Полуночные тени

В эту ночь с Санджаром наконец-то не осталась зайчиха, которая следила за каждым его словом и носилась с ним как с китайской вазой. Он достаточно пришел в себя, чтобы его не нужно было пасти круглые сутки. Мать спала. А Санджар уснуть не мог. Все еще перевязанное плечо ныло, но не так сильно, чтобы просить о помощи. Он встал с кровати. Долго возился с рубахой, затем с дэгэлом, потому что правая рука оставалась на перевязи, а ночь была холодной. Он злился на себя и по-прежнему злился на Алахчит, с которой не виделся с тех пор, как она заходила к нему в первый вечер.

Санджар тихо вышел на улицу. Орда спала. Он не мог выйти со стоянки, потому то таким было распоряжение Великого Хана, но и между гэрами было тихо и безлюдно. А ночной ветер был свежим и позволял прояснить мысли. Сандар увидел вдалеке отблески костра возле стоянки Борджигинов. Сначала он думал, что лучше уйти в другую сторону. И какое-то время стоял неподалеку от своего гэра у левад, где отдыхали его лошади. Но ноги сами несли его туда, где виднелся огонь.

В гэра Великого Хана горел костер, а возле него Санджар заметил силуэт Алахчит. Он не мог её не узнать, но остался стоять чуть в стороне, зная, что она могла сейчас его видеть.

Алахчит снова поступила очень по-взрослому и очень по-женски. Она просто перестала заходить в гэр Санджара, ограничиваясь новостями, что рассказывал ей мальчишка, которого она приставила караулить гэр хана Хонгиратов, да расспросами Навчин-ханум. Санджар шел на поправку, хотя рука оставалась все еще на перевязи, но его здоровью более ничего уже не угрожало, и Алахчит могла вплотную заняться делами и перестать зацикливаться на своей обиде на Санджара. Хотя это было проще сказать, чем сделать.

Вечерами она долго не могла уснуть, и потому пристрастилась сидеть у костра до самой поздней ночи, пока уже не станет клонить в сон прямо на улице. Эта ночь тоже не стала исключением, и Алахчит сидела возле своего гэра у костра на низкой скамье. Медвежья шкура сползла с ее плеч, потому что ночь, хоть и оказалась не теплой, не требовала еще и медвежьей шкуры - в теплом дэгэле возле огня ей было вполне комфортно. Хотя сон по-прежнему к ней не шел.

Она старалась думать о делах. Разведчики еще не вернулись, но прошло слишком мало времени. Лисы вовсю делали запасы на зиму уже сейчас. Ей нужно было придумать, где брать строительные материалы - камень и дерево - для построек в новой ставке, а думала она совершенно о другом. Алахчит подкинула в костер какую-то тоненькую веточку от кустарника, и поправила шубу на плечах, продолжая смотреть в огонь.

Алахчит его не заметила. Даже не смотрела в его сторону. Санджар подошёл ближе к костру, пока не оказался на том расстоянии, на котором стоять и молчать было неприлично. Он не мог отпустить свои чувства к Алахчит, и не мог отпустить обиду. Он считал, что скажи она тогда просто, что он и сам знает, что сейчас не время для подобных разговоров, его бы это устроило. Он злился на себя и на неё и не знал, что будет дальше.

- Доброй ночи, Великий Хан, - произнёс Санджар.

Он уже почти не мёрз, и в дэгэле поверх рубашки не чувствовал ночной холод, находясь достаточно далеко от костра. Он стоял напротив Алахчит и видел её через переплетение огненных всполохов. На ней была тёплая медвежья шкура, которую подарили ей шахтеры-южане. В тот вечер они тоже были вдвоём у костра, но все казалось проще.

- Не помешаю? - спросил Санджар.

Алахчит погрузилась в свои мысли, неотрывно глядя в огонь, что заметила постороннего только когда он оказался в круге света, очерченного пылающим костром. И то, сначала прищурилась, потому что через пляшущее пламя не сразу смогла рассмотреть черты лица того, кто нарушил ее одиночество. Хотела бы она, чтобы это был кто-то из дозорных, которых теперь выставляли в два раза больше вокруг стоянки. Уже почти улегшаяся в ней обида на Санджара снова всколыхнулась с новой силой. Он не должен был заводить разговор об этих чувствах, не должен, и все тут, он обещал.

- Доброй ночи, Санджар-гуай, - ответила Алахчит, невольно натягивая повыше медвежью шубу и отводя взгляд, как будто ей было больно смотреть через пламя на мужчину. Отчасти так оно и было. Можно бы было сейчас горделиво вскинуть голову, встать и вернуться в свой гэр, ни говоря ни слова, но это было бы очень-очень глупо. Хоть она и была раздосадована последним их разговором, она была рада понимать, что ему намного лучше.

- Нет, я не занята ничем важным, - всего лишь обижаюсь и злюсь. Очень по-умному и по-взрослому. - Здесь достаточно места, - она вернулась взглядом к костру. Как только она стала Великим Ханом, всем от нее что-то нужно, и все хотят, чтобы она поступала так, как будет угодно им, а не ей.

За эти дни у Санджара было много времени подумать о том, что он хотел сказать Алахчит. Что он ждал её, но у Великого хана много дел и некогда видеться с нойонами. Гордость не позволила бы сказать ему больше. Признать, что ему было важно её видеть. Что он хотел получить от неё хоть какой-то намёк на то, что ему есть на что надеяться в абстрактном будущем. Что ей не все равно, что в это время происходило с ним. Он понимал, что эту обиду усиливали боль и слабость, и в другой ситуации он отнёсся бы к этому иначе. Он сел у костра и стал смотреть на пламя. Ветер дул в его сторону, иначе как объяснить, что глаза щипало, будто от дыма.

- Мой вопрос так обидел тебя, что у тебя больше не было желания со мной встречаться? - прямо спросил Санджар.

Он был обижен. Он ждал, что она будет рядом. Он хотел чувствовать, что ей не безразличен. Но она четко дала понять, что готова пресечь любое общение, если ей не нравятся его вопросы. А он устал быть наедине с мыслями об их последнем разговоре.

Алахчит нахохлилась, как замерзшая птица, хотя ей было не холодно. Можно было догадаться, что разговор снова зайдет об их отношениях. За это время, когда нужно было думать о делах, Алахчит выматывала себя мыслями о последнем разговоре и том, что будет дальше. Несколько раз она одергивала себя от мысли все же навестить Санджара, но затем вспоминала, как закончилась их предыдущая встреча. И вместе плохо и порознь никак.

- У меня было много дел и я должна была подумать, - ответила Алахчит. Она не считала, что в чем-то виновата. Она не нарушила ни одного своего обещания. А что не давала Санджару то, что он хочет - это было проблемы его ожиданий, на нее возложенных, а не ее личные. - Но я ежедневно узнавала у Навчин-ханум о твоем состоянии.

Алахчит считала, что общение с человеком, которого хочешь считать другом, должно приносить обоим удовлетворение и силы, а не обиду и разочарование. Она устала от этих постоянных ожиданий и выяснений. Как будто их и без того было ей мало, почему бы не добавить еще немного? Вот поэтому она была против замужества, по меньшей мере именно сейчас.

- Один раз я уже пообещала, что скажу, если в моем отношении к тебе, Санджар-гуай, что-то изменится. Не нужно ждать от меня, что я буду твердить это постоянно.

- Тебе бы докладывали о моем состоянии, даже если бы ты об этом не спрашивала, - ответил Санджар.

Он продолжал смотреть на огонь. Она была гордой и упрямой. И ставила эти упрямство и гордость выше всего остального. Как и он. И в какой-то момент за эти дни он с трудом проявил здравомыслие, отогнав от себя безумную идею сказать, что со следующей стоянки Хингираты пойдут своим путем, отдельно от Орды. Потому что для его племени это было шагом к смерти, хотя хорошо бы потешило его самолюбие. Санджар, в первую очередь, был ханом, который вел свой народ, и не должен был об этом забывать, какими бы ни были его отношения с Алахчит. Тем более когда в нем громче всего говорила обида.

- Что ты называешь дружбой, Великий Хан? - спросил Санджар. - Я слышал и запомнил не все, что ты говорила мне в степи, но не помню ни слова, которое могло быть сказано не только другу. Почему потом ты отказалась от этих слов?

Он посмотрел на Алахчит, дожидаясь её ответа.

Алахчит почувствовала себя уязвленной. Она могла бы не спрашивать вообще и не интересоваться, идет ли Санджар на поправку, как будто ей было мало переживаний в эти дни. Но ему, видимо, всего было мало, а следующей претензией будет, что она ханству уделяет больше внимания, чем ему? Алахчит бросила рассерженный взгляд на Санджара через огонь, но черты его лица все еще скрадывались пляшущим огнем. Может быть, даже к лучшему.

А она все еще злилась. И вместе с тем устало сгорбилась, прячась в свою медвежью шкуру. Если закрыть глаза, то даже может показаться, что ее обнимает кто-то большой, спокойный и сильный. Только почему-то представлялось, что ее обнимал человек, который сейчас на самом деле сидел напротив, через пламя костра. Кажется, что так близко, но протяни руку - и обожжешься.

- Что ты хочешь от меня услышать, Санджар-гуай? - спросила она. Она почти не спала эти дни, но вряд ли ему это интересно. Он лелеет свою обиду. - Что я испугалась, и потому говорила все, что придет в голову? Что боялась тебя потерять, и что в моих словах было не только то, что можно было сказать лишь другу? Что потом не хотела, чтобы разговор снова зашел о свадьбе, потому что мой ответ был бы по прежнему "нет"?

Санджар покачал головой. Он чувствовал, что Алахчит его не понимала. Как и он не мог понять её. Он не понимал, где находилось расстояние, на котором они бы не обижались друг на друга, а она бы не боялась, что следующим вопросом он снова позовет её замуж.

- Да, что испугалась, да, что боялась меня потерять. Если это было честно, то что в этом плохого? - сказал Санджар. - Ты достаточно раз говорила мне, что твой ответ - нет. То, что меня ранили, ничего не меняет. Орде по-прежнему негде зимовать, и мы до сих пор не знаем весь путь на лето.

А теперь возник еще и вопрос безопасности, потому что на Великого Хана напал неизвестный, и никто не знал, что за противник сейчас угрожал Лисам.

- Всякий раз, говоря со мной, ты боишься, что я спрошу про свадьбу. И видишь во мне не союзника и не друга, а навязчивого поклонника. И мне обидно, что ты сказала о том, что я для тебя важен, только когда боялась, что я умру. И отказалась от своих слов, когда опасность была позади.

Алахчит послышался упрек в словах Санджара. Что все, что она делает, недостаточно, что она до сих пор не придумала, где и как Орде зимовать, и где должен пролегать путь летом. И это зависело о того, насколько подходящим окажется новое место, которое обнаружат разведчики. Это зависело от того, согласятся ли медведи отправить часть своих магов земли для помощи в возведении каменных построек. О того, насколько будет засушливым лето и влажной - осень. От того, удастся ли найти того, кто стоит за нападением, чтобы это пресечь в будущем. От того, насколько активно будет вести себя Асака в степи, и будут ли Шакалы соблюдать союзное соглашение.

- Потому что каждый раз, когда говорю с тобой, между нами непременно возникает эта тема, - ответила Алахчит. - Меня душит это ожидание, но я не могу дать тебе того, что ты хочешь, а ждать, по всей видимости, для тебя не представляется возможным. Прости, что не сидела возле твоей постели все свое время, мне еще иногда нужно думать о том, где Орде зимовать, и придумать, где будет проходить летний путь, а все, что в моих мыслях - это страх за тебя и острая необходимость этой свадьбы, чтобы просто быть вместе.

Она почти повысила голос. Они не понимали друг друга, Алахчит злилась, а он продолжал обижаться. Она замолчала и угрюмо уставилась в костер.

- И я искренне надеюсь, Санджар-гуай, что, не приведи небеса, конечно, но когда на твоих руках будет умирать кто-то, кто тебе дорог, ты сможешь найти более подходящие на твой взгляд слова для такого момента, потому что я, увы, не смогла их найти, - добавила она уже спокойнее, признавая свое поражение.

- Ты слышишь не то, что я говорю, - ответил Санджар. - Я говорю, что не собирался спрашивать о свадьбе, потому что понимаю, что твой ответ - нет, ты говоришь, что я не могу ждать. И для меня очень важны те слова, которые ты говорила утром.

Они будто говорили на разных языках, и он с трудом слышал то, что объясняла Алахчит. Она злилась. Он тоже. Настолько, что не сразу услышал то, что было для него на самом деле важно. Понял, что злость и обида не давали ему слышать не то, что говорил он сам. Санджар поднял взгляд на Алахчит, цепляясь за те её слова, которые успел понять.

- Кому так остро необходима свадьба, чтобы просто быть вместе? - переспросил он.

Он не допускал мысли о том, что их отношения могли быть иными, потому что он считал, что Алахчит вряд ли согласилась бы на что-то менее серьезное, чем официальная свадьба. Лисы были однолюбами, им было непросто находить общий язык, но те, кто с этим справлялся, обычно не искал новых приключений.

Алахчит уже склонялась к мысли, что еще немного - и она просто вернется в свой гэр, чтобы прекратить этот разговор, на каком бы этапе он ни находился. Потому что все становилось только в стократ хуже. Она совсем потерялась в обвинениях Санджара, к которым добавилось еще и то, что она слышит не то, что он говорит, а якобы то, что хочется ей самой, но Алахчит была уверена в том, что слышала осуждение за невозможность грамотно и достойно управлять Ордой, чтобы решение у нее находилось на раз-два, а все вокруг были бы довольны и процветали.

- Так тебе же, - ответила Алахчит. - Иначе к чему все эти разговоры о сватовстве, женитьбе?

Она с трудом сближалась с Санджаром, потому что не хотела замуж. Она не была уверена в своих чувствах, хотела точно убедиться, что встретила того, с кем захочет остаться навсегда, но не понимала, как можно согласиться на свадьбу с человеком, которого толком не знаешь, и все общение сводится к нескольким разговорам и встречам в основном на военных советах и среди толпы народа. И боялась, что он будет занимать слишком много ее мыслей, но чем сильнее избегала, тем больше о нем думала. А надо бы думать совсем о другом.

- Разве ты не ясно дал понять, что для тебя это важно?

Санджар с трудом сдержал усмешку, чтобы не обидеть Алахчит. Он опустил взгляд, пока собирался с мыслями, затем поправил на плече дэгэл, который сползал из-за того, что правая рука была на перевязи.

- Я думал, что это важно тебе. И что сейчас ты не готова к отношениям, а не к свадьбе, - ответил Санджар.

Забрезжил свет в конце тоннеля. Ему было сложно понять и принять то, о чем говорила Алахчит. Лисы не очень строго следили за нравами друг друга, если все со стороны укладывалось в пределы приличия. Осудили бы слишком открытые отношения до брака, особенно если бы речь шла о явных изменах, но в остальном не стали бы обращать внимания.

Иногда бывает полезным говорить и слушать. Хотя бы для того, чтобы понять, что слышал все не то. Санджар удобнее уселся у костра. Плечо ныло, но к этому он почти привык. Сложно было ночью, когда оно мешало лечь так, как удобно, и от этого было много времени на мысли.

Алахчит едва не фыркнула.

- Можно было бы спросить меня об этом прямо, - несколько ворчливо сказала девушка. - Нельзя выходить замуж за того, с кем не связывают вообще никакие отношения, - добавила она. - Нескольких встреч для меня недостаточно для того, чтобы хорошо узнать человека и быть уверенным в том, что он тот, кто нужен, чтобы провести с ним всю жизнь.

Она хотела, чтобы все было по любви, когда больше никого другого на его месте не представляешь. Когда он все - чем ты живешь и дышишь, когда без него кажется, что весь белый свет становится не мил. Но Алахчит также и знала, что есть любовь, а есть влюбленность, и пока не умела их различать. Наверное, эту разницу может показать только время.

Она помолчала, глядя то куда-то в сторону, то на костер, затем коротко взглянула на Санджар-гуая по ту сторону огня. Она все еще злилась. Потому что была в его глазах виноватой, не имея за собой никакой вины. Она ведь потому и старалась не давать никаких надежд, потому что не была уверена, что когда-нибудь ответит согласием на это набившее ей оскомину предложение.

- Болит?