История до начала истории: царство Шан-Инь

Эсти слушала невероятно познавательную лекцию, которую мастер рассказывал очень просто, и все оставалось довольно понятным. так получалось чуть лучше понимать историю страны, в которой она сейчас жила. Эстер хотелось бы тоже когда-нибудь поучаствовать в настоящих раскопках, ей казалось это очень интересным - вот так обнаружить что-то, что принадлежало древней эпохе,и пролежало в земле столько лет. А потом обнаружить, что этот черепочек или даже эта сережка относится к такой-то эпохе и, может быть, ее носила главная наложница императора или какого другого правителя.
Сифу задал еще один вопрос,но на этот раз Эстер не успела ответить первой, поэтому промолчала. Она тоже хотела рассказать про литературу и искусство, но эту тему уже задела Яреци, и было бы глупо и неправильно повторять за ней, а больше в голову девочке ничего не приходило. Она еще никак не могла собрать разбегающиеся в стороны мысли, часть которых как-то очень подозрительно и активно вращалась вокруг юноши, на которого она даже взгляд поднять боялась, потому что начинала краснеть втройне активнее, чем сейчас.
Она принялась мучительно думать, что можно еще сказать, чтобы не отмалчиваться, но никак не могла сообразить, как обычно вообще узнают о быте какой-нибудь страны, если не по письменным источникам, картинам и археологических находкам. Ну не по зданиям же?
- По архитектуре? - в конце концов предложила она. - Но это, наверное, относится к археологическим находкам?

Тору неоднократно случалось бывать на раскопках, поэтому он прекрасно понимал, о чем говорит мастер, время от времени просто молча кивая. Ши Ньяо рассказывал интересно и его манера речи сильно отличалась от его собственной, когда он выступал перед студентами, поэтому для него интереснее было не содержание, а форма подачи, поскольку он никогда не забывал учиться и совершенствовать свои навыки, особенно в таком важном деле, как преподавание, благодаря которому он и мог себе позволить содержать семью.

Даже несмотря на Яреци, он понял, что та переживает из-за его молчания, поэтому крепко сжал ее руку, показывая, что все нормально. Чтобы там не говорили о его нации, Тору никогда не считал японцев выше других людей, а историю Японии важнее истории любой другой страны. Просто пока он не видел смысла вмешиваться в дискуссию, позволяя молодым слушателям делать свои предположения и потом радоваться, слыша подтверждение мастера о правильности их размышлений. А его самого вполне устраивала роль мебели, на которую Яреци для большего удобства в любой момент могла облокотиться.

Эйнар всеми силами старается вести себя прилично и слушать лекцию, а не рассматривать рыжую девушку, своей невероятной яркостью запавшую ему сквозь глазницу и в самую душу. И худо-бедно, когда Эспеланд опускает взгляд, нарочито внимательно рассматривая доску, на которой сейчас лежат его ладони, у него это получается. Получается настолько, что юноша даже в состоянии следить за ходом лекции. Следить и поражаться тому, как многое они, даже размышляя всей группой, единым коллективным разумом, не сумели вспомнить и назвать. Что-то специфическое, вроде шёлка, Эйнар себе прощает, потому что это скорее нужно знать, чем можно было угадать. Но уж до остального-то можно было как-нибудь и додуматься, даже не обладая глубокими познаниями в истории. Общего школьного курса вполне хватило бы — здесь Эйнар предпочитает быть к себе безжалостным.
— У некоторых народов была забавная привычка вести летописи, — сообщает норвежец, упрямо не поднимая глаз (глаза?). Чтобы, не дай Боже, не отвлечься, не сбиться, не растереть все мысли, не остаться торчать за своей импровизированной партой глиняным болваном, бестолково лупающим глазами. — В них могли встречаться подходящие описания — если в царстве Шан, конечно, летопись была. И уж точно что-то изображалось на картинах. Наверняка какая-то портретная живопись уже существовала и, например, как выглядела традиционная одежда тех времён, — твёрдо говорит Эйнар. Он склонен к мысли, что картины — это всё-таки не обязательно, а может, и в первую очередь не, археологические находки, а потому не стесняется их назвать.

- Сонгцэн, ты прав. По внешнему виду традиционных иероглифов можно примерно представить, какой была система разделения полей, или какими были привычные предметы быта. Яреци, к сожалению, письменных источников той эпохи почти нет, а те, что есть, пока не могут расшифровать. Архитектара и предметы искусства той эпохи относятся к области археологии. Все исторические свидетельства об эпохе Шань были написаны намного позже распада этого царства, а записей от соседей не существовало вовсе, - объяснил Ньяо.

История периода царства Шань-Инь была крайне мало изучена, большинство свидетельств были косвенными, ученым приходилось расследовать и нередко пытаться просто угадать, как жили люди той далекой эпохи.

- Теперь перейдем к обществу иньцев. Данные раскопок показывают, что в царстве было заметное разделение на богатых и бедных. Отличались дома и погребения. С богатыми людьми часто хоронили рабов, которых либо обезглавливали, либо, по некоторым данным, хоронили живьем. Власть правителей была близка к абсолютной, они принимали решения о жизни и смерти подданных. Термин «раб» совпадал с термином «пленный». Также были отдельные иероглифы для обозначения заклейменных людей и наложниц. Рабами становились в основном военнопленные и преступники. Труд рабов в основном использовался в земледелии и скотоводстве, также, по некоторым данным, они занимались устройством церемоний жертвоприношений – ухаживали за жертвенным скотом и проводили заклание. Сельская община обозначалась колодцем, вокруг которого находилось девять полей. Были частные поля, которые каждый обрабатывал сам, и было общественное, которое обрабатывалось всей общиной, и урожай с него шел общине и правителю. При этом даже частные поля не находились в собственности владельцев.

Эти данные были скорее гипотезами, в настоящее время ставшими наиболее предпочтительными в научных кругах. Сложно быть уверенным в том, что правильно понимаешь события, произошедшие десятки веков назад.

- Что касается самого государства, оно быстро изжило черты военной демократии, перейдя к деспотии. Царь был главным рабовладельцем, он также являлся верховным главнокомандующим и первосвященником. Он считался «сыном неба». В государстве существовали армия и тюрьмы, существовала система наказаний, включавшая жестокие казни и нанесение тяжелых увечий. Из местного управления были управители отдельных областей и зависимых племен, жрецы, а также военачальники. Основной прослойкой общества, с мнением которой властям хоть в какой-то мере приходилось считаться правителям, были минь или сяоминь – народ, то есть свободные землевладельцы. Рабы не имели права голоса, к ним относились, как к вещам. Есть источники, подтверждающие, что иногда их приносили в жертву. Как вы думаете, что в итоге привело к упадку царства Шан и смене правящей династии?

Яреци выслушала комментарии остальных участников занятия, потом мастера и принялась слушать лекцию дальше. И чем больше она слушала, тем больше вспоминала нужные лекции по истории в пятом классе про Римскую Империю, Древний Египет и Древнюю Грецию. Конечно, здесь, в Китае было всё иначе, но смысл оставался примерно таким же. Там были гладиаторские бои, здесь рабы не имели права голоса, к ним относились как к вещам и, вероятно, приносили в жертву. Везде было примерно одно и то же.

- Дикие люди, - пробормотала девушка, хмыкнув.

Когда мастер Ньяо задал вопрос, она задумалась.

- Может быть потому, что царь был помешан на рабах, власти, а злоупотребление властью ни к чему хорошему не приходит. Либо он сошёл с ума от своей силы, что он типа самый главный, либо просто рабы взбунтовались и начался хаос, война, бойня... Хотя, мне кажется, если он сошёл с ума, то бойня тоже была.

Она посмотрела на мастера, а потом перевела взгляд на мужа. Его присутствие давало поддержку, и она почти ничего не боялась. Ну, почти ничего. Хотя вряд ли её ответ на вопрос мог быть реальным и правильным, но она надеялась, что мастер не рассердится. Хотя её бы учительница в школе за такие слова поставила бы двойку, вызвала бы родителей и долго им втирала, что их дочь дерзит, хамит и не хочет учиться. Потому что один раз такое было, когда Яри выдвигала свою точку зрения по поводу легенды про Орфея.

Все догадки Эйнара дружным гуртом вылетают в трубу — письменные источники не расшифровать, картины причислены к археологии и не считаются, так что всё мимо — но юношу это разом перестаёт волновать, когда ему вдруг грезится, что он ощущает на себе внимательный взгляд. Эйнар поспешно вскидывает глаза, так проворно, как только может, и вновь его поле зрения заполняет ослепительное зарево рыжих волос, и он успевает уловить нежный поворот головы, с которым девушка оборачивается к мастеру. А до этого, быть может, смотрела на него, на Эйнара — думая об этом, юноша испытывает волнение и досаду одновременно, особенно когда думает о том, что мог бы хоть на мгновение поймать взгляд девушки, если бы не сидел носом вниз. А вместо этого даже самые призрачные шансы, и те прошляпил.

У неё, верно, должны быть очень красивые глаза.
Эйнару даже представить дико, что, создав такое изумительное облако волос из густого янтаря и тонкого золота, природа вдруг могла пожалеть красок и остальной облик выписать блёклыми серыми тонами. У девушки наверняка должны быть очень яркие глаза; классика диктует проверенное веками сочетание зелёных глаз и рыжих волос, но Эйнару очень нравится предполагать и голубой цвет. Небесно-голубой, он очень подходит к уже запавшему юноше в мысли образу закатных облаков, и оттого фантазировать о нём особенно приятно.

Эспеланд практически кнутом и плёткой заставляет себя вынырнуть из грёз о прекрасных девичьих очах и вновь сосредоточиться на лекции. Участвовать в дискуссии он уже не готов, только молча слушает и мотает на ус устройство древнего общества. Предположить что-то, что прозвучит лучше, чем то, что уже высказали ученицы, он всё равно не в силах, банально потому, что других идей попросту нет в голове.
И Эйнар больше не опускает взгляда. На тот невозможный, невероятный случай, если яркая девушка всё же обернётся к нему ещё раз.

Царство Шань существовало очень давно, в те времена люди были другими, и то, что казалось диким сегодня, многими тогда воспринималось не только как нечто привычное, но и как единственно верное. Сонгцэн считал, что упадок царства не мог быть связан с личностью одного правителя. Иначе на его смену пришел бы другой при том же строе, который существовал. Проблема была системной, и та форма государственности, которая поначалу поддерживала царство, в итоге должна была устареть. Или причина была внешней.

- Возможно, объединение военной, религиозной и исполнительной власти привело к тому, что государство было недостаточно боеспособным, и его просто захватили? - предположил Сонгцэн.

Он не мог сейчас вспомнить, какие причины падения первого царства были в учебниках, которые ему уже доводилось читать. Но многие царства разрушались именно по этой причине. Восстания, особенно успешные, случались намного реже. Любой народ консервативен по своей натуре, он будет терпеть даже больше, чем стоило бы.