Телефонный разговор

Несколько часов назад Яреци сказала ему, что собирается с Тору и Джуном отправиться в монастырь. Он просто кивнул и, сославшись на срочную работу, скрылся в ресторане, оставив дочь недоуменно смотреть на него. Он старался скрыть нахлынувшие на него эмоции, и это получилось. Он спокойно отработал, даже смог посмеяться над шутками Антуана и сказать что-то веселое самому. Он старался сохранять непринужденную обстановку и вид. И жалел, пожалуй, только о том, что скоро его стажировка закончится, и ему придется вернуться в Испанию. Что там делать? Там все напоминает о Лауре. Вернуться в Россию? Там прошло счастливых двадцать лет с самой любимой и единственной женщиной, которая подарила ему радость отцовства, родив прекрасную дочку…

Ему было больно. Он до сих пор не мог поверить, что все эти годы он жил в обмане. И ладно, что она обманывала его, с этим можно смириться, это можно забыть и отпустить. Но она обманывала Церковь. Это было самым страшным. Он не хотел, чтобы все закончилось именно так, но это было не в его власти.

Вечером, после работы, они устраивали шумные проводы своего коллеги, которого отправляют на стажировку во Вьетнам. Моррис немного расслабился, и к возвращению домой у него было хорошее настроение. Он налил себе чай и сел в кресло, чтобы посмотреть телевизор. На столике в конверте лежали документы, так и не подписанные им. Он совершенно забыл о них, полностью отдавшись работе. И снова он приходил в ресторан раньше положенного и уходил чуть ли не за полночь. По крайней мере, было не так больно.

От просмотра телевизора его отвлёк телефонный звонок. Он посмотрел на дисплей и покачал головой. Ответил на звонок.

- Слушаю, - устало сказал он.

- Ты лишил меня дочери. Ты понимаешь, что я не хочу больше жить с тобой и тебя знать?

- Мне казалось, это ты сама лишила себя дочери. Или этому поспособствовал этот щенок? - Холодным голосом произнёс Моррис в трубку.

- Не трогай моего любимого Маркуса. Ты его вышвырнул из квартиры, а ведь это и твой родственник. Он не брал у тебя деньги, о чём ты так говорил. А вот по поводу Яреци я не уверена!

- Что?! Ты совсем там, в своей Испании мозг потеряла? Он тебе что-то подсыпает в еду? Что он с тобой делает? Ты… - он замолчал на секунду. - Скажи мне, что это неправда… ты же не могла так поступить?

- Это правда, Моррис, и ты это знаешь, - насмешливо ответила трубка. - Ты подписал бумаги?

- Развода ты не получишь! - прошипел мужчина и хотел отключить телефон.

- Это ты виноват в этом! Я тебя ненавижу! Будь ты проклят, Моррис! Я добьюсь, чтобы Яреци бросила ребенка и вернулась ко мне!

И Лаура настолько быстро отключила связь, что Моррис не успел ничего сделать. Он несколько минут сидел в кресле и смотрел на погасший экран дисплея. Он не понимал, что происходит с Лаурой, но решил, что у нее начался старческий маразм. Потому что он совершенно не понимал, что это было. Чего она хотела этим добиться?

Он был живым человеком, который тоже чувствовал, любил и чего-то боялся. Сейчас он боялся только одного - остаться одному. Яреци с Тору уезжают в монастырь, Лаура лишилась рассудка из-за этого мелкого гаденыша, а он заканчивает стажировку. И что ему делать потом? Куда уехать? Вернуться в Россию и работать на посольской кухне? Или в Испании в ресторане, где есть большая вероятность встретиться с женой или кем-то из ее родственников?

Почему так больно? Почему кажется, что боль физическая, отдается где-то в сердце? Что делать с этим? Почему глаза щиплет, а в груди непонятное жжение?

Он промокнул глаза и горько хмыкнул. Слезы. Это было очень неожиданно, учитывая, что последний раз он плакал в далеком детстве. У него даже не было мысли, что вот это постыдное явление, отражающее скорее слабую женщину, нежели сильного мужчину, может произойти и с ним. Он хмыкнул и порадовался хотя бы тому, что этого позора никто не видит.

Он умылся холодной водой и посмотрел на свое обручальное кольцо. А потом его накрыло настолько, что некоторые события напрочь вычеркнулись из его памяти. Он только помнил кровь на костяшках, звон разбитого зеркала и бутылку виски….

Он подошел к двери в квартиру и нажал на кнопку звонка. Он не отдавал себе отчета, что может наткнуться на дочку, ему сейчас было без разницы, на кого наткнуться. Главное, чтобы хоть кто-то был дома…

Когда Яри сообщила папе, что собирается отправиться в монастырь, она ожидала всего что угодно, но не сухого “хорошо”. Папа очень быстро ушел, сославшись на работу, и девушка осталась одна. Она хотела сначала позвонить Джуну, но после той болезни она боялась лишний раз показываться ему на глаза. Она все еще чувствовала вину за произошедшее и хоть попросила у него прощения, не верила, что она прощена. Было страшно.

Весь день она гуляла по городу, сидела в кафе, пыталась сделать какой-нибудь шоппинг, а вечером вернулась домой. Тору еще не было, и она вздохнула. Надо приготовить что-нибудь поесть, убрать квартиру и настроиться на хорошее настроение. Но вот если с уборкой все заладилось почти сразу, то вот с готовкой и хорошим настроением не получилось.

И хоть настроение повысилось после сообщения Тору, что он едет домой и забежит по пути в какой-нибудь ресторанчик и купит что-нибудь поесть, чтобы она ничего не готовила и немного отдохнула, как сразу после этого раздался неожиданный телефонный звонок, списавший на нет поднимающееся хорошее настроение. Звонила мама.

- Мама... - девушка постаралась, чтобы её голос не дрожал. Почему-то стало страшно.

- Здравствуй, Яреци. Ты не передумала? Помнишь, мы разговаривали несколько месяцев назад. - У матери холодный голос и тон, будто она читает текст по бумажке.

- Я... мама, я люблю Тору... я... люблю нашего ребёнка. И я... мамочка, я тебя очень сильно люблю. И папу тоже...

- Твой папа хочет забрать тебя у меня. Лишить возможности видеть тебя. Они сговорились...

- Что ты такое говоришь, мамочка? Я... я люблю Тору. Я... я хочу приехать к тебе...

- Так приезжай! - Перебила её трубка. - Кончай со всем этим, отдай ребенка папаше и возвращайся ко мне в Испанию. Ты будешь счастлива. У тебя всё будет хорошо.

- Я не буду бросать свою малышку. Я не брошу Тору. Я... поклялась...

- Клятвы в нашем мире ничего не стоят. Твой папаша тоже мне клялся в большой любви.

- Мама, почему ты папу так ненавидишь?

- Смотри, Яреци, ты можешь пойти по моим стопам. Сейчас не поздно всё изменить, - от тона, которым произнесла трубка, стало как-то не по себе. В душу начинала закрадываться паника.

- Мама?

Яреци не сразу обнаружила, что мама отключила связь. Некоторое время девушка смотрела на телефон, а потом почувствовала, как тело сковало холодом. Она опустилась на стул и закрыла глаза. Начала накатывать паника. Она знала, что мама и папа хотят развестись, знала, что они венчались в церкви, она смотрела видео с этого прекрасного мероприятия, она где-то читала, что можно развестись на законодательном уровне, но никак не на духовном. За это она была относительно спокойна. Она не представляла, как можно развестись с человеком, с которым заключаешь брак на небесах? Они ведь давали клятву в верности, они были счастливы. Они любили друг друга.

Звонок в дверь заставил её вздрогнуть от неожиданности и, стерев выступившие слёзы, выйти в коридор. Звонок повторился, и она открыла дверь. Перед ней стоял папа, и она вздрогнула - он был какого-то странного вида. Он был совсем другим, таким она его никогда не видела. Он был потерянным и... пьяным. Пьяным она его тоже никогда не видела. Настолько пьяным...

- Папа? Что с тобой? - пискнула она, приглашая его в квартиру. Собственные проблемы отошли на второй план.

Время будто остановилось. Он смотрел на дверь, а видел большую просторную гостиную, в которой любила находиться мать возлюбленной. Сейчас там были родители Лауры, её брат Рикардо и они с Лаурой. Любимая что-то говорила, а он крепко держал её за руку.

- Это правда? - Спросила женщина. Лауритта кивнула. - Почему ты мне ничего не рассказала?

- Хорошо. Я благословляю вас, - сухо сказал отец, перекрестил Морриса и Лауру и указал им на дверь.

Голос дочери вывел его из этого воспоминания, и он мотнул головой и пошатнулся. Но послушно вошёл в квартиру и посмотрел на неё. Хотелось говорить, говорить много, но... он почувствовал, что стесняется говорить всё это при дочери. Это не для её ушей. Только сейчас он понял, что нужно было позвонить Тору. Не нужно было идти в квартиру, где с огромной вероятностью может находиться дочь.

- Яри, родная, - сказал Моррис, голос его был глухим и невыразительным, - могу я выпить у тебя чаю? Мне не очень хорошо... и... мне надо с кем-то поговорить...

После всей этой истории с племянником и шаманизмом, причем эти два слова до сих пор плохо вязались в его голове, Тору согласился на предложение Яреци отвезти Джуна в монастырь и повести там пару недель. Конечно, в первый момент нечто подобное показалось ему совершенно нереальным, учитывая его занятость, но потом он договорился с нужными людьми, перенес некоторые занятия и смог выкроить время на небольшой отпуск. Он немного колебался из-за вероятной трудности пути для Яри в ее положении, но потом, взвесив все «за» и «против» решил, что это не самый худший вариант. По крайней мере, девушка должна была после этого перестать волноваться за Джуна, который последнее время чувствовал себя намного лучше и получить возможность видеть мужа в сознательном состоянии не несколько часов в день перед тем, как он отключится, сидя за ноутбуком, а большую часть суток. Чему он сам, изрядно соскучившись по возможности полноценного дневного общения с женой, был безумно рад.

Возвращаясь с работы, он сначала забежал в ближайший от снимаемой квартиры магазин, поскольку он предложил Яреци купить что-нибудь для быстрого приготовления ужина, и только потом направился домой, где его ждала жена. Обычно, стоило ему только открыть дверь, как Яри выходила его встречать, поэтому, не увидев никого в коридоре, он немного удивился, но, обнаружив в коридоре мужские ботинки, догадался, что к ним зашел Моррис, поскольку у Джуна была нога поменьше, а других мужчин Яреци явно не стала бы принимать в его отсутствие. Особенно, учитывая ограниченное количество знакомых, с которыми девушка могла пересечься в Пекине.

- Отец? – Сняв обувь и оставив лишние вещи в коридоре, Тору с пакетами прошел на кухню, чтобы наблюдать совершенно невероятную картину – пьяного Морриса, чье сомнительное состояние сразу бросалась в глаза и обрабатывающую ему ранки на руке Яри. С учетом своего предыдущего опыта, он догадался, что причиной подобного безобразия снова являлась Лаура, которой, похоже, доставляло какое-то извращенное удовольствие издеваться над своими близкими. Но на этот раз ему не удалось вовремя перехватить тестя и теперь ситуация усугубилась присутствием Яреци, которая выглядела напуганной и расстроенной одновременно. А значит, о тихом семейном вечере он снова мог даже и не мечтать.

Он благодарно принял чашку чая и закрыл глаза. Тепло фарфора приятно грело руки, но это продолжалось недолго, и он поморщился, когда руки начали гореть. Убрал руки и посмотрел на дочь. Хотел сказать что-то, но не успел. Она взяла его за руку и стала просить его не расстраиваться. Он вздохнул. Если бы всё было так просто... если бы действительно он расстроился из-за её отъезда в монастырь и своего возвращения после стажировки в Испанию, то её глаза, такие добрые и заботливые, такие родные и любимые, вернули бы ему приятное расположение духа. Он не успел ничего возразить, как она пискнула и куда-то убежала, обратив внимания на его разбирую в мясо руку. Пока она отсутствовала, он с интересом рассматривал выступающие капли крови и пытался вспомнить, как так получилось. Только вот он не особо помнил, что было между разговором с некогда любимой Лауриттой и появлением на пороге дома. Сколько прошло времени?

Он посмотрел на часы. Кажется, прошло всего полтора часа. Уже хорошо. То есть он не был в загуле.

Дочь вернулась с необходимыми для приведения его руки в порядок предметами и стала осторожно обрабатывать его ранки. Делала она это так нежно и аккуратно, и он невольно вспомнил ласковые и нежные руки Лауритты, когда та в далёком детстве обрабатывала его разбитую губу и отчитывала его за драку. Эти прикосновения... прошло уже почти пятьдесят лет, а он помнит об этом. Почему он это помнит? Почему Лаура так поступила с ним сейчас?

И снова вспышка неприятных воспоминаний, от которых по сердцу будто прошёлся острый тесак. Вроде тех, которыми разделывают мясо. И сердце. Он поморщился и только усилием воли заставил себя не застонать, чтобы не пугать дочку.

- Зачем ты подрался с ними? Они же могли тебя убить, - всхлипнула девочка, доставая из своего портфельчика бумажную салфетку.

- Не делай так больше, они могли тебя убить, - снова всхлипнула девочка. - Не задирай голову. Давай я тебе помогу. Меня Лаура зовут, я живу здесь неподалёку...

От этих тёплых, но очень неприятных воспоминаний его отвлёк появившийся на пороге зять. Он болезненно поморщился и как-то обречённо вздохнул. Теперь он понял всю бесполезность и неправильность этого мероприятия. Появилось жгучее желание говорить. Много, очень много. Но он не хотел ничего говорить при дочери, боясь её реакции на произошедшее. И он искренне надеялся, что Лаура ещё не позвонила дочери. Хотя, зная свою благоверную, он сомневался в этом. И он даже боялся представить, что могла она наговорить.

- Нет, малышка, - запоздало ответил он на слова дочери, - я не поеду в Москву. Ты... должна жить своей жизнью, я не имею права вмешиваться в неё. Здравствуй, Тору, - кивнул он зятю.

Когда папа поморщился и чуть не застонал от боли, девушка приняла это на свой счёт, решив, что неправильно что-то сделала. Или ему было больно. И хоть говорят, что перекись водорода не щиплет, но по своим разбитым в детстве коленкам и ссадинам на руках и прочих частях тела она помнила обратное. Иногда ей нравилось, как при взаимодействии с кровью перекись шипит и пузырится, вытекая из раны и втаскивая вместе с собой частички грязи, вот только потом наступало жжение. И если второй раз налить немного перекиси на рану, то шипения уже не будет. Наверное, папе тоже больно. Она поджала губы и шмыгнула носом. Наверное она ни на что не годится, раз даже папе не может нормально помочь. Про Джуна вообще вспоминать было страшно. И про его состояние, которое случилось по её халатности, и про отсутствие какого-то минимального опыта врачевания как способности или как базовых знаний. Она периодически придумывала себе всякие ужасы, что могло с ним случиться, если бы они оказались на прогулке. Или если бы он остался в Японии. Или если бы в тот случай Маргариты не было в Пекине и она не смогла бы приехать. Она бы всё отдала, чтобы никогда не думать о плохом и радоваться, что всё закончилось с положительным исходом.

Папа ей не нравился. Он был очень странным, и, кажется, он о чём-то думал. О её словах? Или он даже не слышал их? Что с ним произошло? К горлу начала накатывать паника, и появилось острое желание заглянуть в его мысли, но она сомневалась, что это правильно.

Она даже не услышала, как пришёл Тору. Только вздрогнула, когда услышала это слово "отец", обращённое к папе. Она обработала раны, выкинула бинт и помыла руки. Потом подошла к мужу, обняла его за шею и поцеловала в губы, стараясь не задерживаться долго. Потом посмотрела на продукты.

- Мой руки, сейчас будем кушать. И... спасибо тебе... - тихо поблагодарила она за то, что он разрешил ей не готовить и сам предложил купить что-то поесть. - Тору, папа расстроился, что мы уедем в монастырь и не сможем проводить его в аэропорт... Но мы же будем его видеть? Я... я обещала папе, что приеду к нему в Москву. Ты... ты же отпустишь меня?

Она действительно верила, что папа расстроился из-за этого. Может он напился и из-за того, что закончилась его стажировка и он уедет? Ведь как она поняла из недавнего разговора с ним ему тут нравилось и он даже проникся этой кухней, хотя раньше нейтрально отзывался об этой кухне. Она даже не подумала, что такое состояние могло быть вызвано звонком мамы.

Судя по реакции Яри, она даже не заметила его появления, увлекшись своим занятием. Но насторожило его не это, а ее выражение лица, мельчайшие изменения которого он успел отлично изучить. То, что девушка волновалась за отца, было очевидно, но здесь скрывалось что-то еще, заставляющее его внутренне напрячься и быть готовым к не самому благополучному варианту развития событий. Да и состояние Морриса наводило на нехорошие размышления и вызывало желание сделать что-то, чтобы они не могли больше получать звонки из Испании, поскольку от них, на данный момент был один вред, с последствиями которых, похоже, предстояло разбираться ему.

- Яри, так отец, насколько я понял, не собирается в Москву. Куда ты собралась ехать?

Конечно, он бы не отпустил жену в Россию в ее положении. Перелет из Пекину в Москву занимал немало времени, и он бы не рискнул ее здоровьем. А вот уже после, и когда это будет нормально для ребенка - пожалуйста. И, по-возможности, он бы сам присоединился, поскольку за последнее время успел сблизиться с Моррисом и начал считать его чуть ли не вторым отцом.

- Если ты за то, чтобы общаться с отцом, после того, как у него закончится стажировка, то я только за. Мы обязательно приедем вас навестить и пригласим к себе в гости, как только обоснуемся где-нибудь на постоянной основе. - Последние слова были адресованы Моррису, отъезд которого Тору огорчал чуть ли не больше, чем разлука с родной семьей. С того момента, как отец Яреци заявил, что не принимает его, как избранника своей дочери прошло немногим больше полугода, а за это время все изменилось настолько глобально, что он сам поражался скорости происходящего. Но, наверное, не зря он ждал столько лет, чтобы потом все закрутилось с такой скоростью, чтобы казалось, что один год идет где-то за десять лет полноценной жизни.

Яри отправила его мыть руки, и он послушно пошел в ванную комнату, удивляясь и, одновременно с этим, радуясь наивности девушки, не понимающей истинных причин плачевного состояния Морриса. Хотя в этом были свои плюсы. Если бы Яреци понимала, что во всем была виновата ее мама, то, наверняка, впала бы в отчаяние, из которого пришлось бы ее вытаскивать ему самому. А, учитывая импульсивность его жены и связанные с беременностью гормональные изменения, это было не так уж и просто.

- Тебе помочь? - обратился от к Яри возвращаясь из ванной. Он не хотел напрягать девушку, учитывая ее переживания и явное нервное напряжение, но пока плохо понимал, что может для нее сделать. Как и для Морриса, который не случайно пришел к ним домой и несомненно нуждался в поддержке со стороны близких людей.

Он посмотрел на обработанную руку, потом перевёл взгляд на молодых людей, которые обнимались и целовались, и болезненно поморщился и прикрыл глаза. Он сам и после женитьбы старался не проявлять нежность по отношению к Лауре в присутствии ее родителей. Тёща иногда приезжала в Россию, следила за внучкой, пока он и Лаура работали, а Яреци училась в школе. Тёща была строгим и сложным в общении человеком. Моррис не помнил ни одного раза, когда она сказала что-то положительное в его сторону. Он для неё всегда был "всего лишь поваром". С тестем, впрочем, тоже было сложно общаться, но если приходилось выбирать между ними, то он с удовольствием выбирал тестя.

Слова дочери, что она может приехать в Москву, чтобы навестить его, показались ему полнейшей ересью, и в какой-то момент накатила ярость, однако он смог справиться с эмоциями и отпить немного чая. Посмотрел на дочь, которая возилась с продуктами, и шумно вздохнул. Он не знал, что ему делать сейчас, чтобы оставаться нормальным и сильным человеком в глазах детей. Нельзя было терять лицо, нельзя давать волю нахлынувшим эмоциям, нужно постараться допить этот чёртов чай, попрощаться с ними и уйти. Лечь спать. А через неделю, или сколько там осталось времени, сесть на самолёт и уехать. Неизвестно пока, куда уехать и чем заниматься дальше. Может, рвануть в Мехико? Только что там делать? Для начала навестить могилы родителей, а там видно будет.

Только вот почему-то даже с первым пунктом у него не заладилось. Он понял, что не потерять лицо у него не получится, и острое желание поговорить становилось всё острее. Оно будто жгло его сознание, оставляя жуткие ожоги. Он посмотрел на дочь.

- Она ведь тебе звонила? - Спросил он, заранее зная, какой она даст ответ, но надеясь, что Лаура по каким-то причинам не смогла дозвониться до дочери. Сомнительная надежда.

- Но папа, почему ты не хочешь возвращаться в Россию? Это же... тебе там нравилось. Там... там вы с мамой прожили счастливые годы жизни, - произнесла девушка, кладя на стол палочки для Тору и себя и вилку для папы. Наверное, ему тоже надо поесть немного.

Почему он не хочет возвращаться туда? Ведь там она выросла, там она гуляла с папой и с мамой по улицам, смеялась, шутила. Там папа собирал большие компании на маленькой кухне, веселился и смеялся. Почему он сейчас такой грустный? Почему он не реагирует ни на что? Что с ним случилось?

Вернулся Тору, и она отрицательно мотнула головой, кивая на стул, чтобы он сел за стол. Он, наверное, устал на работе, и она должна ему помочь. Хотя бы разогреть принесённую еду, раз она не удосужилась сама ничего приготовить. Внимательно посмотрела на папу, а потом вздрогнула, когда услышала его вопрос.

- Да, мама мне позвонила. Она... сказала, что ты забрал меня у неё и не хочешь, чтобы я была счастлива, живя с ней и Маркусом, - хмыкнула девушка на удивление спокойно. - А ещё она сказала, что ты не сдержал клятву. И что если я не брошу Тору и ребёнка, то пойду по ее стопам. Папа, о чём она говорила? Папа, почему вы разводитесь? Это... из-за меня? Из-за того, что я уехала на поиски монастыря?

Она поставила пиалы перед папой и Тору. Голос сильно дрожал, и она с тоской поняла, что снова готова расплакаться. Папе плохо не из-за того, что он уезжает из Китая?

Яреци отказалась от его помощи, и он сел за стол, бросая настороженные взгляды на жену и тестя. Пока Яри до конца не понимала, что происходит между ее родителями, но, судя по всему, сегодня части ее заблуждений суждено было разрушиться, а ему стоило проследить за тем, чтобы это произошло с минимальным ущербом для всех присутствующих, включая дочку, которая пока еще даже не появилась на свет.

Как оказалось, женщина, доставляющая одни проблемы, позвонила нее только Моррису, что было очевидно из его слов, но и Яреци, наговорив какую-то несусветную чушь. Тору с трудом сдержался, чтобы не выругаться, услышав всю эту ерунду, но пока решил не вмешиваться в разговор, давая жене и тестю разобраться в волнующих их вопросах. Конечно, он не хотел, чтобы Яри знала некоторые подробности, но, давно уже думая на эту тему, пришел к выводу, что, не зная правды, девушка начнет придумывать всякие безумные вещи и обвинять себя в развалившемся браке родителей, что она и подтвердила, завалив отца непростыми вопросами.

Когда Яреци поставила перед ним пиалу, Тору на несколько секунд накрыл ее руку своей, чтобы показать, что он всегда готов оказать ей поддержку. Ему безумно хотелось обнять жену и попытаться ее успокоить, но пока он понимал, что это слишком рано, и начавшийся разговор обязательно должен прийти к логическому завершению. Ну а уже после него состояние Яри, наверняка, будет требовать его скорейшего вмешательства, так что вариант с объятьями не отменялся, а просто переносился на более поздний срок.

В своих предположениях он оказался прав, что его совершенно не радовало. Лаура всё-таки звонила дочке и говорила всякие гадости. Когда он услышал от дочери, что она должна пойти по стопам матери, он болезненно закрыл глаза и опустил голову. Помассировал виски пальцами рук и открыл глаза. Чувство предательства сильно жгло душу, разъедая её, и он понимал, что не может всё навалившееся держать в себе. Ему необходимо было всё рассказать, чтобы не сойти с ума, но он понимал, что не хочет ничего рассказывать дочке. Это будет для неё ударом. А он боялся, что в этом случае ни он, ни Тору не смогут ее успокоить.

Он глубоко вздохнул и отстранённо посмотрел на вилку и поставленную перед ним пиалу с едой, которую Тору купил в магазине. Есть совсем не хотелось, и он отодвинул пиалу.

- Она и тебя тоже обманула, - горько он хмыкнул и посмотрел на своё обручальное кольцо. - К сожалению, я не могу тебе всё рассказать. Да, мы с ней разводимся. Но... милая, в этом виновата далеко не ты, не накручивай себя. Я... - он посмотрел на Тору, который явно чувствовал себя лишним и, наверное, был бы рад сейчас оказаться в тихой квартире с женой. Без выслушивания откровений тестя. Моррис был очень благодарен Тору, за поддержку и участие, но он боялся, что переступит эту грань и покажется сломленным стариком. Он не хотел, чтобы его жалели, но больше всего он не хотел находиться в таком состоянии.

- К сожалению, в жизни многие происходит совсем не так, как мы хотим. Ты знаешь, мы обвенчались в соборе, мы давали клятву перед Богом. А потом, когда мы узнали о тебе, она отреклась от церкви. Она выкинула крестик, она заставила церковь признать наш брак недействительным. Она... обманула меня. Она в годовщину нашей свадьбы давала клятву в верности, но... она обманула... церковь, своих родителей. Меня... я об этом узнал только несколько дней назад. Она мне прислала письмо, в котором призналась во всём и назвала наивным дураком. Она... никогда меня не любила...

Он подавил судорожный всхлип и опустил голову. Отпил немного остывшего чая, надеясь, что станет легче.

- У неё была одна тайна, и я поклялся себе, что никогда её не предам и не расскажу никому. Видимо, она посчитала, что я предал её... Я... Милая, не вини себя ни в чём. Ты не виновата, это просто... твоя мама ведь достаточно сложный человек, но несмотря на все её закидоны я любил её. Я продолжаю любить её. Эти ей слова к тебе... прости, но я... не могу тебе об этом рассказать. Это моя клятва, и я не могу её нарушить.

На последних словах его голос надломился, и он сглотнул. Промокнул пальцами руки глаза и с ужасом обнаружил, что на глаза выступили слёзы. Такие унизительные и постыдные. Он горько хмыкнул и обречённо вздохнул...

Тору накрыл её ладонь своей рукой, и она ощутила поддержку и любовь. Он продолжал её любить, даже несмотря на то, что она учудила, встречаясь с Джуном и пытаясь его привести в сознание. Ей казалось это невероятным, что он даже не ругался и не вспоминал об этом по возвращению домой после того, как Джун очнулся. Она была ему сильно благодарна и не знала, что делать дальше, чтобы он перестал переживать и сердиться. Ей нужно было много и долго работать над собой, и ей было страшно, что всё равно никто и никогда не перестанет показывать на их брак и говорить им всякие гадости. А если дочке тоже будут все что-то обидное говорить? Ведь дочка будет знать, что у её мамы и папы разница в целых двадцать лет. Это много. Но... судьба это или карма?

Папа был очень нехорошим. Он долго молчал, а потом начал говорить. И каждое его слово болью отдавалось в её сердце. Она хотела перестать это слышать, она хотела верить, что это всё плохой и страшный сон, который закончится, стоит ей только проснуться. Но тут была единственная проблема - она не спала. И это была правда.

Мама никогда не любила папу? Мама не была с ним счастлива? Может быть поэтому она всегда была на работе, и с ней постоянно сидел папа? Но почему она тогда жила с ними? Она ведь могла спокойно уйти, развестись, оставить только церковный обряд, такой красивый и красочный. Почему она этого не сделала?

Но вот когда на глазах у папы появились слёзы, она вздрогнула и побледнела. Ей стало очень страшно, потому что она никогда ещё не видела своего папу не только таким сломленным и несчастным, но и плачущим. Она совершенно не представляла, что с этим делать, как его утешить, чтобы не навязываться, и нужно ли вообще его утешать. Или лучше сделать вид, что она ничего не увидела?

Она посмотрела на Тору, надеясь, что он как-то поможет. Потому что она боялась сделать что-то не так и заставить папу действительно чувствовать себя слабым и сломленным. Она сглотнула.

Моррис все-таки решился и рассказал Яри подробности об их разводе с ее матерью, и хоть после каждого его признания Тору бросал тревожный взгляд на девушку, останавливать тестя не стал, понимая, что и ему нужно высказаться, и его дочери понять, что в мире взрослых людей не все так однозначно и просто, как ей когда-то казалось. Даже с виду идеальные отношения могли на проверку оказаться чем-то совершенно другим, и основной процент успеха счастливого брака заключался не в тех вещах, которые создавали красивую внешнюю картинку, а в доверии между супругами и их искренней заботе друг о друге.

В конце своих объяснений тесть попытался показать Яри, что она ни в чем не виновата, но, учитывая любовь девушки брать на себя ответственность за все, что происходило практически с каждым из ее знакомых, Тору сомневался в успехе этого предприятия. Особенно учитывая выступившие на глазах Морриса слезы, которые его дочь, наверняка видела редко, если вообще видела. И, судя по ее испуганному и просящему помощи взгляду, девушка понятия не имела, что делать с отцом и как правильно себя вести, надеясь на поддержку мужа.

- Никто из присутствующих ни в чем не виноват, - произнес он негромко, понимая, что дальнейшее развитие ситуации во многом будет зависеть от того, насколько правильные он подберет сейчас слова. - В жизни не все всегда идет так, как нам бы хотелось. Да и ваша жена, отец, думаю, не случайно так себя ведет. Должна же быть какая-то причина. Я не верю, что человек может, ни с того, ни с сего, начать вести себя столь неадекватно. Простите, если оскорбительно высказался о вашей жене.

Обращаясь к Моррису, Тору преследовал две цели: заставить его продолжить говорить, чтобы тот окончательно не закрылся в своих страданиях, и показать Яри, что все происходит не потому, что кто-то плохой, а по какой-то непонятной причине. И пусть он не был уверен, что у него получилось их достигнуть, Тору, не являясь знатоком человеческих душ, по крайней мере, постарался сделать все, что мог на данный момент придумать.