Разговор с семьей

Тору всегда удивлялся, как ему удается производить на окружающих такое впечатление, словно он в любой момент может откусить кому-нибудь голову. Даже Яреци, несмотря на свою влюбленность, первое время его побаивалась, словно он мог причинить ей какой-то вред. Чего уж там говорить о ее не менее впечатлительном брате, начинавшем трястись чуть ли не каждый раз, когда они оставались вдвоем, если, конечно, не считать маленького ребенка. Хотя сам Тору, вроде, давно никоим образом ему не угрожал, да и вообще вел себя примерно.

На этот раз Маркуса, вероятно, напугали слезы Кимико, которая явно испытывала желание немного поиграть с гостем или в гостя, если тот ей разрешит, но, вместо игры, шлепнулась на пол. И пусть Тору не был в восторге от подобного развития событий, посчитал произошедшее бытовым моментом, не заслуживающим столь бурной реакции со стороны молодого человека, поспешившего скрыться на кухне.

Пока Яреци чем-то занималась в спальне, если он следя за дочкой не пропустил ее перемещения по дому, а Маркус, творил что-то подозрительное на кухне, Тору посадил Кимико к себе на колени и стал тихонько ее инструктировать по поводу игрушек и небольших секретов от мамы. И пусть он сильно сомневался в эффективности подобных действий, одного положительного момента ему все-таки удалось добиться - дочка по одной ей понятным причинам развеселилась и в очередной раз начала дергать его за нос, к которому испытывала какую-то нездоровую любовь.

Но эта детско-родительская идиллия длилась недолго, поскольку в проходе с тарелками появился Маркус, зачем-то потащивший их в гостиную, хотя никто его об этом не просил, и тут же пострадавший из-за своей инициативы, оказавшись на полу и, что намного хуже, разбив тарелки.

- Ты что, совсем дурак? - поинтересовался Тору, оттаскивая Кимико, пока она не напоролось на какой-нибудь осколок. - Под ноги вообще не смотришь? Нечего валяться на полу. Поднимайся и убирай за собой.

Если бы не необходимость отмыть руки дочери, пока она не перепачкала все, включая себя, он бы еще немного пожурил бестолкового мальчишку. Хотя во всем произошедшем была доля и его вины, поскольку именно он разрешил непроверенному человеку хозяйничать на своей кухне, за что и поплатился практически сразу, как принял необдуманное решение.

Яреци с раннего детства приучили к одному простому, но очень важному правилу - всегда переодеваться, приходя домой. Она этому правилу следовала лет с трех, иногда позволяя себе в детстве отступить от него. Например, когда приходила домой из школы, а дома никого не было, и можно было через полтора часа пойти погулять. Тогда она не переодевалась. Всё остальное время она следовала этому правилу. Вот и сейчас, оставив брата, она пошла переодеваться, и почти сразу встал вопрос - а что ей надеть. В доме при муже и дочке она ходила в основном в лёгком шёлковом халатике, который с большой натяжкой прикрывал её попу. Но при брате она не могла себе такого позволить, поэтому стала лихорадочно перебирать вещи, ища что-то попутное, что можно надеть. В результате она нашла свои старые шорты и футболку с надписью про любовь к Парижу, о которой совершенно забыла. А ведь с этой футболки и началась их жизнь. Она улыбнулась и надела футболку, которая ей была чуть велика.

Поправив то малое количество вещей в шкафу, она пошла умываться, а потом уловила приятные запахи с кухни и подсмотрела, как Маркус готовит яичницу. Этот метод при ней рассказывал дядя её отцу, и тогда они в шутку поругались, а после этого стали распивать спиртные напитки, вызывая неодобрение у бабушки и мамы. Но вот Маркус об этом методе точно не знал. Неужели отец ему это рассказал?

Не желая быть увиденной, девушка направилась в гостиную и увидела, как Тору играет с Кимико. Они её не заметили, поглощённые своими секретами, и Яреци вернулась в спальню. И буквально через пару минут раздался жуткий грохот и звон посуды, возвещающие, что случилась катастрофа. Девушка направилась в гостиную и посмотрела на брата, а потом на Тору. Покачала головой и улыбнулась, когда увидела, что Кимико начинает облизывать пальцы, которые успели испачкаться в яйцах.

- Кими-тян, не стоит это делать, - в голосе чувствовался смех. - Пойдём лучше помоем ручки. Пока ты тут всё не испачкала. - Она осторожно, чтобы не наступить на осколок или грязь, подошла к Тору и забрала у него дочку. - А тебе лучше сделать так, как он сказал, - кивнула она брату, строго посмотрев на него.

Она хотела было скрыться в ванной, но потом посмотрела на мужа.
- Поможешь мне?

Очень глупо получилось. Безумно глупо. Ему показалось, что не только покраснели его уши, но и Зверь начал ехидно смеяться над его неуклюжестью. Его не убили, что, в принципе, хорошо. Кимико не пострадала, что ещё лучше. Остальное его совершенно не беспокоило. Но разве что совсем немного. Беспокоило его то, что он разбил чужое имущество. Вот это было самое печальное.

- Ой, блин, - пробормотал он, садясь и потирая затылок. Потом случайно встретился взглядом с Тору и вздрогнул. Хотел было что-то сказать, но его отвлёк голос сестры, которая, кажется, смеялась. Над ним. Над его неуклюжестью. Уши покраснели ещё сильнее.

Девушка забрала дочку, а Тору сказал, что ему лучше не сидеть, а начать убираться. Он кивнул и начал вставать. Но, наверное, в данный момент тёмная полоса не прошла, и он, поднимаясь, случайно опустил руку на осколок, ища опоры. Осколок впился в ткань ладони, вызывая жжение, и он вздрогнул. Но не показал вида, а просто встал. Для начала нужно собрать большие осколки, что он и начал делать. Ранка на ладони была большая, и кровь начинала капать с ребра ладони, но он вытирал её о свои джинсы. Убрав все большие осколки, он взял веник с совком и стал подметать. А потом взял воду и стал мыть полы. Полы мыть его научили в детстве. Когда он драял особняк своей бабки, которая его наказывала за любую провинность. Иногда доходило до абсурда, но раньше он не мог никому пожаловаться. Теперь отец знает обо всём, н сейчас Маркус жаловаться не имеет права. Потому что в случившемся был виноват только он. Он вообще не должен был приходить к Яреци в дом. И уж тем более навязываться он тоже не имел права.

Через несколько минут всё было готово, и он скромно встал на пороге комнаты, опустив голову и рассматривая свою порезанную ладонь.

- Я... простите меня, я не хотел. Это... как мне искупить свою вину? - проговорил он, вздохнув.

Тору не любил дома лишней суеты, предпочитая спокойную и размеренную жизнь, которую можно было считать таковой даже при наличии эмоциональной жены и маленького ребенка. Но если к Яреци и Кимико он уже давно привык, то их проблемный гость после своих выкрутасов начал вызывать острое желание отправить его куда подальше, пока тот своим странным желанием творить добро не учинил еще больше разрушений.

Яри позвала его помогать отмывать ручки Кимико, и Тору, бросив скептический взгляд на бестолкового мальчишку, последовал за ней. Не то, чтобы его помощь была в этом деле так нужна, но, он предпочел заняться делом, а не смотреть на то, как Маркус справляется со следами учиненных им разрушений, чтобы не дать ему по лбу.

- Слушай, может тебе уже стоит с ним поговорить, пока он не разнес нам половину дома и себя не покалечил? - намекнул Тору, мечтающий побыстрее избавиться от проблемного родственника. Все-таки Маркус приходил пообщаться со своей двоюродной сестрой и, значит, планировал торчать на чужой территории до тех пор, пока та не уделит ему должного внимания.

Закончив с водными процедурами, Тору первым вернулся в "эпицентр разрушений", пока Яреци вытирала дочери руки, чтобы удостовериться, что одно из его предположений недалеко от истины. Пол стал чистым, а вот джинсы мальчишки покрылись пятнами крови, намекающими на просто зашкаливающую неуклюжесть или проблемы с головой.

- Просто ничего не делай - это будет лучше всего. Тебя добить, чтобы не мучился? - поинтересовался Тору, указывая на руку Маркуса. Он уже не мог оставаться невозмутимым и никак не реагировать на происходящее безобразие, совершенно не вписывающее в его представления о приятном семейном вечере.

Кимико любила воду, ей нравилось купаться и играть с мылом. Яреци редко была против её шалостей, но при Тору старалась не разрешать ей бездумно лить воду и, не дай Бог, пить её или совать мыло в рот. Или облизывать шампунь. Вот и сейчас Тору пораньше ушёл, а Кимико взяла кусок мыла и убежала с ним.

- Стой, дай я тебе хоть вытру руки, - произнесла вслед девушка и покачала головой, поняв, что дочь уже не поймать. Усмехнулась и тоже вышла из ванной, чтобы не оставлять брата и Тору одних. Кимико побежала сразу к Маркусу и показала ему кусок мыла. Стала протягивать ему этот кусок, чтобы он взял, и говорила ему что-то похожее на "на". А потом побежала в детскую и притащила из неё мишку. И протянула гостю. Яреци кивком головы попросила Тору не вмешиваться, и стала ждать реакцию брата. Потом заметила кровь на его ладони и покачала головой.

- Я думаю, тебе стоит сделать что она просит. И пойдём со мной, ты ведь со мной хотел поговорить. Я тебя слушаю, - глубоко вздохнула она и направилась на кухню. Поставила чайник на плиту. - Не боишься получить заражение крови? - Устало спросила она, замечая кровь на штанах родственника. Конечно, это было маловероятно, но вдруг он получит заражение крови.

Кимико направилась за мамой, выкинув кусок мыла, потеряв к нему интерес и рассказывая своему мишке что-то на своем детском языке, который, в принципе, никто не может понять.

- Я... нет, я не... извините, - проговорил молодой человек, пряча руку. Наверное, стоило ещё что-то сказать или сделать. Например, уйти. Они не обязаны с ним возиться, он для них не является кем-то значимым, и он не имеет права просить у них больше, чем должен. Он пришёл попросить прощения у сестры, и он должен попросить у неё прощения, чтобы потом покинуть их гостеприимный дом.

Но к нему подошла Кимико и стала ему сначала протягивать кусок мыла, а потом вернулась с игрушкой. Но он стоял и просто смотрел на неё, не понимая, как себя нужно вести с ней. И вообще нужно ли себя как-то с ней вести. Он не хотел бы довести эту девочку до слёз, но был уверен, что любое его действие и бездействие не останется незамеченным, и Тору его если не покалечит, то точно выскажет всё, что думает.

Сестра попросила его пойти за ним, и он, посмотрев на Тору, вежливо ему поклонился и направился следом за ней. Сел на стул и посмотрел на девочку, слабо улыбнувшись.

- Я... Яреци, я хочу попросить прощения. У тебя, у Тору... я... знаешь, я виделся с отцом, и я простил его. Я никогда не делал ничего хорошего, мне казалось, что я ненавижу отца и он мне безразличен. Мне... я прошу у тебя прощения, что... - он сглотнул, понимая, что за это его никто никогда не простит, - я травил твою маму. Я знаю, что ты меня никогда не простишь за это, но... - Он осёкся и сглотнул. Побледнел и опустил голову. Продолжил рассматривать свою руку.

Девушка посмотрела на своего брата, потом перевела взгляд на дочку, которая крутилась вокруг Маркуса и показывала ему своего медведя. А потом дочь вообще села на ногу своего непутёвого дяди и стала играть с мишкой, не обращая внимания ни на него, ни на маму. Яреци покачала головой, видя, что Маркус чувствует себя неудобно и неуютно. Так что она решила вернуться разговору с братом, который начал просить прощения. Эти сова слышать из его уст было очень странно, но почему-то не казалось ей его раскаяние искренним. Но, тем не менее, было больно слушать, особенно когда речь зашла о ее матери. Она прекрасно знала, каким образом мама слетела с катушек, она помнила всё, что в тот день, когда она узнала о беременности, наговорила ей мать, она понимала, что она не просто так это говорила, а уже тогда была под действием психотропных веществ. И... Яреци до сих пор злилась на мать и Маркуса. На Маркуса из-за всего, что стало с матерью, а на мать - что та даже после лечения в больнице ни разу не написала ей и не позвонила. Может, она и не вылечилась до конца. А может она больше не вылечится...

Девушка мотнула головой и посмотрела на дочку, которой надоело сидеть на ноге гостя. Кимико неуклюже встала и посмотрела на Маркуса. Стала пальчиком водить по своей ладошке.

- Оока, оока, - произнесла девочка, и Яреци выгнула бровь.

Яреци играла с дочкой в пальчиковые игры, но про сороку, которая варила кашу, рассказывала не очень часто, и Кимико в силу возраста не могла помнить, что было несколько недель назад. А тут она отчётливо водила пальцем по своей ладошке и пыталась загнуть пальчики. И даже пыталась что-то произнести. Девушка внимательно посмотрела на брата. Неужели он показал ей это? Ведь эту игру с ними проводил дядя, когда Маркусу было лет восемь или девять. Маркус тогда как всегда взял и поругался со всеми. Неужели брат вспомнил, что отец иногда играл с ним?

Но надо вернуться к разговору. Она взяла дочь на руки и усадила на свои колени.

- Хорошо. Допустим, я тебя прощу. И допустим отец тебя простил. И, возможно, тебя простит Тору, хотя мне кажется, что ты должен у него попросить прощения. Но тебе нужно попросить прощения ещё у одного человека. У моей матери, которой ты отравлял жизнь. И знаешь, - она замолчала на несколько секунд, - наверное за это я тебя не смогу простить. Ещё что-то?

Девочка, казалось, очень хотела с ним поиграть, но он боялся что-то сделать не так. Ему очень понравилась эта малышка ещё тогда, когда он в первый раз её увидел. Правда, тогда она выглядела совсем иначе, была совсем крошечная. А потом, во время того жуткого случая в горах, когда причинил ей боль, стащив с обрыва. Он до сих пор помнил, как колотилось его сердце, когда он прижимал расплакавшуюся девочку к себе и гладил её головку, пытаясь успокоить. Он любил детей, и как-то даже хотел иметь братика или сестрёнку. Только у него никого не было, даже родителей. Может быть он любил детей потому, что его никто никогда не любил, не успокаивал, не прижимал к себе, когда ему было страшно и одиноко? Может его гадкое сердце в каком-то месте оставалось чистым и любящим?

Ему понравилось играть с девочкой, и сейчас почему-то было больно смотреть на неё. Он понимал, что никогда больше не сможет даже прикоснуться к ней. Потому что Тору ему ясно дал понять, что не желает, чтобы чьи-то грязные руки трогали его малышку. Он сам сомневался, что разрешил кому бы то ни было прикасаться к своему ребёнку. Правда, он не уверен, что у него когда-нибудь будет ребёнок. По крайней мере, не в ближайшие лет десять.

Яреци не смогла его простить, и он понимающе кивнул. Сестра тоже была пострадавшей стороной, ведь он отнял у сестры мать, в которой она так нуждалась. Он просто забрал у неё то ценное, чего был лишён он сам - родителя. Отец вечно был на работе, бабушка и дед по отцовской линии его ненавидели и всячески унижали, и тут появилась тётка, которая смогла ему подарить немного стабильности и заботы. А потом он узнал, что она хочет вернуться в Россию, и... Он мотнул головой и судорожно вздохнул. Отраву достать было легко, а дальше уже дело техники.

- Я... попрошу у тети прощения. Я... сильно виноват перед тобой... я знаю, что ты можешь меня ненавидеть, что Тору меня может избить, но... - он кинул взгляд на девочку. - Можно мне хоть иногда играть с Кимико? Я... знаю, что мне нет никакого доверия, что вы вправе прогнать меня, но просто... у меня никогда не было семьи, позвольте мне быть частью вашей семьи. Пожалуйста... - сказал он.