Там, где слышно воду

Сонгцэн стоял на берегу и ждал. Вода в озере была ледяной, Яшви наверняка замерзла, но она не спешила выбираться на берег, а он считал, что не должен её торопить. Он хотел, чтобы она разобралась в себе и поняла, что в произошедшем с шакалом не было никакой её вины. Это было решение, принятое не ей, в ситуации, бывшей безвыходной либо для неё, либо для Алтана. Истинный виновник был уже мертв, хотя Сонгцэн все еще не мог отпустить ненависть к этому шакалу.

Яшви проделала долгий путь к тому, чтобы уважать себя. Чтобы знать, что её мнение важно. Чтобы найти своих близких, стать лисой, а не деревенской бокши, от которой отреклись собственные родители. Шакал заслуживал ненависть. И это чувство не делало Сонгцэна слабее, потому не было смысла с этим бороться.

Солнечные блики играли на поверхности воды, и рябь переливалась ослепляющими отблесками. Вода мудрая, Сонгцэн знал, что эта стихия позволяла разобраться в эмоциях лучше всего.

Двигаться было все труднее, как будто Яшви пыталась управлять чужими конечностями, когда нога наткнулась на каменисто-песчаное дно, она даже сначала не поняла, что случилось, настолько ощущения были чужеродными и притупленными. Каждый шаг теперь уже по дну давался ей с видимым трудом. Проведенного ею в воде времени было недостаточно, чтобы что-то себе обморозить или отморозить, но вполне было достаточно, чтобы заболеть и проваляться в постели с лихорадкой. И сейчас Яшви думала, что это ей необходимо – принять все то, что она никак не хотела принимать, а потом отторгнуть, переболеть, как серьезной болезнью, после которой просыпаешься слабым, но обновлено-живым.

Когда, наконец, Яшви выбралась из воды, ее пошатывало от холода, а зуб на зуб не попадал. Она бы не сказала, что ей сразу стало как-то сильно легче, но она хотя бы могла отвлечься от своих мыслей на свое состояние, хотя и это было не так-то просто сделать.

- Если я поступила правильно, - спросила Яшви у Сонгцэна, - почему у меня не проходит чувство, что я сделала что-то плохое?

Так сложно разобраться в себе. Жизнь в Риване была сложнее и проще одновременно. Ей не приходилось думать о каких-то сложных вещах. Ее жизнь и ее заботы были примитивными, и не было времени касаться таких сложных материй, как правильное и неправильное. Гораздо привычнее было принимать все просто на веру, полагаясь на мнение старших. Было намного проще не знать, что есть какая-то другая жизнь и может быть как-то по-другому.

Яшви замерзла. Сонгцэн подошел к ней и накинул на плечи девушки полотенце, помогая ей закутаться. Её кожа была ледяной, Яшви много времени провела в озере.

- Потому что за всю жизнь ты очень много раз слышала, что в таких ситуациях обвиняют женщину? – предположил Сонгцэн. – Мужчины – потому что хотят свалить ответственность, женщины – потому что считают, что сами в такую ситуацию не попадут. Все решения принимал шакал, все, что произошло, произошло из-за его поступков.

Он считал бессмысленным говорить, что сам никакой вины Яшви не видел. Во-первых, уже и так говорил и не раз, во-вторых, речь шла о её отношениях с ней самой, а не о его мнении.

- Ты считаешь, что сделала выбор, когда приняла его условия. Но он ведь прекрасно понимал, что ты защитишь Алтана, и что выбора у тебя не было, - добавил Сонгцэн.

Сонгцэн не мог считать Яшви виноватой. Он никому не пожелал бы оказаться на её месте. В какой-то мере он мог винить Алтана, но его поступок был лишь поводом для шакала, а не истинной причиной. Да и действовал парень в интересах своего клана, просто не рассчитал силы. В иной ситуации и с иными последствиями ничего плохого в его поступке Сонгцэн бы не увидел.

- Если это – его дух, твои духи могут тебя от него защитить? – спросил Сонгцэн.

Он отошел немного в сторону и направил ладонь на камни там, где они не были мокрыми. Над ними взвились всполохи пламени размером с небольшой костер, который питался чистой энергией, не имея дров.

- Ты замерзла, тебе нужно согреться, пока не простыла, - сказал Сонгцэн. – Я принесу твою одежду, иди к огню.

Он мог контролировать пламя, даже если на какое-то время отворачивался от него, но все время питал его своей энергией.

Сонгцэн ничего не ответил. Даже начни она его умолять об осуждении, он этого не сделает, потому что мир, в котором он вырос, так сильно отличается от того, к которому привыкла она. И он скорее обвинит в случившемся кого угодно, но только не ее. Яшви вытерла влажным рукавом рубашки лицо, убирая налипшие на щеки волосы, но само лицо не стало от этого сильно суше.

- Они не вмешиваются, - ответила она. – Они больше ни во что не вмешиваются. Только тогда, во время грозы.

Тогда их вмешательство стало решающим. Быть может, она вмешиваются только тогда, когда кому-то грозит смертельная опасность, но даже Яшви понимала, что дух шакала не может причинить ей вреда. Сны от этого не становились менее неприятными. Даже многорукая тень, которая всегда виднелась на горизонте, присутствовала, но бездействовала. Они не видели в нем угрозы и потому молчали. Дух не может навредить живому человеку, это один из законов того мира, что неукоснительно соблюдается.

Яшви присела возле костра, появившегося буквально на голом месте, протянув к нему руки. Быть может, если она войдет в транс и встретится с духом лицом к лицу на ее условиях, он, наконец, оставит ее в покое. Яшви не знала, можно ли убить духа, но знала, что его можно изгнать.

- Он не уйдет, пока я думаю об этом. А я не могу не думать, пока он здесь.

Сонгцэн принес Яшви одежду и сапоги и сел возле нее на землю. Так ему было проще следить за костром. Он плохо понимал, как Яшви общалась с духами. Но считал, что если они должны ей за право быть услышанными, им стоило подумать о её безопасности.

- Ты намного больше, чем то, на что рассчитывал он, - сказал Сонгцэн. – Твое тело – вместилище ци верхнего неба, ци нижнего неба и бессмертного шань. Твой разум способен вместить всю Вселенную. Твои руки способны стрелять из лука, писать иероглифы, держать повод лошади и перебирать мельчайшие крупицы песка, чувствуя, какими шершавыми могут быть две последние, не успевшие выпасть. Твои глаза способны видеть звезды, на фоне которых любой человек – такая же песчинка. Если что-то болит, то кажется, что весь мир находится там, где боль. И все сознание тем более. Но это не так. Ты намного больше.

Пламя облизывало камни, затем стремилось ввысь, делясь своим теплом. Сонгцэн не чувствовал холода, работая с энергией Манипуры, но не был уверен, что Яшви согрелась.

Яшви никогда не думала о себе в подобном ключе. Что тело – инструмент, добротный, крепкий, способный изнурительно работать. Не стоит придавать ему много значения и обожествлять его природу, потому что оно – низменное, нечистое, особенно когда суровые законы ее деревни предписывали соблюдать чаупади. Ей никогда не приходило в голову стесняться его или использовать для каких-то своих целей, как многие наложницы, наделенные той красотой, от которой мужчины теряют голову. И красота – это дар, который достается далеко не каждому.

И она не задумывалась о том, насколько человек в целом – удивительное творение, он больше, чем тело, которое поставили на колени. Можно сломать тело, но нельзя сломить дух.

Перед глазами все снова начало расплываться, языки волшебного костра, созданного Сонгцэном – еще одно доказательство того, насколько человек невероятен – грозили превратиться в одну сплошную оранжево-красную массу, и Яшви, забыв о влажных волосах, опустила голову на плечо Сонгцэна. Он был горячим, и она придвинулась ближе, стараясь согреться рядом с ним.

Сонгцэн обнял Яшви. Вода с её волос стекала не его рубашку, он на это не обращал внимания. У огня было тепло, и он не работал с энергией Воды, чтобы собрать её с волос девушки. Было проще сосредоточиться на костре, горевшем на голых камнях.

- Ты – целая вселенная, - продолжил Сонгцэн, обнимая Яшви за плечи. – Он сделал хуже тебе, но не сделал хуже тебя. И ты намного больше, чем моя жена. Ты не вещь, которая принадлежит одному мужчине, и на которую покушается другой. Твои мысли, душа, тело принадлежат только тебе, и только ты вправе решать, что ты хочешь. И что ты вправе чувствовать, когда тебя заставляют делать то, чего ты не хочешь. Я был бы рад сказать тебе, что думать и чувствовать, но я этого не знаю. Для меня имеет значение то, что тебе плохо, что тебе сложно принять то, что случилось. И не имеет значения, то хотел сделать шакал.

Они с Яшви были воспитаны в разной среде. Ему было сложно понять, о чем она думала, и что чувствовала. Сонгцэн искал слова, которые могли бы помочь, но не знал, насколько они сейчас были правильными.

Вода в озере была ледяной, а Яшви продрогла насквозь, что даже близость пламени и Сонгцэна никак не могли выгнать этот холод. Но, тщетно пытаясь сдержать бьющую ее крупную дрожь, она чувствовала себя намного лучше, чем все эти дни до этого. Или, может быть, этому все же способствовали слова принца, а не акт бессмысленного самобичевания.

Она вдруг вспомнила, как сплетничали наложницы во дворце кобр в день гибели Майи Тхакур. Осуждали, что она предпочла выброситься из окна, хотя могла бы остаться в живых, если бы не сопротивлялась. Так они считали. Позже Яшви поняла, что ее бы все равно не оставили в живых, но сейчас могла бы сказать, что понимает и то, почему Майя поступила именно так, а не иначе. Судьба женщин иногда может быть удивительно однообразной, будь ты принцессой, шаманкой или бедной девочкой из нищей непальской деревни.

- Сейчас я не чувствую себя вселенной, - призналась Яшви. – Я чувствую себя пустой. Мне хочется бежать и прятаться, чтобы вокруг никого не было, но одной становится еще страшнее.

Лиса прячется в нору, когда чувствует опасность. А если эту безопасную нору у нее отобрали, что она тогда делает? Делает себе новую, еще глубже и безопаснее, чем предыдущая.

- Когда плохо наедине с собой, сложно найти общий язык с другими, - сказал Сонгэцн.

Он взял руку Яшви, провел пальцами по её ладони, затем соединил кончики своих пальцев с её. У Яшви были холодные руки. Она замерзла и все еще тряслась, несмотря на горевший поблизости огонь.

- Сейчас я касаюсь твоей руки, и сотни клеток начинают работать, чтобы сообщить тебе об этом. Нервные импульсы бегут по твоим рукам к спинному мозгу, оттуда к голове, куча молекул соединяется и распадается, куча импульсов скользит по длиннющим отросткам просто для того, чтобы сказать тебе о том, что твои пальцы чувствуют прикосновение. Ты замерзла, и миллиарды клеток и молекул сообщают твоей коже, что она должна покрыться мурашками. По старой памяти, у наших предков встала бы дыбом шерсть, чтобы стало теплее. Им это важно. Им плевать на то, насколько ты уверена в себе, их задача заботиться о том, чтобы ты была в порядке. И они хотели бы, чтобы ты тоже относилась к себе именно так, - сказал Сонгцэн.

Это все было непросто понять. Чем больше она узнавала мир вокруг, тем сложнее он для нее становился, и тем сильнее Яшви понимала, что знает о нем ничтожно мало. И уж совсем невероятным казалось то, что она, ее чувства, ее тело – это результат работы крохотных клеточек, не видимых невооруженных взглядом, и все это работает как слаженная система независимо от нее самой. Что когда ей холодно, она будет дрожать от холода, даже если пытается эту дрожь сдержать. Что пальцы будут чувствовать прикосновение пальцев Садхира-джи, а щека – тепло его плеча.

Она смотрела на свою руку, кончиками пальцев соединенную с пальцами Сонгцэна, и видела те самые мурашки, которыми была покрыта ее кожа.

- Зачем люди такие сложные? – спросила Яшви. Ее рука была не намного меньше ладони принца, совсем не казалась изящной и женственной ухоженной ручкой какой-нибудь принцессы, которая всю свою жизнь только и делала, что вышивала шелком, и не держала ничего тяжелее чайника с зеленым чаем.

Ей стало немного лучше. Слезы на лице почти высохли, а дрожь медленно уходила, по мере того как Яшви согревалась. Рубашка была все еще сырой и противно холодной, липла к телу, но у озера, окруженного горами, не было ветра, да и полотенце, накинутое на плечи, давало хоть сколько-нибудь тепла.

Сонгцэн задержал ладонь перед грудью Яшви, чтобы вытянуть из одежды девушки воду, которая мешала согреться. Мелкие капли скатывались в прозрачную водяную сферу, и Сонгцэн очень хотел, чтобы вместе с ними Яшви отдала свои страхи и тревоги, чтобы освободилась от гнета мыслей, что не давали ей покоя в последнее время. Он посмотрел на то, как солнечные лучи искрились в этой сфере, состоявшей из постоянно движущегося потока водяных нитей, затем бросил воду в сторону озера. Шарик упал, не долетев до берега, и стек тонкими струями, частично пропав между камнями.

- Это дает нам возможность думать, чувствовать, жить и понимать то, что мы живы, - сказал Сонгцэн. – Наверное, камню или кусту проще. Но нам интереснее.

Он обнял Яшви за плечи и коснулся губами её виска. Благодаря ей, он задумывался о том, что в иной ситуации никогда не пришло бы ему на ум. Они с рождения видели мир с разных углов, а сейчас те неполные и оттого неправильные изображения могли стать более точными, благодаря тому, что они учились друг друга понимать.

- Иногда мне хочется быть как камень, - она нашла взглядом один из таких крупных камней, в изобилии пребывающих на берегу озера. Его ничего не волнует - чтобы ни происходило вокруг, он будет так же безучастно лежать на берегу этого озера, пока не пройдут годы или даже десятилетия - и в этом случае он всего лишь покроется мхом, да и только. Может быть, это действительно скучно, изо дня в день не имея возможности изменить свое существование, но, по меньшей мере, это спокойно.

- Ты думаешь, человек действительно может стать кем-то другим? - спросила она. - Что если он все равно, что бы ни делал, будет оставаться тем, кем он есть? Ведь нельзя же на самом деле превратить камень в алмаз?

Можно увезти Яшви из ее родной деревни, нарядить в дорогое красивое сари, научить читать и писать, выдать замуж за принца - но внутри это будет все та же Яшви, которой она была когда то. И, может быть, со стороны ее отчаянные попытки стать кем-то другим могли показаться жалкими и даже смешными, чего она не осознавала, получив свободу, которой у нее до того не было.

- Не надо больше, - она кивнула на огонь перед собой. - Это сложно, ты устанешь. Я согрелась.

Это было не совсем правдой, но намного ближе к правде, чем к неправде.