Встреча с подругой

Вот оно, значит, как все было. Когда Маркус рассказывал о ссоре с отцом, он и словом не обмолвился о причинах, а Настя и не спрашивала. Отчасти потому, что не хотела еще дальше закапываться в эти воспоминания и утопать в печали. А отчасти - потому что как-то сразу решила, что это исключительно отец Маркуса во всем виноват. Почему-то она и мысли не допускала, что это Маркус мог совершить что-то настолько ужасное, что отец от него отрекся. А оттого слушать Яреци и понимать, насколько сильно она ошиблась и в своих предположениях, и, скорее всего, в самом Маркусе, было неприятно. Конечно, Маркус вовсе не обязан был выкладывать ей все свои тайны, но и рассказывать все так, словно в произошедшем не было его вины...

- Зачем ты мне все это рассказываешь? - равнодушно уточнила Настя. Апатия накатила внезапно. Защитная реакция на стресс, видимо. А может, закономерное последствие подобной истерики. - Я думала, это что-то из разряда семейных тайн, которыми с посторонними не делятся.

Да, верно, с посторонними. Вот почему Маркус посчитал чем-то естественным ее обманывать. Потому что она посторонняя. И она ведь и правда ему никто. Да, он был к ней добр и терпелив. Неправдоподобно и удивительно, учитывая то, что рассказала Яреци. Вот только зачем? Какую выгоду он пытался из этого извлечь? Тяжело было поверить, что человек, ради получения наследства травивший чем-то свою тетю, мог помогать ей и терпеть ее заскоки наподобие чтения мыслей или неудобных вопросов просто так, по доброте душевной. Но что можно было от нее получить: посредственный врачеватель, еще более посредственный менталист, неуклюжая, болтливая, временами совершенно бестактная... Неужели поддержку, душевное тепло... семью? То, чего он так и не получил ни от отца, ни от тети, ни от сестры.

- Кстати, так, к слову: то, что отец Маркуса помог твоим родителям, не делает его ангелом во плоти, - внезапно заявила Настя. Да, ее ошарашила правда о Маркусе и его прошлом, но она помнила того почти сломленного мальчишку, которого встретила в беседке, и не могла вот так просто сдаться, прекратить борьбу и заявить, что да, он плохой, чудовище и вообще совершенно безнадежен. Потому что он не был безнадежен. Он уже изменился и будет меняться дальше. Настя это видела, Настя в это верила. Хотела верить, во всяком случае. И пусть бы Маркус был еще в сотню, в тысячу раз хуже, это не меняло того, что виноват в этом был не он. Не только он.

- Маркус ведь не сразу таким стал, - это был не вопрос, утверждение. - Нет, не сразу, - тут же покачала головой девушка. - Где же вы все были, когда он падал? - меланхолично поинтересовалась Настя, вертя в руках опавший с дерева листок. - Где? - На листке, ближе к черенку, уже появились багровые вкрапления. Осень наступала со всей неотвратимостью, обещая растениям скорый заслуженный отдых. Настя слабо улыбнулась и продекламировала:

Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя...

Девушка на какое-то время умолкла, а затем сказала:
- Это Лермонтов. Одно из любимейших моих стихотворений. Ты, наверное, его уже слышала. Его в школе проходят.

Настя, как и большинство школьников, входящие в программу произведения читала кое-как, по вертикали, а то и вовсе ограничивалась кратким содержанием. Но именно это стихотворение отчего-то запало ей в душу, и ей нравилось время от времени повторять его про себя.

- Драться? Я? - слабо удивилась девушка. Силы как-то резко покинули ее. - Вряд ли из этого что-то путное выйдет. Скорее уж, я споткнусь на ровном месте и свалю стенд с оружием. Или сама на что-нибудь рухну.

С координацией движений у нее по-прежнему были проблемы.

- Спасти кого-нибудь, да? - коротко усмехнувшись, переспросила Настя. Но так и не договорила: "Ни его, ни меня никакая драка сейчас не спасет. И я уже совсем не понимаю, хорошо это или плохо."

Настя вдруг резко стала какой-то грустной, отречённой. Да, скорее она отреклась от этого мира и данных событий, предпочтя вообще ничего не слышать ни о ней, ни о Маркусе, ни о чём-то ещё, связанном с их семьёй. Яреци вздохнула и прикрыла глаза. Эта встреча пошла не так, как она себе её представляла изначально. Потому что ей не нравилось, когда друзья начинали грустить. Она тогда хотела либо уйти, считая себя виновником грусти и хандры, либо сделать что-то, чтобы у друзей поднялось настроение.

- Я не знаю, - пожала она плечами. - Я не знаю, как должно было быть правильно. Я жила в России, училась в Москве, со мной жили мама и папа, а Маркус жил в Мадриде. Я его увидела лет в семь, но тогда он меня обозвал занудой и ушел. Потом я с ним не встречалась до того момента, как он решил ограбить моего папу. Я о нём мало что знаю, в основном со слов родителей. Это не моя жизнь, да и что я могла сделать? Он не хотел со мной общаться, я была для него занудой. Я не хотела лезть в его жизнь.

Яреци замолчала и грустно вздохнула. Подняла голову и стала смотреть на облака через пока ещё зелёные листья этого дерева. Ей хотелось, чтобы её брат смог помириться с отцом и найти в себе силы двигаться дальше. Потому что он начал меняться. Она хотела, чтобы он изменился и простил своего отца.

- Единственное стихотворение, которое я смогла выучить у Михаила Юрьевича, - это "Пророк". Кстати, мне Лермонтовский "Пророк" нравится намного больше Пушкинского. Мне вообще нравилось много всего, что не нравится большинству. Вот, например, в Третьяковской галерее висит прекрасная картина Врубеля "Демон", написанная по мотивам поэмы Лермонтова "Демон".

А может всё было наоборот? Она с тоской поняла, что не помнит историю, когда кто родился, и вздохнула.

- Вообще, мне Лермонтов всегда нравился больше Пушкина. Он ведь был его учеником, и, как мне кажется, это один из немногих случаев, когда ученик превзошёл своего учителя.

Яреци всегда казалось, что Пушкин писал что-то возвышенное, романтическое, а Лермонтов, наоборот, был более приближен к реальности. И хоть все говорят, что он был разочарован идеалами Пушкина, всё равно для неё он оставался самым лучшим поэтом.

- Он тебе нравится, да? - Вернулась она к теме с Маркусом. - Я... действительно очень хочу, чтобы у него появился кто-то, кому он будет небезразличен. - Она вздохнула и посмотрела на подругу

Настя посмотрела на пытавшуюся оправдаться Яреци, и ей стало совестно за свои обвинения. В конце концов, Настя и сама предпочитала не лезть в чужие конфликты, потому что помочь ничем не могла, а быть крайней не хотелось. Да, Маркус - кузен Яреци, ну так и что с того?.. А сама Настя, если вспомнить, как часто со своими кузенами общалась? Вот то-то и оно. Да и глупо обвинять в чем-то ребенка, которым на тот момент и была ее подруга.

- Ты права, извини, - выдохнула Настя, виновато глядя на подругу. - Я просто... это оказалось очень неожиданно и... я, если честно, просто ошарашена. И я... я понимаю, что он виноват, что такие вещи тяжело простить, но... я не могу его винить. Не получается.

В истории искусства Настя была не сильна. Ей просто нравились некоторые стихи - и она учила их наизусть, ей нравились картины - и она отыскивала их копии. Но корпеть часами, вычитывая, где, как и почему было создано то или иное произведение и какой глубинный смысл несет точка на белом платке или слово "заря" в третьей строке - это было не для нее. Поэтому и про картину Врубеля она ничего толком сказать не могла.

- Есть еще российская рок-группа Unreal, - припомнила Настя. В последние время она так редко слушала музыку, что уже стала подзабывать даже любимых исполнителей. - Одна из их песен написана по "Демону" Лермонтова, там даже слова именно из поэмы используются.

Все еще вспоминая произведения данной рок-группы, Настя не сразу поняла, что вопрос Яреци касался не Лермонтова.
- Да, нравится, он замечательный поэт.

Дальнейшие слова Яреци показали, что речь шла вовсе не о поэте, а о Маркусе. Говорить подруге о том, в чем не решалась признаться даже самой себе, о чем старалась даже не думать, твердя, что они с Маркусом - друзья и вообще едва знакомы, было не просто. Но девушке хотелось быть честной и хоть с кем-то поделится тем, в чем она, очевидно, не могла разобраться сама.

- Я... - Настя резко выдохнула, не зная, как объяснить то, что с ней творилось. - Я не могу дать точного ответа на твой вопрос, но... Да, он мне не безразличен. И я бы очень хотела защитить его. Уберечь от дальнейших... ошибок? И оберегать. Потому что мне... мне плохо, когда ему плохо, и это, наверное, самое важное, - Настя неуверенно улыбнулась и пожала плечами. На любовь всей жизни она не претендует, но и просто стать для Маркуса хорошей знакомой и даже, может быть, другом было бы чудесно.

Разговор постепенно возвращался в русло беззаботных моментов, о которых говорят подруги, и девушка облегчённо выдохнула. О Лермонтове, Врубеле, Пушкине и других классиках литературы и искусства говорить было намного интереснее, чем обсуждать Маркуса и своих родных. Маркус ей сделал много плохого, но это плохое она старалась забыть. Он был нормальным парнем и, может быть, теперь, более-менее научившись превращаться, он изменится? Он уже начал меняться.

- Я не слушаю рок. Знаю только Арию и Кипелова с его знаменитым "я свободен". Но если будет время, я послушаю. Надеюсь, не разочаруюсь, так как мне эта поэма очень нравится.

А вот когда Настя всё-таки поняла, к кому относился её вопрос, девушка слабо улыбнулась. Она действительно хотела, чтобы у Маркуса появился кто-то, кто сможет наставить его на путь истинный. Помочь ему. Маркус всегда был одиноким, и никто не хотел вникать в его проблемы. А потом Маркус вырос и стал подонком, которого никто не любил. Точнее, он сам никого не любил и пользовался деньгами отца как хотел. В этом был виноват и дядя, но что говорить о прошлом, когда сейчас так хорошо и есть возможность поговорить с подругой о чём-то хорошем?

- Да, каждому из нас нужно хоть немного тепла и спокойствия. Я надеюсь, вы с ним подружитесь, - сказала она.