Нет, это совсем не ревность

Санджар посмотрел в потолок гэра, затем прикрыл глаза. Алахчит была права, ему было сложно говорить. Но он боялся, что она тогда просто уйдёт, если он замолчит. Он был связан обещанием, он не мог говорить с ней не о делах. Боль в плече становилась сильнее: он проснулся, сбросив остатки сдерживавшего её оцепенения. Но Санджар терпел и не говорил об этом, просто старался дышать не так глубоко и медленнее.

- Спасибо, - тихо и с трудом сказал он. - Можешь дать воды?

Во рту пересохло, от этого говорить было ещё сложнее. Санджар был уверен, что где-то рядом с его постелью был кувшин с водой, потому что помнил ещё после схватки с шакалами, что всех, кто был ранен не в живот, но потерял много крови, поили водой, чтобы быстрее вернулись силы. А сейчас было чувство, что язык прилипает к небу, и от этого сложнее дышать. Санджару было неловко просить о помощи Алахчит, но никого другого рядом сейчас не было.

Алахчит кивнула и поискала глазами кувшин с водой, который наверняка предусмотрительно оставила его мать, и правда, нашла его на столе у очага вместе с глубокой плошкой. Она снова поднялась и сходила к столу, затем вернулась и посмотрела на Санджара, раздумывая, как ему лучше помочь, чтобы не пролить воду на постель.

- Вот, не торопись, - сказала она, поддерживая мужчину и помогая ему выпить воды. Она была уже намного спокойнее, чем утром. Видела, что ему тяжело и пока еще нехорошо, но она верила словам Навчин-ханум и своим глазам - все было в порядке, опасность миновала, и Санджар-гуай поправится, нужно только время. Сегодня ему нужно отдыхать, за один день его клан не развалится, и не случится ничего, что не смогут решить другие нойоны и она сама.

Она отстранила плошку, когда та опустела - не стала наливать слишком много, чтобы не пришлось потом менять влажную постель, если вдруг вода перельется через край. Алахчит не придавала так уж много значения тому, что сейчас ей выпало ухаживать за Санджаром и помогать ему, она не смущалась из-за этого. Но ей было приятно, что это делает она, а не кто-то из этих привлекательных зайчих, заботой от которых веяло чуть ли не за целый аркан*.

- Налить еще?

Санджар не мог держаться сам - очень кружилась голова, стоило оторвать её от подушки - и ему оставалось только принять помощь от Алахчит, о которой он сам же просил. Девушка оказалась совсем близко, он чувствовал кожей шёлковую ткань её дэгэла. Санджар с жадностью выпил воду из плошки, чувствуя, как от этого он будто заново возвращался в собственное тело. Он отдышался и нахмурился, пытаясь унять головокружение. Затем кивнул.

- Да, спасибо, - ответил он.

Плечо заболело резче, но Санджар старался терпеть эту боль и не выдавать, что она доставляет ему неприятности, чтобы Алахчит не ушла за знахаркой. Он был готов ещё терпеть, зная, что станет легче, когда он снова перестанет шевелиться. Его раздражало, что рана сковывала, мешая двигаться так, как хотелось. Будто часть тела перестала принадлежать ему самому, и теперь он должен был отвоевать обратно собственное плечо. Санджар оперся о постель локтем и ладонью левой руки, чтобы Алахчит было удобнее его поить.

Санджар был довольно тяжелым. Еще и от того, что тело плохо ему подчинялось, Алахчит пришлось принять на себя часть его веса, а ведь до этого момента она никогда не думала об этом. А еще от того, как он был близко, вдруг побежали мурашки по спине, и ей почему-то не хотелось отстраняться. Хоть она и чувствовала запах застарелой крови, каких-то трав и лекарств, сквозь них все равно пробивался тот самый запах, что она услышала в полнолуние. Совсем слабый, но - его.

И Алахчит была рада, что ей нужно было отстраниться и отодвинуться, чтобы налить в плошку еще воды, потому что она боялась, что еще секунда - и у нее просто не хватит на это решимости, отойти и вернуться обратно на скамью, где она планировала провести все время в ожидании матери Санджара или зайчихи. Все же это были странные ощущения. Она чувствовала себя неловко, но не хотела, чтобы это Заира вот так поддерживала Санджара и помогала ему выпить воды. Хотя, конечно, с этим придется смириться, ведь она не может бросить все свои дела и остаться здесь до тех пор, пока Санджар не поправится.

- Я велю кому-нибудь из мальчиков сходить за Навчин, - сказала она, снова придерживая Санджара, чтобы ему было удобнее. - Болит?

- Не надо пока, - ответил Санджар. - Терпимо.

Он не хотел, чтобы она уходила, или чтобы сейчас пришел кто-то еще. Если дышать и думать не о боли, а о том, что Алахчит рядом, плечо уже не так резко напоминает о ране. Хотя было неловко, что ей приходилось его поддерживать, чтобы он просто мог попить воды.

- Спасибо, - снова сказал Санджар.

Капли воды блестели на его усах, но он не мог сейчас их вытереть, потому что правую руку не позволяла поднять рана, а левой он облокотился о кровать, чтобы не наваливаться на Алахчит всем весом. Неприятно быть беспомощным. Санджар знал, что с хорошими лекарями через пару дней он сможет как минимум стоять на ногах и выходить из гэра, а вскоре восстановится полностью. Первые пару дней самые сложные. И не такая высокая цена за то, что стрела не достигла той цели, куда была отправлена.

Санджар улыбнулся в ответ и улегся обратно на подушку. Теперь он мог вытереть усы и убрать с лица налипшие на лоб волосы. И он уже понял, что придется просить мать, чтобы помогла завтра их собрать. Не к Алахчит же обращаться с такой просьбой.

- Я рад, что успел, - сказал Санджар.

Его успела спасти знахарка, но он был намного крупнее Алахчит, и эта рана была для него менее опасна, чем была бы для неё. И то успел в степи с жизнью попрощаться до того, как подоспела помощь. Не хотелось думать, что могло быть иначе.

- Я не все слышал, что ты мне говорила, - признался он. - Но это ты удержала меня среди живых.

Она заставляла его не проваливаться в забытье и зажимала рану, чтобы не так текла кровь. Это все, что он сейчас мог вспомнить.

Только сейчас, сидя в гэре возле постели раненого Санджар-гуая, а вовсе не тогда в степи, когда думать об этом было решительно некогда, Алахчит испытала прилив благодарности к своему нойону за то, что без раздумий бросился защищать ее ценой собственной жизни. И только сейчас задумалась о том, что было бы у нее на душе, если бы степь приняла эту цену и забрала жизнь взамен на жизнь, отчего на глазах у нее чуть не выступили слезы.

- Я говорила всякие глупости, - призналась Алахчит сквозь улыбку, что выдавила из себя чуть ли не насильно. - Ты был прав, Санджар-гуай, маки весь разум одурманили.

Ей было страшно признаться снова, что она боялась его потерять. Боялась узнать, что все старания целительниц оказались тщетными, что стала причиной смерти одного их доблестных нойонов и ханов. И потому болтала все, что вздумается, чтобы только Санджар не засыпал у нее на руках. Боялась, что не проснется. Потому что в той болтовне было больше правды, чем она хотела бы признавать сейчас.

Она старалась думать о том, что то же самое сделала бы и для другого ее нойона, раненого вместо нее, но в глубине души была вынуждена признать, что не все.

Санджару показалось, что с голосом Алахчит было что-то не то, и он посмотрел в её сторону, чуть повернувшись на подушке. Он даже не думал, в скольких движениях задействовано плечо, которое, будучи раненым, на все это реагирует.

- Но тот венок тебе очень шел, - сказал Санджар и улыбнулся в ответ.

Это он помнил на удивление ярко. Поле, залитое солнцем, в алых пятнах цветущих маков, венок из красных цветов на голове Алахчит и её растрепанные от ветра волосы. То, как осторожно она взяла из его руки цветы, боясь коснуться её пальцев.

Не маки дурманили, а сама степь. И чувство, что можешь почувствовать себя свободным, выбравшись со стоянки. И Санджар считал, что как только оправится, обязательно выяснит, кто лишил их этой возможности, потому что после утреннего нападения уже нельзя будет выехать на охоту без отряда охраны, а лучше было оставаться в пределах поселения, которое составляли гэры.

Она не понимала, что с ней творится. Алахчит ловила взглядом каждую улыбку, каждый изгиб бровей, каждый вздох, словно стараясь увидеть во всем этом еще одно подтверждение, что все в порядке, все хорошо. Это и так было ясно, что он оправится через пару дней, но ей все было мало этого понимания.

- Он остался в степи, - ответила Алахчит. Она ведь даже не заметила, когда он оказался на земле, да и не подумала о том, что ее головной убор, которым она покрывала голову от яркого солнца, остался там же, рядом с упавшим венком. Уже потом его подобрал Тургэн и привез ей, но в гэр Хонгирата Алахчит пришла с непокрытой головой. То ли то ли желала сравнить, чьи косы будут привлекательнее, то ли просто забыла, то ли интуитивно хотела подчеркнуть, что идет не как Хан.

Или все, что случилось в степи, остается в степи?

У нее сейчас не было никого ближе. Яшви-Удган вернулась в резиденцию Кобр, отец и брат были мертвы, как и мать, которая умерла, когда Алахчит была совсем еще ребенком, а к дядьке Оронару с откровениями не пойдешь, хмыкнет в вислые усы, да назовет пигалицей. Санджар-гуаю она могла сказать многое. Многое, да не все.

- Мне кажется, я теперь разлюблю маки, - добавила она.

Было бы странно, если бы при всем, что случилось, Алахчит вспомнила про венок, а еще и прихватила его с собой. Санджара ничуть не удивили её слова. Но она и без алого венка была красива, и это он замечал даже сейчас, когда с трудом соображал и толком не шевелился.

Он знал, что некоторые темы поднимать не стоило. И не хотел злить Алахчит, нарушив свое обещание. Но одну фразу все же произнес до того, как успел подумать о том, насколько она была неуместной в этот момент.

- Надеюсь, что только маки, - сказал он, глядя на девушку.

Он был магом воздуха. Ему было сложно надеяться и долго ждать, что надежды воплотятся, хотя он понимал, что если ему нужна была именно Алахчит, нужно было ждать. И не торопить события, потому что ей было не до того. В Орде было много женщин, с кем было бы проще, только они ему не были интересны.

Алахчит не ожидала, что разговор снова так развернется. И снова каждый их разговор сводился к теме замужества и их чувств, хотя Алахчит не считала необходимым сейчас об этом говорить и не чувствовала себя к этому готовой. А она не любила понимать, что оказалась к чему-то не готова, что случалось в последнее время все чаще и чаще, в чем была только ее вина, и ничья больше. Хотя нет, сейчас ей хотелось обвинить во всем одного из Хонгиратов - никто не заставлял его это говорить.

Она поняла, что он имел в виду. Поняла и не хотела идти у него на поводу - ответить "да" значило только подтвердить еще раз, что ее сердце снова не находит себе покоя, потому что его близость ее волнует. А сказать "нет" значит соврать и нарушить данное ему слово сообщить честно, что больше не думает о нем. Алахчит не хотела идти поперек своего слова, иначе какая ей будет тогда вера? И она злилась на Санджара что поставил ее в такое глупое положение, когда она не может сказать ни "нет" и не "да".

- Степь я по-прежнему люблю, - гневно сверкнув глазами, ответила она, отстраняясь и поднимаясь со своего места. - Я все же позову Навчин-ханум, пусть осмотрит твое плечо и снимет боль, чтобы ты мог спокойно заснуть. Уже поздно, и мне нужно идти.

Санджар понял, что зря это сказал. Алахчит разозлилась, и дала понять, что на этом их разговор был закончен. Он понимал, что стоило извиниться, но не стал этого делать. Потому что бесила боль, которую он старался терпеть, чтобы дольше говорить с Алахчит. Бесило, что сейчас по-прежнему сохранялась дистанция, что была между ними. Бесило то, что он сам был слишком наивным, что рассчитывал, что сейчас ему позволено чуть больше, чем обычно.

- Как скажешь, Алахчит-хаан, - ответил Санджар.

Он отвернулся и снова закрыл глаза. На что он надеялся? Он и сам сейчас не мог бы сказать. Когда он закрыл собой Алахчит, он не думал о том, защищал ли он её как нойон Великого Хана, или как мужчина женщину, которую любил. Он просто знал, что у него не было другого выбора, и сейчас по-прежнему был в этом уверен. И понимал, что глупо и нечестно рассчитывать, что после этого Алахчит сократит дистанцию между ними.

- Спасибо, что зашла, - тише добавил Санджар.