Люди-звери

На какое-то время Яшви совершенно забыла об окружающем ее мире, и в ее вселенной был только Сонгцэн. Ее не задевали едкие замечания Калы, которая всегда находила возможность незаметно для других, но слышимо для Яшви высказать свое невероятно ценное мнение, ни то, что на своем балконе, выходящем в сад, однажды нашла полудохлую, но еще способную укусить гадюку, ни даже то, что ленты, которые ей подарили в монастыре, она нашла завязанными в совершенно мертвый узел. Она прекрасно знала, кто за этим стоит, но пока была не в настроении на нее жаловаться, считая эту войну слишком мелочной, чтобы сообщать о ней принцу. Калу она игнорировала, гадюке отсекла голову кукри и закопала в саду, а ленты кропотливо распутала и перепрятала.

Но постепенно первая эйфория от нового формата отношений с Согцэном начала проходить, у него появились дела в клане, которые нужно было решать, похолодало, и ездить на озеро подальше от дворца было уже невозможно. К тому же ей нужно было учиться с наставниками, которые согласились дать ей хотя бы школьное образование, так что заняться было чем. Но, помимо этого, Яшви не давала покоя мысль съездить в Риван и попробовать забрать что-то из материнских вещей. Она помнила, что у нее оставалась очень красивая теплая шаль, Яшви запомнила мать именно в этой шали, и думала, что, возможно, эта вещь может ей как-то помочь отпустить мать.

Выбрав день, когда Сонгцэн снова был занят, она оседлала Ворона и отправилась в деревню, решив, что управится быстро и вернется до того момента, как ее хватятся. Однако ее уверенность, с которой она выезжала за пределы резиденции, становилась все меньше и призрачнее по мере того, как она подъезжала к деревне. Здесь ее хорошо помнили - провожали хмурыми взглядами, бормотали себе что-то под нос. Яшви не стала останавливаться у чайной, опасаясь, что деревенские нанесут коню какой-нибудь вред, так и ехала верхом до самого края деревни, где немного на отшибе стоял дом гончара. Еще больше покосившийся, чем всегда. Козы у дома уже не было, сдохла, наверное. Яшви спешилась и пошла к дому, звук лошадиных копыт привлек внимание двух тощих девочек, совсем юных, которые под навесом кормили выводок мелких кур. Хозяйкины дочери, которых так еще и не выдали замуж. Девочки, увидев Яшви, наперебой загомонили и бросились в дом, зовя мать. Яшви остановилась, прошлая встреча с Таманги-джи не привела ни к чему хорошему.

- Опять пришла, - с порога ворчливо начала мачеха, - сказано было тебе сюда больше не возвращаться. Навия, поди, позови отца, пусть сам с ней разбирается, - девочка убежала за дом, а Яшви сделала еще несколько шагов вперед.

- Я хочу забрать вещи моей матери. Отдайте мне их, и я сразу уйду, - она совсем не чувствовала в себе смелости. Ей хотелось поскорее покинуть деревню.

- Нет здесь ничего, а коли и было, тебе бы не дали. Будешь опять порчу наводить, ведьма, - Таманги-джи загородила собой проход в дом. - Ишь, в каких одежах приехала, да на коне, как мужичка. Ведьма, одним словом.

Яшви увидела сгорбленного отца, он шел, опираясь одной рукой на узловатую палку, а другой рукой на девочку по имени Навия. Артрит скрутил его еще сильнее, кажется, каждый шаг причинял ему сильную боль.

- Отец, - первой начала Яшви, она пошла мимо дома навстречу родителю, не слушая гневные причитания Таманги-джи.

- Велено тебе было не возвращаться, - вместо приветствия сказал старик. Яшви поняла, что теперь и правда старик, а ведь он был еще совсем молод, младше отца Сонгцэна. - А ты опять приехала. Мало мы из-за тебя натерпелись, вон, люди отвернулись, а ты все никак не успокоишься, свести в могилу хочешь, как мать свою. Убирайся, чтобы духу здесь твоего не было.

- Отец, позвольте только забрать материнский платок, тот, что бабка подарила на вашу свадьбу. И я сразу уеду, - попросила Яшви.

- Ишь, чего удумала! - от двора заорала мачеха так, что даже Ворон нервно переступил с ноги на ногу. - Ты посмотри, до чего отца довела, а все злоба и обида твоя. Для тебя же старались, лучше делали, а ты в могилу свести его хочешь. Убирайся!

- Нет тебе здесь ничего, - добавил отец. - Ну, иди давай, - он замахнулся узловатой палкой. Яшви зажмурилась, отступила на шаг. Щеку обожгло болью удара, пришедшегося вскользь только потому, что слабые, измученные руки отца не смогли нанести удар точнее. Яшви отступила еще на несколько шагов, схватилась за щеку - под пальцами было горячо и мокро - и, не оборачиваясь более, бросилась к Ворону. Взлетела в седло и с силой ударила пятками по конским бокам, так что Ворон сразу взял с места в карьер, поднимая клубы пыли.

В клан она вернулась часом позже, хмурая и растерянная. Как могла промыла ссадину на щеке, но щека раздулась вдвое, посинела кровоподтеком. На конюшней к ней с вопросами не приставали, но Кала, увидевшая ее в коридоре гарема, буквально расцвела от удовольствия. Яшви выгнала прочь служанок, которые охали, ахали и наперебой советовали помазать то одним, то другим, и закрылась в спальне, глядя на себя в зеркало на туалетном столике. Наличие на щеке синяка ее не особо волновало - заживет, гораздо обиднее были слова, брошенные отцом, и тот удар.

Сонгцэн не долго мог наслаждаться ничегонеделанием в компании Яшви. Сначала ему мягко, но настойчиво напомнили о тренировках, в которым следовало вернуться в прежнем объеме, и где он теперь не только учился сам, но и занимался с учениками. Потом его стали гонять с поручениями, иногда он возглавлял небольшой отряд, который следил за порядком в окрестностях и в основном контролировал, чтобы не появлялись новые контрабандисты. Сонгцэн все также был рад видеть Яшви и ночевать с ней вместе, но у него на это было все меньше времени.

В этот раз он с раннего утра тренировался вместе со своим отрядом и к тому моменту, когда освободился, устал как собака. Сонгцэн переоделся и отправился к Яшви. В гареме был какой-то переполох, говорили о том, что невеста принца никого не принимает, и даже что она с кем-то подралась. Сонгцэн был уверен, что "никого не принимает" к нему не относилось, и потому постучал и зашел в покои девушки.

- Привет, - сказал он, оглядываясь в поисках Яшви. Он заметил её перед зеркалом, а на её лице увидел след от удара, из-за которого раздулась щека. - Что случилось? - Спросил Сонгцэн и подошел ближе.

Он сомневался, что синяк Яшви получила в гареме. Во-первых, никто не посмел бы с ней открыто драться, во-вторых, в такой схватке он бы не ставил на наложниц, все же Яшви была куда сильнее изнеженных девиц.

Яшви и правда никого не хотела сейчас видеть из гарема, поэтому набрала полную грудь воздуха, чтобы выпроводить непрошеных гостей, но увидела в зеркале, что это Сонгцэн, и промолчала. Она не смущалась, что он сейчас увидит этот синяк на лице, он видел вещи и похуже и пострашнее, и ей бы даже в дурном сне не приснилось с криком "не смотри" закрываться от него руками или отворачиваться в другую сторону. Она знала другое - что ее поездку в Риван в одиночестве он вряд ли одобрит. Именно поэтому и поехала туда одна. И именно поэтому, а не потому, что на лице синяк, не хотела показываться ему на глаза, чувствуя себя виноватой за то, что все пошло не так, как она предполагала.

- Я ездила в Риван, - глядя на отражение принца в зеркале, хмуро ответила Яшви. У нее была мысль сказать, что это просто хлестнуло веткой, когда она ехала через подлесок, решив не сбавлять галопа, но это было слишком наглой ложью, а Яшви пока еще было далеко до лис, чтобы выдумывать убедительные оправдания. Проще было сказать правду. - Хотела забрать вещи матери. У нее была шаль, которую ей подарили на свадьбу.

Но после она замолчала. Яшви и раньше доставалось то от матери, то от отца, больше от матери, конечно, потому что отец как-то отдалялся от воспитания дочерей и больше занимался мальчиками, но обычно это были более безобидные оплеухи или подзатыльники. Да и она быстро научилась просто делать все правильно с первого раза, чтобы избегать побоев.

Сонгцэну не нравилась идея с поездкой в Риван. Он не считал, что имеет право что-либо запрещать Яшви, но предпочел бы хотя бы поехать с ней. В родной деревне её по-прежнему считали бокши, её семья от неё открещивалась и не пустила бы даже на порог. С их стороны это было глупее некуда, тем более сейчас, когда слишком добрая для своего отца Яшви могла им помочь выбраться из беспросветной нищеты. Но они не были способны увидеть, что их проклятье - не ведьма в семье, а вера в предрассудки и неумение признавать собственные ошибки.

- Я так понимаю, шаль тебе не отдали, - сказал Сонгцэн. - Повернись ко мне, пожалуйста. Я уберу синяк. Кто тебя ударил?

Он не стал говорить, что поездка была опасной. Яшви и сама все прекрасно знала и ей не требовались нравоучения. Она хотела помочь душе своей матери, для этого ей, видимо, и понадобилась шаль. Сонгцэн не разбирался в мире духов и потому не мог лезть в эти вопросы. Он мог только быть рядом и помочь, когда эта помощь понадобится Яшви.

Какая поразительная догадливость. Яшви не ответила и отвела взгляд, хотя и так было ясно, что материнская шаль осталась в том доме. То, что она там, Яшви не сомневалась, эта вещь была слишком памятной и хорошей, чтобы ее продали. Собственно, она была единственной хорошей вещью, вряд ли за этот год у отца с работой, учитывая его болезнь, все наладилось. Девочек тоже не выдали замуж. Яшви не видела братьев, но они, скорее всего, в это время были в школе, а самый младший спал. По-крайней мере на это она очень хотела надеяться.

Она повернулась на круглом мягком пуфе лицом к принцу, как он и просил. Естественно, она чувствовала его неодобрение, которое он не выказывал открыто, но Яшви и не собиралась оправдываться. Ее решение, ее ошибки, ее последствия.

- Отец, - коротко ответила Яшви, но дальше снова замолчала, чтобы разговорами не мешать Сонгцэну убирать ее синяк. Если бы это был кто-то другой, она бы, возможно, сделала хотя бы попытку закрыться или как-то предотвратить удар, но Яшви всегда была слишком послушной, и болезненный вид отца натолкнул ее на ощущение, что она может его нечаянно сломать, как хрупкую глину, одним неосторожным движением. Поэтому предпочла стоять и не двигаться, получая свои законные тумаки, чем что-то делать.

- Нет, - она постаралась не двигать головой. Кожу жгло, но Яшви терпела, потому что это заживала ранка, и эта была не та боль, которую нельзя было потерпеть. - Они боятся, что я наведу порчу.

Наверное, они думали, что ее мать умерла в родах только потому, что у меня осталась ее юбка, и Яшви наслала что-то вроде проклятья, а не потому, что десятые роды - это тяжело для женщины. И ничто в этом мире не могло их убедить в том, что Яшви не собиралась насылать какую-то там порчу, потому что ей это было неинтересно, и она не знала, как это вообще делается. И вообще возможно ли это.

К тому же Яшви боялась, что они запросят слишком непомерную цену за эту шаль, которая была не такой уж дорогой, если сравнивать с вещами из дворца. Но она больше склонялась к мысли, что отец и Таманги-джи догадаются, зачем принц выкупает шаль, потому что он был с ней в родительском доме в прошлый раз, и они могли его запомнить. Каким бы узким не было их мышление, их нельзя было назвать глупыми. И они сделают все, чтобы шаль не попала к ней, опасаясь, что она нашлет болезни, неудачи и что-нибудь еще, словно они и так не сидят в яме бедности и разрухи. Куда уж дальше.

Попроси они у нее помощи, Яшви бы помогла не задумываясь, она бы нашла деньги, которые могла бы им отослать, у нее остались еще те, которые ей дала Прия-джи за работу во дворце. Немного, но все лучше, чем ничего. Теперь она думала, что этим людям помощи от нее было не нужно.

По мнению Сонгцэна, портить в том доме было уже нечего. Они катились в беспросветную нищету, потому что больной глава семьи не мог обеспечить своих детей и детей новой жены, а также дать сыновьям образование. И колдуй тут или не колдуй, лучше не станет. Но он поверил в то, что сказала Яшви, поняв, что самому ехать в Риван за шалью бесполезно.

- Что-нибудь придумаем, - сказал Сонгцэн.

Гематома на щеке пропала, как и ссадина, только кожа еще оставалась немного покрасневшей, но и это вскоре пройдет. Сонгцэн стряхнул с рук ша-ци и внимательно посмотрел на лицо Яшви, чтобы убедиться, что у неё не осталось других следов от встречи с родней.

- Если бы они не были такими суеверными, ты была бы для них шансом выбраться из нищеты, - сказал Сонгцэн. - Но они скорее поверят, что ты их прокляла за то, что отец ударил тебя по лицу, а не что они скатились еще дальше, потому что упустили свой шанс. Если ты знаешь, как я могу тебе помочь с этой шалью - скажи.

Возможно, все можно бы было исправить, скажи она им, что выходит замуж, да не за кого-то там, а за принца клана Королевских Кобр, но Яшви казалось, что даже в этом случае они бы нашли повод обвинить ее в том, что она околдовала принца и силой заставила на себе жениться, ведьмы и не такое умеют. И она уже была не уверена в том, что хочет, чтобы они знали о предстоящей свадьбе. Не хватало еще начать обвинять себя в том, что она была недостаточно прилежной и послушной дочерью и недостаточно усердно искала себе мужа в то время, когда это было необходимо, чтобы спасти репутацию семьи.

- Я не знаю, - призналась Яшви. - Не красть же ее теперь.

Можно было попробовать встретиться с братьями, попросить их просто вынести шаль из дома, когда мачехи не будет внутри, и оставить где-то за пределами деревни, но это все равно что воровство. Даже если дать мальчикам денег, Яшви не хотелось делать что-то за спиной отца. Она с трудом, но могла понять мотивы его поступков, но легче ей от этого не становилось. И было все также обидно, ведь она не хотела ничего дурного, она, как и обещала, забрала бы шаль и уехала, теперь уже точно навсегда, потому что с этим домом ее бы больше ничего не связывало. Но вместо этого они предпочли просто отмахнуться от нее, прогнать как чужую незваную гостью. По сути, она таковой для них и была.

- Не красть, - согласился Сонгцэн, который считал, что даже в отношении дурных людей не стоило поступать так, как запрещала совесть.

Он задумался. Сонгцэн не хотел налаживать отношения с отцом и мачехой Яшви, эти люди сами от неё отреклись. Разрешение на брак он спрашивал у Их-Чэрэна - человека, который искренне переживал за благополучие Яшви. Он мог бы послать бывшей семье своей невесты подарки в честь её замужества, а после этого говорить насчет шали как памяти о матери девушки, но ему это не нравилось. Эти люди не заслужили того, чтобы он пытался к ним навязываться и причинять добро.

- Можно подождать некоторое время, а потом просто предложить за шаль деньги, - сказал Сонгцэн. - Они продают дочерей, думаешь, пожалеют шаль? Попрошу кого-нибудь из тигров пройти по деревне, представиться китайским туристом, который собирает непальские национальные платки, например. Я не думаю, что твой отец сейчас зарабатывает достаточно, чтобы прокормить семью.

Яшви поняла, что принц закончил с ее щекой, и глянула в зеркало на туалетном столике, перед которым выстроились ряды баночек, бутылочек и прочих емкостей, о содержимом которых Яшви могла только догадываться, потому что никогда ничем таким не пользовалась. Все они выглядели и пахли по разному, в каких-то были мази, в каких-то - масла или другие жидкости, но Яшви пока не добралась до того, чтобы их изучить. К своей внешности она относилась поразительно равнодушно для семнадцатилетней девушки.

Щека была слегка покрасневшей, но следа от синяка и ссадины не оказалось. В целом, выглядело все так, словно она просто проспала всю ночь на этой стороне, и у нее отпечаталась на коже подушка. Яшви поблагодарила принца, с тех пор, как они познакомились, он только и делал, что что-то ей лечил.

- Не надо, - ответила Яшви, немного подумав. - Я придумаю что-нибудь другое, у меня остались еще вещи от матери, ее одежда, которую она дала мне, когда...в тот день, когда меня продали. Может, этого будет достаточно.

Пока она не хотела снова даже мысленно возвращаться к тому дому и семье, в нем обитающей. А ведь год назад, чуть больше, и она считала эту полуразвалившуюся хибару своим домом. В Монголии она жила не сильно богаче, да и в Линь Ян Шо не сказать, чтобы ей достались огромные хоромы, как здесь, в клане, но там все равно было намного лучше. Там никто не называл ее бокши, не бил по лицу и не говорил, что она свела в могилу собственную мать и туда же норовила отправить и отца.

- Решать тебе. Но, если понадобится - скажи, чтобы я поговорил с Тиграми, - сказал Сонгцэн.

Соплеменники матери были ханьцами внешне и вполне могли сойти за китайских туристов. Они все свободно говорили на путунхуа, хотя не менее свободно владели непали и английским. С этой авантюрой проблем бы не возникло. Нужно было только подождать после визита Яшви, чтобы не вызвать подозрений. А заодно и дать этому семейству время посчитать, на что еще им переставало хватать денег. Сонгцэн не считал бедность пороком. Он знал, что в Непале в деревнях куча народу выживала в нищете, и это было их бедой, а не виной. Но он не мог понять, как при этом можно было отвести собственных дочерей на рынок. А после этого еще и отрекаться от них, когда им удалось выкрутиться, несмотря ни на что.

- Ты не обедала еще? - спросил Сонгцэн.

Он только вернулся с тренировки и планировал пообедать в компании Яшви. Для этого сейчас можно было послать за едой кого-нибудь из тех, кто слонялся по коридору и снова грел уши.

Яшви кивнула, но подумала, что ей и так хватает интриг в гареме, чтобы задумывать авантюры еще и в таком деле. Она надеялась, что какой-нибудь другой вещи хватит, чтобы хотя бы попытаться осуществить ею задуманное (справедливости ради, Яшви понятия не имела, что ей нужно будет сделать, чтобы попробовать отпустить дух матери), но она понимала, что с некоторыми предметами связь духа может быть намного сильнее, чем с другими. И предпочтительнее, конечно, была бы именно эта шаль, но раз получить ее пока нет никакой возможности, то нужно искать другой способ.

- Еще нет, - Яшви покачала головой. - Я только недавно вернулась.

Она еще даже не сменила дорожной одежды и не умылась, да и об обеде на думала в последнюю очередь. Сейчас Яшви не знала, чего ей хочется больше, остаться одной, чтобы смириться с произошедшим и уложить его как-то в своей голове, может быть, даже немного поспать, чтобы отвлечься от этих мыслей, или побыть с Сонгцэном. Но она не привыкла спать в середине дня, и чувствовала, что никакое занятие сейчас не переключит ее, а ближе Сонгцэна у нее все равно никого больше не было. Она снова чувствовала себя потерянной и очень, очень одинокой, как было и в тот раз, когда она была в Риване вместе с принцем. Не очень приятно понимать, что твоя семья от тебя отказалась, а ты еще за что-то и должна быть им благодарна.

- Я чувствую себя странно, - призналась она. - Попроси, чтобы принесли чай?

Сонгцэн выглянул в коридор и попросил слонявшуюся рядом служанку подать им с Яшви обед и принести чай. Та послушно побежала исполнять распоряжение принца, а он вернулся в комнату.

- Скоро принесут обед и чай, - сказал Сонгцэн.

Он подошел к Яшви, положил руки ей на плечи и посмотрел на отражение девушки в зеркале. За то время, что они были знакомы, она сильно изменилась, но сейчас взгляд все более уверенной в себе лисицы снова стал немного затравленным. Сонгцэн не мог сравнить ни с чем в своем опыте, что Яшви чувствовала, когда от неё снова и снова отрекалась её семья. Ни за что, из-за суеверия. Можно было говорить сколько угодно, что без них ей было лучше. Что она нашла Лис, что выходила замуж в отношениях, где ей не придется жить впроголодь и рожать кучу детей в нищете. Но она все равно хотела помочь духу матери, которая отвела её на рынок. И она стерпела удар от отца, который второй раз прогнал её из родного дома.

- Тебе больно из-за них? - спросил Сонгцэн, вспомнив их с Яшви разговор в тот день, когда был уничтожен клан Сурикатов.