Нагината: первые шаги большого пути

Вопреки своим чаяниям, пояснений про парирование Ингрид не дождалась вообще никаких, за исключением "слишком сложно, забудь". Хотя ее бы в гораздо большей степени устроил любой чуть более содержательный комментарий. Например, что для парирования в основном используется верхняя/нижняя/средняя часть нагинаты, а все остальное учат на пятом курсе Хогвартса, поэтому пока не имеет и смысла прыгать. Что угодно, любая щепотка теории - но вместо этого Ингрид не получила вообще ничего, и поэтому оставшиеся минуты занятия датчанка потратила на бесплодные попытки самой это парирование изобрести и сообразить, как, скажем, после того же рубящего удара сверху вниз выйти в парирование хоть как-нибудь.
И, естественно, ни черта у нее не вышло.
Оставив оружие в покое, Ингрид обеими руками раздраженно взлохматила волосы - оставшийся неразрешенным вопрос не давал ей покоя и даже сейчас уже начинал бесить - и широкими шагами направилась к мастеру, чтобы не отцепляться от него до последнего. Даже то, как мастер оценивал работу девушки на этом занятии, сейчас отошло для датчанки на второй план. Парирование, засевшее у нее в мозгу невыносимой занозой, сейчас для Ингрид просто затмевало собой все остальное. И девушка намеревалась продолжать за эту тему цепляться, даже невзирая на риск, что скоро мастер просто возьмет палку покрепче и начнет этой палкой от себя отгонять назойливую ученицу.

Занятие, судя по всему, плавно подходило к концу, и девушка смотрела на мужа и на участников занятия. Ей хотелось поскорее обнять любимого, вернуться с ним домой, побыть с ним несколько часов. Ведь всего через сутки они отправятся в Пекин, чтобы там ждать рождения малышки.

Она покрутила кольцо на пальце и стала смотреть на новую связку, что показывал Тору. Не имея при себе никакого оружия, она подумала взять хотя бы палочкуу или что-то еще, чем можно было бы помахать, но подумала, что это будет не очень правильно по сравнению с другими девушками. Лучше уж вообще никак не пробовать, чем халтурить. А халтуру она не любила. Поэтому она осталась стоять, решив, что, как только придет время, она сразу решит научиться владению не только этим оружием, но и катаной. Хотя японский меч все еще вызывал у нее опасение, и она, представляя как Тору учит работать с катаной, вспоминала свой неуместный и неправильный вопрос, который задала еще в первую встречу. А этот вопрос ей никак не давал покоя.

Интересно, сколько будет желающих узнать его мнение о своей работе? Она хмыкнула и ласково улыбнулась мужу...

Дарсия на саму себя злилась страшно. По реакции Мотидзуки-сана, по его тяжелому вздоху она сразу поняла, что задала какой-то очень неверный вопрос, и теперь ей хотелось самой себе что-нибудь откусить в наказание за эту оплошность. Ухо, например. Зачем ей вообще уши нужны, если она ими так плохо слушает. А потом язык, потому что лучше вообще без него, чем такие кривые вопросы им задавать. Дарсия проваливалась по теории и даже никак толком не могла исправить это практикой. Связок, которые можно было бы попытаться идеально скопировать с движений Мотидзуки-сана, больше не намечалось, а оказавшись с нагинатой на вольном выпасе, девушка попросту растерялась. В голове образовался неприятный вакуум, который Дарси частенько ощущала, когда от неё требовалась импровизация, ощущала и никак с этим справиться не могла.
Ну, надо поделать хоть что-нибудь, не стоять же столбом.
Подняв нагинату в последнем боевом заходе, Дарси приналегла на движения рукоятью, старательно исполняя и тычки, и рубящие удары, стараясь наносить их с разных сторон и как можно большим числом способов. Руки, конечно, позволяли это уже довольно плохо; они были отяжелевшие, совсем не те, что в начале занятия. Вскоре утомившись окончательно, Дарси оставила попытки наскоро переквалифицироваться в великого бойца рукоятью нагинаты и чуть смущённо подошла к Мотидзуки-сану, ожидая разбора полётов и прочей критики.

У Розмари пока новых вопросов к мастеру не возникало — успокоившись ещё на вопросе про удары снизу вверх, британка теперь только краем уха слушала вопросы других учениц, на случай, если там вдруг окажется что-то важное, не пришедшее в голову ей самой, и вместо свободной импровизации продолжала гонять по кругу две разобранные на занятии связки. Девушка считала, что для первой тренировки ей и этого хватит с головой, и нечего пытаться на ровном месте изобрести что-то ещё. Как вот, например, пыталась блондинка неподалёку. Эта явно самостоятельно изобретала как минимум колесо, а то и целый велосипед.

Единственная же попытка сымпровизировать от Розмари заключалась в том, что девушка постаралась соединить две изученные связки покороче в одну длинную. После двух ударов снизу вверх Розмари опять подтягивала к себе нагинату, опять перехватывала её поудобнее, наносила удар сверху вниз и потом переходила к атаке с помощью рукояти. Постепенно это и как единая связка начинало работать неплохо, и британка подумывала о том, чтобы попробовать все то же самое зеркально, с другой стороны и с другой руки, но на это уже банально не хватало времени. Розмари оставила это для будущей самостоятельной тренировки — которая, как девушка уже твёрдо решила, должна была состояться в самом ближайшем будущем — и следом за другими ученицами подошла к мастеру, узнать о допущенных в ходе занятия оплошностях. Опять же, чтобы в самом скором времени попытаться их самостоятельно исправить.

Ломэхонгва старается честно работать как может, выжимать из своих мышц всё, на что они только способны, но постепенно все же начинает отставать от других учениц. И непостижимо для неё, как некоторые девушки, столь же звонко тонкие, ухитряются продолжать работать столь же ровно, как и в самом начале занятия, и почти что быть с нагинатой на "ты".
Это непостижимо, и Ломэхонгва не понимает, чем она от этих девушек так отличается, но бесконечно желает понять, так, что хоть после занятия иди и каждую из преуспевших девушек подробно расспрашивай, чтобы десять различий отыскать.

Индеанка начинает понемногу выпадать уже на последней связке, которая кажется ей замысловатой излишне, очень сложной, потому что девушка не вполне понимает, как именно перехватывать нагинату. Оружие тяжело ворочается у неё в руках вместо того, чтобы легко и ловко менять своё положение. Ломэхонгва понимает, что если она будет так долго ковыряться на стыке ударов, то в реальном бою её непременно убьют сто раз, потому и время на вольные упражнения она тоже тратит на всё ту же самую связку. На то же самое сложное для неё движение, связывающее удар лезвием и удар рукоятью.
И особенных успехов, увы, опять не достигает. Потому к сифу Мотидзуки за комментариями Ломэхонгва подходит с таким понурым видом, словно на казнь идёт. Она, пожалуй, и так догадывается, что мастер ей скажет: не справилась, хвалить не за что, разве только выругать за непригодность и можно.

Занятие постепенно подходило к концу, и Джун был рад, что дядя не решил гонять всех до полного изнеможения, как тот иногда любил делать. Хотя некоторые, включая его самого, уже и так ворочали тяжеленную нагината из последних сил, вызывая предположение, что завтра монастырь наполнится женскими, а возможно и мужскими стонами людей, страдающих из-за последствий чрезмерной нагрузки.

Желание избавиться от грядущих страданий вступило в конфликт с необходимостью не показать себя размазней, поэтому Джун, честно продолжил повторять две заученные связки, делая особый акцент на переводе нагината в противоположное обычному положение и ударе обратной стороной рукояти. Почему-то именно этом момент казался ему самым сложным. И чем сильнее уставали руки, тем кривее и медленне нагината двигалась, рождая в голове образ пьяного мастера. Хотя в его случае, просто пьяного, поскольку мастерством его исполнение и не пахло.

Немного помучившись, чтобы не закончить в числе первых и, тем самым, не показаться слабее хрупких девушек, Джун остановился, когда пот с него начал лить уже ручьем. К дяде за разъяснениями он подходить не стал, поскольку желающих услышать комментарии о своей работе было немало, и все это могло растянуться на очень приличное время. К тому же, сам он вполне мог, пользуясь родственными связями, поговорить на эту тему потом, когда Мотидзуки Тору не будет окружать толпа молодых женщин. И чтобы хоть немного скрасить ожидание Яреци, скучающей, пока муж разговаривал с участницами сегодняшнего занятия, Джун поставил свое тренировочное оружие и подошел к ней поболтать, благо тем для разговоров у них всегда находилось с избытком.

- Где здесь вентиль? - тревожился критик, и Дженнифер все отчетливее слышала в его голосе сквозящие нотки страха. - Его нет, он в комплектацию не входит. Мы не знаем, как этот твой чертов вулкан закрутить.
Спасибо, мне только этого для счастья не хватало!
Джинджер и сама чувствовала, что внутри у нее неладно. Что Жёлтый, которого вся эта тренировка раззадорила до крайности, внутри шипел и плевался, как масло на раскаленной сковородке, и как будто вот-вот собирался начать плеваться и наружу. Ирландка пыталась держать его и подавлять как могла - но, само собой, и с Жёлтым воевать, и нагинатой махать одновременно могла вряд ли. И, стоило ей сильнее дозволительного отвлечься на нагинату, пытаясь сочинить, что с ней в рамках пяти минут свободного времени можно придумать, кроме банальных ударов вверх-вниз, как Жёлтого она упустила, и тот рванулся во все стороны сразу. Дженнифер как будто вмиг загорелась вся, от кончиков пальцев до кончиков волос, и внутри кто-то заорал дурниной, а кто - было не понять. Из-под ладоней у девушки брызнуло пламя, перекидываясь на деревянное оружие, Дженнифер наспех обеими руками отпихнула от себя нагинату, сама шарахнулась в другую сторону, споткнулась и рухнула, растягиваясь на земле. Ей стало мучительно неловко от того, что она не удержала Жёлтого, и позволила ему такую дичь сотворить, и сама еще ее дополнила - но это все померкло и стало неважным, когда Дженнифер поняла, какая звенящая тишина воцарилась у нее в голове.
Тихо-тихо, как будто никаких голосов там никогда и не было.
Но ведь не мог же Жёлтый их всех сжечь?
Не мог ведь, правда же?