сильнее закружилась, а к горлу стал подкатываться комок.

- Простите, - прошептала она и, закрыв рот ладонью, выбежала из этой комнаты. В прошлое свое посещение она уже была в ванной, поэтому сейчас уже было легче ее найти.

Она умылась и вернулась в комнату. Щеки налились смущенным румянцем, и она поклонилась хозяйке этого дома, понимая, что не сделала этого сразу. Стало легче, если можно так выразиться. По крайней мере, истерика прекратилась. Хотя теперь ее сильно трясло. Она села обратно на стул и снова завернулась в плед.

- Простите меня за эту истерику, мне очень стыдно... Просто... мне страшно, и я совсем не знаю, что делать. Точнее, я знаю, что не хочу отказываться от ребенка. Но я... миссис Мотидзуки, я... действительно люблю вашего сына. Я... вы мне не верите, да?

Все это она старалась говорить медленно и четко, но голос был слишком слабый, и он сильно дрожал. Снова накатила новая волна паники, а еще к этому добавилось урчание голодного желудка. Она взяла чашку с остывшим чаем и сделала несколько глотков, надеясь, что вот этот громкий голос голодного желудка точно не был слышнен...

Похоже, сколько бы она ни говорила, восемьдесят процентов ее слов "отскакивали" от девушки еще до того, как успевали достигнуть сознания этого напуганного юного существа. А не самое хорошее физическое состояние Яреци только усугубляло ситуацию, заставляя ее срываться с места и бежать в ванную на одном из самых важных мест их разговора.

Пока Чиеко ждала возвращения девушки, она в очередной раз порадовалась отсутствию Фуэми, у которой, в противном случае, появился бы прекрасный повод для создания новых сплетен. А так все проблемы можно было решить спокойно, если подобное слово вообще подходило, когда речь шла о время от времени впадающем в полуистеричное состояние беременном ребенке.

- В том, что ты любишь моего сына я как раз не сомневаюсь, - Чиеко мысленно поблагодарила Рэна, что за годы их совместной жизни она научилась практически безграничному терпению. - Я сомневаюсь, что ты понимаешь, какой небольшой процент занимает любовь, когда речь идет о создании крепких длительных отношений. Но, в любом случае, сейчас это уже не имеет значения. Твоя беременность все меняет. Полагаю, тебе стоит поскорее сообщить эту весть непутевому отцу и определиться со всеми необходимыми формальностями.

Урчание чужого живота заставило Чиеко покачать головой и перейти от вопросов будущего к настоящему.

- Я не знаю к какой еде ты привыкла, и что твой организм сейчас сможет принять, поэтому даю тебе пять минут, чтобы ты могла определиться и назвать мне несколько вариантов. Со своим телом ты вольна делать, что хочешь, но не забывай о потребностях моего внука. Хотя насильно я в тебя пихать, конечно, ничего не буду. Ты можешь вести себя, как несчастный испуганный ребенок или как будущая мать. Выбор, естественно, за тобой.

Урчание ее живота все-таки было услышано, и это заставило ее вздрогнуть и покраснеть. Она уж и забыла, что ела только рано утром, да и приемом пищи это нельзя было назвать. Всего лишь кружка чая и одна гренка. Больше у нее не было возможности поесть. Весть о внезапной беременности, общение с "подругой" и мамой перечеркнули все мысли и желания о том, что, вероятно, надо есть и отдыхать. От длительного хождения по улице у нее начали болеть ноги, а травма ноги после падения с валуна вновь напомнила о себе. Но об этом лучше не знать никому. Ни этой женщине, ни Тору, ни кому-то еще.

- Я... не знаю... я... можно мне рис? Простите меня... - тихо прошептала девушка, дрожа от нервов и глядя на женщину. Ей так хотелось стать сильной, перестать бояться, ей хотелось, чтобы Тору наладил со своей мамой отношения и, если мадам Мотидзуки не примет ее в свою семью, то хотя бы он будет видеться с родными. Она до сих пор себя винила в том, что из-за нее Тору не приехал раньше, что он ждал, пока у нее закончится сессия...

Она все еще куталась в плед, ее тело пробирала крупная дрожь. Было страшно и больно. Страшно от сознания того, что она совершенно не представляла, что именно говорить Тору. Когда ему это сказать.

- Ока-сан, простите меня, что вы вынуждены меня слушать... за эту истерику. Я... должна была сказать об этом Тору, я... скажу ему, но я... не знаю, что говорить... это... это глупо, да?

Вскоре девушке протянули пиалу риса и вилку, хотя она ничего не имела против палочек. Прожив почти год в китайском монастыре она научилась как-то пользоваться этими палочками, но потом она вернулась в Москву, да и здесь иногда пользовалась европейскими столовыми приборами. Так что наличие сейчас вилки не дало ей упасть лицом в грязь.

Рис был вкусный и казался не таким, как она привыкла есть в Москве. С каждой съеденной порцией риса, оказавшейся на вилке к ней возвращались силы и желание трезво мыслить. Было страшно. Ей нужно посмотреть в глаза страху, она должна сказать Тору об этом, она должна объяснить своим родителям, что никогда не откажется от ребенка. Она будет стараться наладить мир в семье.

Тем временем мама Тору поделилась своей историей беременности третьим сыном. Она знала, что он не был ожидаемым, но ей снова показалось, что эта женщина все-таки любила своего сына и хотела наладить с ним отношения. Яреци очень хотела помочь чем-то, но не говорить же этой женщине об этом? Это некрасиво и неправильно. И она, Яреци, не имеет никакого права что-то кому-то советовать...

Рис очень быстро закончился, и пришло чувство насыщения. Она поставила пиалу на стол и снова завернулась в плед. Холод никак не хотел отступать, ей казалось, что она больше никогда не избавится от этого холода.

- Это было вкусно, - произнесла девушка, чувствуя, как щеки пылают румянцем смущения. - Спасибо вам за... просто спасибо. Я понимаю, что вела себя неподобающим образом, простите меня, но... вы не подумайте, я не претендую на то, чтобы быть членом вашей семьи. Просто... я боюсь, что если... что Тору может поссориться с вами. А я... мне кажется, что он любит вас... я боюсь, что он может что-то потерять...

Она слишком поздно поняла, что в очередной раз сказала что-то лишнее. Но это было личным, и она не имела никакого права влезать в их семейные проблемы. Румянец на щеках сменился бледностью. И она испуганно посмотрела на женщину...

Несмотря на первоначальное смущение, рис девушка уплетала так старательно, как будто последний раз ела неделю назад, позволяя Чиеко хоть немного успокоиться за ее физическое здоровье. С душевным же все было немного сложнее. Яреци постоянно болтало от одной яркой эмоции к другой, и нормально разговаривать с ней было можно только в короткие минуты относительного спокойствия, которые занимали не более десяти процентов всего времени от их беседы. И хоть Чиеко и надеялась, что теплая пища немного улучшит это процентное соотношение, изначально вполне адекватные слова быстро сменились очередной порцией страха, показывая всю тщетность ее надежд.

- Яреци, твоя забота, конечно, очень трогательна, но я полагаю, мои отношения с сыном должны тебя волновать намного меньше, чем актуальная ситуация. Как мать я допустила ряд ошибок, самая значительная из которых как раз и заключалось в том, что у меня постоянно находились дела, мешающие мне лишний раз подумать о собственном ребенке. И теперь ты можешь видеть, к чему это привело. Надеюсь, ты сделаешь из этого правильные выводы и не будешь отвлекаться от самого главного.

История ее отношений с младшим сыном была для Чиеко самой болезненной из возможных тем. Она прекрасно понимала обоснованность его обид, но никак не могла изменить прошлого. В то время ей казалось, что быть идеальной женой намного важнее, чем приличной матерью. Да и потребность в выплескивании материнской любви, на момент рождения Тору, уже была реализована на старших сыновьях, так что ему перепали только жалкие остатки. И пусть в глубине души она любила своего младшего сына не меньше других, у нее уже не хватало ни времени, ни сил, чтобы продемонстрировать эту любовь подобающим образом.

Становилось легче, если можно было так выразиться. Мысли уже не путались в голове, образовывая более четкую картинку, чем до этого. Было все еще страшно от осознания того, что все это произошло так быстро. Она и не думала, что могла забеременеть, они ведь предохранялись. Почти всегда. На тесте было показано, что она беременна две или три недели. Это... неужели это произошло в тот день, когда она сдала тяжелый экзамен по истории? Но нет, этого не может быть. А вдруг тесты врут? Вдруг это просто гормоны? А если так, то что делать? Ведь ее тогда убьют. И мама, и Тору, и эта строгая женщина, которая вместо того, чтобы провести остаток дня за проведением любимого занятия вынуждена слушать ее истерики.

Холод никак не хотел покидать ее тело, хотя с доме было тепло. И на улице тоже было тепло, несмотоя на недавний ураган. Но в душе теперь был холод, и она очень боялась, что он останется здесь навсегда.

- Все совершают ошибки, - произнесла девушка. - Но... я очень хочу, чтобы Тору смог найти с вами общий язык. Он... несмотря ни на что, вы ему дороги. Я понимаю, наверное, что это глупо и нереально, но... почему люди любят так все усложнять? Почему просто нельзя быть счастливыми? Почему надо ссориться, обижаться?

Она замолчала, смущенно опустив глаза. Говорила она это тихим и дрожащим голосом, в нем не было никакой уверенности.

- Миссис Мотидзуки, я... помогите мне, пожалуйста, стать достойной женщиной вашего сына. Я понимаю, что мне надо очень много и долго работать над собой, я... наверное, я готова. Но мне страшно, я боюсь что-то сделать не так. Он... - она вздохнула. - меня сильно опекает. Я... думала о нашем разговоре. Я понимаю, что все совершают ошибки, но... мне так хочется сделать его счастливым. Чтобы он улыбался. Это, наверное, глупо, но... я сбежала из Москвы, меня тогда преследовали кошмары, что с ним произошло что-то страшное. Я несколько дней не находила себе места, я... хотела его забыть, но я не смогла забыть его... - Она вздохнула, сглотнула и посмотрела на женщину. - Помогите, мне, пожалуйста... я понимаю, мне кажется, что понимаю, что как мать вы недовольны всей этой ситуацией, но... как женщина, прожившая с мужем... помогите мне в этом разобраться. Я понимаю, что это очень глупо и наивно, но я постараюсь...

Ей было страшно это говорить, каждое слово давалось с трудом, и она испуганно вжималась в спинку стула. Ей казалось, что терпение этой женщины закончится. По щеке скатилась одинокая слеза, и она сглотнула.

Слушая безмерно милые, но наивные и мало относящиеся к реальной жизни рассуждения девушки, Чиеко в очередной раз помянула сына не самым добрым словом. Яреци была еще сущим ребенком, а ситуация требовала от нее резко повзрослеть и стать женщиной, в которую она, иди все естественным путем, превратилась бы еще лет так через десять. И в основном, в этом была заслуга Тору, с его импульсивностью и неумением контролировать собственные желания. Но, кто бы ни был виноват в этой ситуации, она требовала взрослых решений, а поскольку уверенности в способности их принять непосредственными участниками событий Чиеко не испытывала, она собиралась, при необходимости, проявить настойчивость и взять их на себя. Пусть ей и суждено было в очередной раз показаться сыну в роли домашнего тирана, навязывающего всем свое мнение.

- Не стану комментировать твои слова о счастье и ссорах. Полагаю, ты и сама знаешь ответ на свои вопросы. А вот по поводу твоей просьбы... - Чиеко не знала позволит ли Тору общаться ей с Яреци на регулярной основе, поэтому не могла ничего обещать. - Я подумаю, что с этим можно сделать. В любом случае, если у тебя будут появляться конкретные вопросы, я готова на них ответить. Что же касается достойной женщины... Начни с того, что вспомни, сколько сейчас времени и соотнеси его с тем, когда Тору обещал вернуться. Ты говорила, что звонила ему несколько часов назад, а он не взял трубку. Как думаешь, стал бы он пытаться тебе перезвонить, когда нашел пропущенный? И что бы подумал так и не получив ответа? Да и когда вообще ты последний раз проверяла свой телефон? А ведь это всего лишь несколько из сотен мелочей, о которых должна думать хорошая жена.

Чиеко не пыталась отчитать девушку за безответственность, она лишь хотела, чтобы та поняла, что за красивыми словами должны стоять реальные действия. И что все глобальное и серьезное, состоит из небольших бытовых вещей, на которые человек может даже и не обращать внимания, но которые являются истинным фундаментом крепких и длительных отношений.

Что же так холодно? Почему этот холод, проникший в душу, не хочет отступать? Или это все расшатанные нервы, что ее сильно трясет? Она боялась, и этот липкий страх, своими пальчиками, уродливыми и ужасными, все глубже проникает в ее сердце. Страшно и неприятно.

Женщина какое-то время молчала, но потом стала говорить. Яреци тыльной стороной ладони стерла слезы с щек и испуганно посмотрела на женщину. Та согласилась при желании помочь разобраться с какими-то моментами и вопросами, и это сейчас казалось девушке высшей благодарностью. По крайней мере, никто кроме мамы Тору не предложил ей помощь в решении каких-то проблем, связанных с навалившейся на нее беременностью. Никто - это никто из родных. Папа в больнице, а мама больше не хочет ее видеть. И, судя по всему, это действительно так. Она не хочет отказываться от ребенка. Она не будет ни в коем случае делать аборт.

- Спасибо, - только и сказала девушка, когда женщина замолчала. - Я... спасибо вам за помощь... вы... вы очень добры, - ляпнула она и снова залилась румянцем смущения.

Но вот последующие слова женщины, касающиеся Тору, заставили ее вздрогнуть и вспомнить вообще, где ее телефон. В панике она открыла сумочку, которая висела на спинке стула, но телефона там не было. Были два теста и ключи от квартиры. А еще сложенная в четыре раза карта города с прочерченным маршрутом, в котором никак не было этого дома. А телефона не было. Она застонала и зажмурилась. Кажется, после разговора с мамой она или выкинула телефон, или просто оставила его на песке.

- Я... я кажется, потеряла телефон, - испуганно прошептала она, лихорадочно вспоминая номер Тору. - Но я... я помню номер Тору...

Оставалось надеяться, что Тору не сильно переживал. И вообще, что он только сейчас увидел пропущенный звонок. И что он не будет сильно ругаться. Призрачная надежда, почти неосуществимая...

Чиеко, учитывая ее немаленький опыт, в своих предположениях обычно оказывалась права, хотя ее собственная правота редко становилась для нее источником радости. Чаще всего ей приходилось снова и снова убеждаться в горячности и безответственности молодости и брать на себя ответственность за принятие непростых решений, призванных исправить чьи-то ошибки. Вот и сейчас, глядя на испуганное лицо Яреци, обнаружившей потерю телефона, женщина с трудом удержалась от полного усталости и обреченности вздоха. Недавно перевалившее за девять часов вечера время подсказывало ей, что потерянный телефон уже давно разрывается от звонков сына, а значит в этом доме уже в ближайшее время должно было стать еще на одного эмоционально нестабильного человека больше, и это в случае, если ей удастся дозвониться до Тору до того, как он начнет делать какие-нибудь глупости.

- Диктуй, - Чиеко достала свой телефон и выжидательно посмотрела на девушку. Она чувствовала, что в нарисовавшейся проблеме есть и ее вина, поскольку она не догадалась спросить девушку о телефоне раньше. Но стальные нотки ее голоса никак не отражали внутреннего смятения и побуждали Яреци следовать ее указанию.

Так или иначе, девушка смогла назвать номер Тору, с которым сама Чиеко не разговаривала по телефону уже много лет. Но, в сложившейся ситуации, женщина не имела права показывать свое волнение, стараясь оставаться единственным человеком в этой компании, способным мыслить рационально. Сын ответил после четырех гудков, и по его голосу Чиеко поняла, что позвони она чуть позже, все могло закончиться весьма печально.

- Тору, - она не стала представляться, поскольку не сомневалась, что сын прекрасно узнал ее голос. - Яреци у нас дома. С ней все нормально, она просто потеряла телефон. Можешь приехать и забрать ее. Все подробности мы расскажем при встрече. Ждем.

На этом Чиеко отключила телефон, считая продолжение разговора пустой тратой времени. Все остальные вопросы стоило решать при личной встрече, которая, если интуиция ее не подводила, должна была произойти в течение часа.

- Он скоро приедет. - Чиеко внимательно посмотрела на девушку, стараясь определить, какое впечатление на нее произвел услышанный телефонный разговор, который она специально вела на английском языке. - Рекомендую тебе морально подготовиться и не затягивать со своим сообщением. Пожалуй, сейчас это единственное, что может тебя спасти от его гнева.

Она, конечно, не пыталась запугать Яреци, но почувствовав во время короткого разговора отчаяние и страх на другой стороне, посчитала нужным обрисовать ситуацию такой, какая она была на самом деле, не пытаясь смягчить острые моменты. Раз девушка собиралась стать матерью, ей следовало учиться сталкиваться с последствиями своих поступков и решать созданные необдуманными действиями проблемы.

Девушка закрыла глаза и попыталась вспомнить номер Тору. Она вроде бы его помнила, но нарастающая паника не позволяла его правильно воспроизвести. Путалось несколько цифр, но вскоре в памяти всплыла отчетливая картинка с его номером, и она его продиктовала женщине, в очередной раз сильнее закутываясь в плед и испуганно глядя на маму Тору.

Пока она говорила по телефону, девушка налила себе в чашку чай и начала его пить, стараясь немного успокоиться и морально подготовиться к разговору с любимым. Она была сильно виновата, теперь она это понимала, и она готова была понести любое наказание. Кроме, разве что, откровенных признаний о том, что ему надоело возиться с ней как с ребенком, что она должна сделать аборт, и что он совсем больше не хочет ее знать. Нужно набраться смелость и посмотреть в глаза своему страху. Но это же очень тяжело.

Внезапно она поняла, что не только ее будущее находится под угрозой, но и жизнь и здоровье сгустка клеток, который со временем должен сформироваться сначала в зародыш, а потом и в человека, который будет носить фамилию этой семьи. Она должна заботиться о ребенке, но ведь она ничего не знает. Она боится сделать что-то не так. Она как всегда сделала все неправильно. Не надо было соблазнять Тору в тот день. Если бы не ее гормоны, то... но сделанного не изменишь, так же как и время...

Она достала тест из сумки и, извинившись, снова отлучилась. Нужно подтвердить, чтт это правда. Если она действительно беременна, то хотя бы его гнев будет ожидаем. А если нет... то он ее просто убьет. Но тест показал, что все это правда, оставив ее в смятении. Она умылась и, успокоившись, если можно назвать спокойствием нервную дрожь и испуганные глаза, а также колотящееся сердце, вернулась к женщине. Села на стул и посмотрела на нее.

- Я... готова... мне кажется, что готова. Мне хоть и страшно, но... я постараюсь не подать вида. Я... он волновался за меня, а я... я даже не заметила, что мой телефон... Простите меня, миссис Мотидзуки. И... спасибо за все... - проговорила она слабым, но твердым голосом, хотя он немного дрожал...