Накануне отъезда

Его слова не вызвали особого энтузиазма, хотя, если откидывать компонент шутки, он предлагал девушке обеспеченное будущее и стабильность, весьма ценимую в их семье. Правда подобные решения формально должен был принимать Рюхей как нынешний глава семьи, а в реальности заправляющая всем мать, но Шотаро сильно сомневался, что они отказали бы Яреци в описанной им поддержке, если бы в этом возникла необходимость.

- Шотаро, - я так рада, что ты пришел, - раздался отвлекающий его от еды голос Фуэми. - Признаться, после того, как ты категорично высказывался по поводу беременных школьниц, я боялась, что ты не захочешь лишний раз встречаться с нашей милой Яреци из-за ее слишком юного возраста. Хотя, конечно, она уже не школьница, а уважаемая супруга нашего брата. И замуж она за него выходила по большой любви, а не из-за последствий, распущенности. Или как ты там говорил?

Шо и сам любил цепляться к людям и иногда задевать их за живое, но Фуэми переходила в этом все допустимые границы. И если свое отсутствие особой симпатии к странноватой девчонке он мог объяснить конкретными причинами, то ему было совершенно непонятно чрезмерное издевательство со стороны Фуэми, которая сегодня явно превзошла саму себя, позволяя себе откровенные грубости, словно рядом не было матери, которая никогда не спускала подобного поведения. И в этой ситуации Шотаро склонен был принять сторону несчастной жертвы, очень точно изобразившую свою мучительницу в виде змеи, поскольку не любил дестабилизацию семейной ситуации, превосходящую все допустимые нормы.

- Нэ-сан, - начал он, опережая мать и Мизуки, готовых наброситься на возмутительницу спокойствия, - и я рад, что пришел. Жаль только твои ядовитые слова, показывающие отсутствие элементарной культуры, чуть не испортили мне аппетит. Так что лучше помолчи, если не можешь сказать ничего умного, и оставь в покое, как ты верно заметила, уважаемую супругу нашего брата.

Шотаро никогда не стеснялся в выражениях, если они не касались его родителей, так что считал вполне нормальным не проявлять тактичность и подбирать мягкие выражения, как это делали женщины, а быстро заткнуть раздражающую жену несчастного Рюхея и вернуться к еде, от которой его так старательно отвлекали.

Ну почему никто не хочет вмешиваться? Наверное, здесь это не принято? Вот в Испании бабушка всегда, если начинались за столом какие-то разговоры, не относящиеся к заявленной теме, пресекала это своим сердитым взглядом. Это было там, за несколько тысяч километров от этого большого дома, затерянного в портовом городе в Японии. Вряд ли она вернётся туда, в Испанию. Мама и бабушка видеть её не желают, особенно с ребёнком. Здесь тоже далеко не все её ждут. Может быть хоть дочь будут любить все члены этой семьи? Тоже вряд ли.

Она закрыла глаза, чтобы скрыть боль, пронёсшуюся в них, и сильно сжала челюсти, чтобы не заплакать. Подавила в себе слабый стон. Нужно собраться, продержаться этот ужин. Жаль только, что не получится...

И снова слова Фуэми. Противные, страшные, колючие, оставляющие незаживающие раны на душе. Она вздохнула и сглотнула, решив ничего не отвечать. Наверное, это было неправильным, и нужно было что-то ответить, но она боялась, что вместо слов из груди будут вырываться рыдания. Она не хотела больше плакать.

Но вот слова Шотаро заставили её вздрогнуть и открыть глаза. Посмотреть на него, как он спокойно ел. Ведь она слышала эти слова, она не страдала слуховыми галлюцинациями, и ей показалось, что сейчас он не то, чтобы защитил её, но хотя бы не стал поддерживать жену своего старшего брата. Почему?

- Спасибо... - тихо пробормотала девушка, боясь посмотреть на него. Зачем он это сделал? Чтобы самому поиздеваться над ней? Она выдержит это? Что теперь делать? Попрощаться и уйти? Подарить перед этим портреты и уйти? Или остаться? Что нужно делать в таких ситуациях, чтобы не прослыть истеричкой? Хотя она и без того постоянно ревёт...

Когда в свое время Яреци приходила и плакалась ей из-за того, что у нее будет девочка, Чиеко в глубине души подумала, что девушка просто не понимает своего счастья. Вырастив троих мальчишек, двое из которых постоянно мотали ей нервы, она много бы отдала, чтобы у нее в свое время была послушная и сдержанная дочь-помощница, не устраивающая бунты и провокации. Но, несмотря, на некоторые сложности с детьми, Чиеко была уверена. что неплохо их воспитала и вложила в их головы представления о допустимом и недопустимом поведении и необходимости защищать свою семью от внешних и внутренних посягательств на ее благополучие. Что Шотаро и продемонстрировал, выступив против Фуэми, когда она показала все свои худшие стороны, нападая на не сделавшую ей ничего плохого Яреци.

- Фуэми, сходи, пожалуйста, проверь, все ли хорошо на кухне. - Естественно, на кухне присутствие старшей невестки не требовалось, но Чиеко не собиралась позволять подобного поведения, особенно в ее присутствии, словно слова настоящей хозяйки дома уже не имели никакой силы.

Дождавшись, когда Фуэми с перекошенным от злости лицом выйдет за дверь, женщина, спокойно, как будто ничего и не было, придвинула себе тарелку кусочком торта, предварительно порезанного и разложенного выполняющей все вовремя Юри, и решила снять пробу.

- Спасибо, Яреци, это действительно вкусно. - Чиеко редко баловалась сладостями, но сейчас, не собираясь открыто жалеть жену младшего сына, хотела оказать ей поддержку, демонстрируя, что ее старания не остаются незамеченными. Она очень не любила всевозможные семейные дрязги и хотела, чтобы хотя бы конец ужина прошел в относительно спокойной атмосфере.

Обстановка накалилась до предела, ей казалось, что воздух затрещит, появятся молнии, но ничего не произошло. Только потому, что миссис Мотидзуки просто выставила за дверь Фуэми. Спокойным голосом, как будто это было нормальное действие. Девушка снова вздрогнула и подняла голову, чтобы посмотреть на маму Тору. Но та решила не зацикливаться на разговоре и начала есть торт. От её похвалы затрепетало сердце, стало как-то спокойнее и грустнее. С каждым часом всё меньше времени оставалось до отъезда, а она жалела, что ничего нельзя изменить. Она должна уехать, хоть очень и не хочется. Она не могла больше здесь оставаться. Не потому, что кто-то её открыто не любил. А потому, что было больно прощаться. Сейчас уже больнее прощаться, чем вчера. Или даже чем полчаса назад.

Постепенно, ужин подошёл к концу, Шотаро так и остался единственным мужчиной в этой компании, но девушка старалась больше не подавать вида, что вообще здесь есть, чтобы лишний раз никого не нервировать. Больше она к еде так и не притронулась, решив, что торт она поест и дома. Только вот дома у неё не было. Только квартира в России. И то служебная. А если родители разведутся... у них и квартиры-то не будет...

Вернулась Фуэми, но теперь от неё не было ничего слышно. Хотя Яреци была уверена, что та что-то замышляет. Решив, что всё равно та что-то может сказать, девушка извинилась и вышла из столовой. Вытащила из сумки папку с рисунками и вздохнув и собравшись с мыслями, вернулась обратно. Открыла рот, но слова застряли в горле. Она глубоко вздохнула и сглотнула. Встретилась взглядом с Фуэми и пожалела, что нарисовала всё-таки её нормальный портрет. Но, наверное, это и к лучшему. Не стоит усугублять.

- Я... хочу поблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали, - голос сильно дрожал от волнения. - Я... люблю рисовать, и несколько дней назад я написала ваши портреты. Я... примите моё скромное творчество в знак благодарности.

А вот как отдавать подарки, в каком порядке? Сначала, наверное, маме Тору, потом Фуэми и дальше по убыванию? Или наоборот? Решив, что начать надо с мамы Тору, она, заливаясь краской смущения, протянула женщине портрет, написанный простым карандашом, на листе А4. Потом передала портрет Фуэми, затем Эри отдала два портрета - её и её мужа, Рюичиро. И Шотаро с Мизуки отдала портреты сыновей. В уголке каждого портрета было написано имя, скорее для себя, чем для кого-то. но она надеялась, что всё написала правильно и ничего не перепутала.

И осталась стоять, заливаясь краской смущения. Теперь надо домой. Пока не так темно и не страшно...