Где степь ковыльная шумит

Последние несколько дней были наполнены суетой и делами. Разведчики, наконец, вернулись с хорошими новостями - нашли прекрасное место выше по течению реки Туул, достаточно отдаленное от Улан-Батора, но недостаточно, чтобы пришлось очень долго добираться до столицы в случае чего. Единственное что беспокоило Алахчит - это близость земель Шакалов и угроза, которая могла от них исходить. Алахчит лишь надеялась, что лисы окрепнут быстрее, чем шакальи генералы снова возьмутся за прежние набеги. Они должны были укрепиться в степи и наладить дипломатически связи, и все мысли Алахчит были заняты лишь предстоящим переходом. Часть Орды уже отправилась вперед вместе с медведями, остальные обозы плелись позади. Как бы ни хотелось Алахчит умчаться вперед, чтобы скорее осмотреть новое место, она заставила себя остаться с теми, кому присутствие Хана требовалось больше, чем разведчикам и строителям.

- Ну, тихо-тихо, - зашептала она коню, когда тот шумно фыркнул. Орда уже спала, лишь дозорные прохаживались по периметру стоянки, а Алахчит снова не спалось. Один из Алтанов, стоящий на страже, обернулся на шум, Алахчит поймала его взгляд, прижала палец к губам, призывая его молчать и не поднимать суматохи, и, быстро оседлав Салхи, выехала за пределы лагеря, направляя коня прямо на огромную полную луну.

Перемены всегда требуют больше внимания и сил. Лисам было сложно, переход - всегда испытание, даже для тех, кто здоров и молод. Но это были хорошие, правильные перемены. Как у подростка болят ноги из-за того, что растут слишком быстро. Как молодой конь бесится из-за того, что еще вчера был жеребенком, а теперь перед ним открылся мир взрослых лошадей и других возможностей.

Санджар вел Ястреба за повод, пока не оказался у постов охраны. Он видел, как ускакала на Салхи Алахчит и улыбнулся. Сел в седло, подобрал покороче повод, и пустил Ястреба следом. Никто не пытался их остановить.

Полная Луна освещала степь, которая серебрилась нитями ковыля. От звезд был еще светлее, и Санджар прекрасно видел все, что ему стоило видеть. Ястреб мчался все быстрее, почувствовав свободу, и Санджар дал ему возможность мчать вперед, вдыхая ароматы ночной степи. Конь задрал голову, чувствуя, что его не тормозит строгий повод, и устремился за быстроногим Салхи, который стрелой летел вперед.

Полная луна светила так ярко, что почти слепила, а густой ковыль серебрился в свете луны, сверкая, словно драгоценные камни. Здесь степь была ровной, будто стол, Салхи мчался вперед, не боясь споткнуться о камень или провалиться ногой в яму. Алахчит обернулась лишь единожды, заметив за собой погоню, и подтолкнула коня пятками, чтобы тот шевелился еще резвее. Ястреб не отставал. Нудный медленный переход наскучил лошадям, им не терпелось размяться, а Алахчит, наконец, позволила себе немного расслабиться и покинуть стоянку едва ли не впервые после нападения. Совсем скоро гэры вдалеке стали казаться совсем игрушечными.

Ночь была прохладной, как и все в степи, но Алахчит не чувствовала холода, лишь азарт скачки и упругий ветер, бьющий прямо в лицо, отчего волосы наверняка снова растрепались. Если отпустить руки, кажется, что летишь над степью, над этим морем серебристого ковыля, который ложится под ноги коню. Уже почти год прошел с того, как все переменилось, когда она в последний раз могла вот так свободно не думать ни о чем. Так много произошло за это время...

Ястреб уже шел вровень с Салхи, Алахчит бросила Санджару хитрую лисью улыбку и ниже пригнулась к шее коня, чтобы ей не мешал встречный ветер, норовящий чуть ли не выбить ее из седла.

Когда Ястреб поравнялся с Салхи, кони устроили гонку, и побежали еще быстрее. Санджар привстал в стременах и наклонился вперед, чтобы коню было удобнее бежать. Ветер развевал одежду и волосы, а впереди за горизонтом открывалась новая и новая степь, бескрайняя и сверкающая. Санджар ответил улыбкой на улыбку Алахчит и короче подобрал повод, перехватив его в одну руку.

Он не подгонял Ястреба, конь сам хотел бежать быстрее вперед, потому что устал плестись шагом. Сейчас можно было дышать пьянящим холодным ночным воздухом, пахнущим разнотравьем, и раствориться в ощущениях тела, которое на уровне рефлексов уверенно держится в седле. И приятным теплом, вызывающим мурашки, чувствовать, что рядом Алахчит.

В этот момент не нужно разговаривать, достаточно чувствовать. Зная, что тебя понимают так подробно, как только один человек способен понять другого. Когда нужен глоток свободы в этой гонке. Когда нужно позволить себе это время, когда можно быть не ханом, а частью Вселенной, всех этих звезд, дарящих свой свет этой ночи.

Алахчит ни мгновения не сомневалась в том, что Санджар подхватит эту гонку. Он был таким же лисом, как она, кочевником, родившимся в седле и с детства умеющим ездить верхом, впитавшим в себя дух степи вместе с молоком матери и ароматным степным разнотравьем. Она не могла представить, как можно променять эту свободу на каменные города, тесные и серые, и надеялась, что Тэнгэрийн-Ордон, который когда-нибудь вырастет на месте нескольких гэров и загонов для лошадей,не станет для лис клеткой и темницей, а будет воплощением их культуры, воспитания и того внутреннего духа, который трепетно хранит каждый кочевник в своем сердце.

Кони мчали. Степь расстилалась вокруг, такая бесконечная, знакомая, родная. Алахчит казалось, что она знает каждую травинку, каждый кустик пырея и карагана. Стоянка осталась далеко позади, вздумай Алахчт сейчас посмотреть назад, она бы с трудом рассмотрела очертания гэров и отблески ночных едва тлеющих костров. Она чувствовала сбя частью этого мира, частью этой степи, как этот куст, как травинка, как любая песчинка под копытами ее коня, тоже части всего этого, и знала, что Санджар чувствует то же самое. Ей было приятно чувствоать себя частью его, как чего-то более большого, целого. Она вдруг поняла, что чувствуют лисы, когда находят пару на всю свою жизнь.

Она чуть придержала коня, давая возможность Ястребу вырваться вперед, хоть Салхи и не был рад такоему ее решению.

Ястреб рванул вперед, заметив, что Салхи немного отстал, но Санджар увидел, что Алахчит сама придержала своего коня цвета потемневшего серебра. Он не позволил Ястребу убегать дальше вперед и также сократил его галоп, чуть подтолкнув Ястреба пяткой, чтобы тот шел ближе к коню Алахчит. Они все еще ехали галопом, но этот галоп уже был более медленным, коней тормозили поводья.

Санджар посмотрел в сторону девушки и улыбнулся. Она была частью этой стихии: степь была её родиной, её местом. Здесь она была собой. И он это хорошо чувствовал, потому что они принадлежали одному племени. Ястреб недовольно фыркнул, сплюнув пену, затем пошел сдержанным медленным галопом, на котором его нужно было подталкивать ногами, чтобы он не переходил в рысь.

Санджар засмотрелся на лицо Алахчит, которое было особенным в серебряном лунном свете. Он мог не смотреть вперед - с этим справлялся конь.

Кони пошли медленнее, потому что Алахчит сама задавала им темп, и скоро она совсем перевела Салхи на шаг. Он был готов мчаться и дальше, но девушка не хоетла слишком уж сильно удаляться от стоянки, а ведь еще нужно было как-то вернуться обратно. Но не сейчас. Сейчас она тяжело дышала после скачки, словно не она ехала верхом, а бежала все это время что есть силы, стараясь обогнать степной ветер, даром что он бил ей в лицо, а не в спину. Она обернулась - стоянка скрылась из виду - а затем выпрямилась в седле, расправив плечи. Ей не хотелось сейчас быть Ханом, хотелось быть просто Алахчит-хатун, беззаботной, влюбленной и свободной от своих обязательств, когда самая большая проблема - это успеть вернуться до рассвета обратно в родительский гэр, иначе матушка отхлещет хворостиной.

- Как хорошо, - с удовольствием сказала она, жмурясь от лунного света. Вот бы так каждую ночь убегать из ставки, да гулять под луной под руку с Санджар-гуаем. - Так давно не уезжала я из Орды.

Алахчит никогда не видела моря, но уже привыкла сравнивать бескрайний колышащийся серебристый ковыль именно с ним. О море рассказывали старики, которые его тоже никогда не видели, а им - их старики, а тем - уже их старейшины, и Алахчит несколько раз видела море во сне. Оно как озеро Хубсугул, только больше и беспокойнее, и по нему пробегают волны, совсем как по ковылю под ногами, когда ветер колышит длинные пушистые стебли.

Поначалу было непросто зажимать Ястреба, чтобы он смирился с шагом, но потом конь понял, что после гонки он будет рад отдышаться. А Санджару нравилась возможность поговорить с Алахчит и провести с ней время.

- Эта ночь принадлежит тебе. Великий Хан имеет право на отдых, - сказал Санджар. - И ночь чудесная.

Несмотря на то, что ветер был свежим, он не морозил. Лишь отгонял дневной зной и позволял дышать глубже. Над ними расстилалось бескрайнее небо, усеянное драгоценными камнями звезд. Мелечный Путь был похож на брошенный богиней тонкий украшенный платок, а остальные звезды светили как россыпь самоцветов, и Луна, огромная и яркая, освещала путь, находя отражение в нитях ковыля.

- Мы свободны, - Санджар улыбнулся. - До утра нас никто не хватится.

Об их отношениях уже судачила вся Орда. Шайтан с ней, пусть говорят. Не лезут, и на том спасибо.

Алахчит одернула Салхи, когда тот вздумал схватить пару стеблей ковыля прямо на ходу, и повернула его чуть в сторону, чтобы пойти по проложенной здесь широкой тропе, где виднелись следы от тележных колес, машин и десятков тысяч конских копыт. Этот путь вел обратно к озеру, от которого они уходили, и, хоть в бескрайней степи можно было с легкостью заблудиться, потеряв ориентиры, этот путь Алахчит знала хорошо. Каждый год, сколько она себя помнила, клан проходил здесь, следуя от Хубсугул к Улан-Батору, а затем шел дальше, до тех пор, пока часть табуна не была продана, а осень не вступала в свои права, сковывая травы утренним инеем. Тогда клан торопился домой, в южный Алтай. Теперь их дом будет там, выше по течению реки Туул.

- До рассвета еще долго, - она улыбнулась, эта мысль ее грела. Утром она будет клевать носом, сидя в седле, проклиная себя за бессонную ночь...или, быть может, наоборот, будет вспоминать о ней с мурашками по всему телу и приятной истомой, а дневной переход дастся ей непросто. И не только ей.

- Полнолуние, - заметила Алахчит с улыбкой. - Сегодня не мы одни сбежали из ставки.

Ночь была слишком хороша для того, чтобы просто спокойно спать, а молодежь никогда не отличалась покорностью и смиренным нравом, особенно у кочевников, ценившим свою свободу. И особенно теперь, когда несколько кланов шли заодно, постепенно стирая границы между собой.

Санджар вспомнил ту ночь, когда они случайно увиделись в зверином облике. В такое время лисья натура требовала свободы, ей хотелось охотиться, гулять, проживать степь своими особенными чувствами, на которые люди способны лишь после того, как наладят диалог с внутренним зверем.

- Я надеюсь, мы не увидимся с теми, кто сбежал, - улыбнулся Санджар. - Хочу видеть только тебя.

Ему нравилось смотреть на Алахчит. Сейчас в лунном свете её лицо казалось белым, хотя она была смуглой, как все кочевники, не привыкшие прятаться от солнечных лучшей в степи. Её темные глаза блестели. Её лицо, всегда живо выражавшее эмоции, сейчас украшала освещавшая черты улыбка.

Ястреб фыркнул и потряс длинной гривой. Он смирился с тем, что галоп окончен, и сейчас восстанавливал дыхание, ему было не до людей, хотя он дружелюбно поглядывал в сторону Салхи.

Алахчит снова улыбнулась и подставила разгоряченное от азарта скачки лицо прохладному ветру, который трепал выпавшие из кос пряди и пытался пробраться под запахнутый дэгэл. Алахчит не чувствовала холода - закаленная долгими суровыми зимами и пронизывающими до костей степными ночами, летняя прохлада казалась освежающей. Полная луна, пьянящее разнотравье и близость Санджара будоражили ее ничуть не хуже крепкого айрага.

- Мы далеко уехали, - ответила она, расслабленно откидываясь в седле и удерживая повод одной рукой, - здесь никого, кроме нас.

А если и увидятся еще с кем-то, то это тем, другим, должно быть неловко, что отвлекли ханов от общества друг друга. Алахчит разрешила лисам покидать стоянку, но до сих пор не позволяла уходить в одиночестве, чтобы не рисковать понапрасну. И сама своего запрета никак не нарушала, позвав с собой своего верного нойона. До нее доходила молва - Орда, конечно же, обо все уже знала, что она с ним встречается не просто как с одним из своих нойонов. Ну и пусть.

- Тебе хорошо меня видно? - лукаво уточнила она, приосаниваясь в седле. - Или, может, мне повернуться вот так?

Услышав ответ Санджара, Алахчит рассмеялась, продолжая красоваться и кокетничать. Говорят, на Востоке есть легенда или сказка про девятихвостую лисицу, которая, распушив все свои девять хвостов, обольщает мужчину. Алахчит сейчас дорого бы дала, чтобы распушить не только один еднственный хвост, а все девять. Кокетка - вдруг вспомнила, как называл ее отец всякий раз, когда замечал за ней это позерство и желание порисоваться. Алахчит знала, что красива, что многие мужчины желали бы взять ее в жены не ради ее высокого статуса Великого Хана, а даже будучи она, как раньше, всего лишь хатун бедного клана.

И от слов Санджар-гуая у нее бежали мурашки по спине, когда она видела между высказанными вслух словами то, что он предпочел оставить при себе, искуссно поманив ее лишь краешком истины. Лисья политика. Она расправила плечи, как будто хотела этим жестом показать, что прекрасно все понимает, только вот слова никакие на ум больше не шли. Обычно не лезущей за словом в карман Алахчит, бойкой на язык, сейчас совсем было нечего ему ответить.

- Санджар, - сказала она, чуть помолчав, - у тебя были другие женщины?

Санджар немного удивился вопросу Алахчит, он не ожидал, что она об этом спросит. Немного удивленно взглянул на неё, обдумывая ответ.

- Были, - ответил он, прямо глядя на девушку.

Было правильно ответить честно. Хотя не хотелось бы рассказывать о прежнем опыте в подробностях. Потому что серьезные отношения у него были одни, и его невеста предпочла ему другого. И это не имело отношения к его другим женщинам.

- Кого ты считаешь другими женщинами? - уточнил он. - Были те, с кем у меня не было долгих отношений. И была та, с кем у меня не было близких отношений, но мы были обручены. Ни одной из них я ничем не обязан, ни об одной из них я не скажу ничего плохого.

Это было важным для него. Частью его воспитания. Те, кто проще относился к близости, не были для него плохими. Ту, что его отвергла, он отпустил.