Встретимся за углом

Девушка нашла в себе силы оставить сына с близнецами Цириллы, следуя ее настоянию, звучащему примерно "да удели ты себе хоть немного времени, посмотри, на кого ты стала похожа?!". Поэтому сейчас, скрепя сердце, девушка шла от домика подруги к себе и все не могла понять, что та имела в виду. Вроде бы, Эшфорд пусть и стала уделять себе и своей внешности меньше внимания, чем раньше, все же не стала выглядеть неухоженной... Хорошо одеваться не перестала, учитывая, сколько времени и сил потратила на пересылку хоть малой доли своих вещей в Лхасу, а после так и перетаскивания их сюда, в монастырь. Так на кого же тогда она стала похожа? Что в ней не так? Отражение в зеркале ничуть не располнело, разве что чуть прибавило в груди, животик с беготней за сыном и от его отца вернул практически первоначальное свое состояние... Да и прическа, вроде бы, ее не портит... Волосы, конечно, отрасли, и пускай раньше она идеально их укладывала, нынешнее ограничение в электричестве объяснило ей, что легкая волна - это тоже может быть красиво. Быть может, Цири имела в виду что-то другое? Глаза? Ну... это наиболее вероятно, потому что глаза у нее уставшие и несколько померкшие. Без того юношеского блеска, что раньше. Это называется взрослением. Наверное.


Уже подходя к своей комнате, девушка вновь заметила его. Двер остался в монастыре, неизвестно зачем, непонятно, сам ли он решил или его убедили... Хизер всегда знала, что он легко поддается убеждению, если знать, с какой стороны подойти и иметь львиную долю терпения. У блондинки этого терпения раньше не было, да и сейчас не объявилось, и ко всему прочему прибавился какой-то животный страх перед всеми мужчинами, и перед Пэйном, по известным причинам, в частности. И жили они теперь совсем рядом. В соседних комнатах, и черт знает, кому хватило мозга так поиздеваться над ними обоими. Хизер каждую ночь трясло от мысли, что он спит буквально за стеной и в любой момент может появиться рядом. Она вертелась, ей снились кошмары, и тревога ее, по всей видимости, передавалась сыну. Он стал плохо спать, хотя за ним редко такое встречалось, просыпался по несколько раз за ночь и громко плакал. Стены в корпусе были тонкие... настолько, что помимо безусловно слышимого плача ребенка, их новых сосед, Двер, наверняка слышал пение Хизер, успокаивающее, убаюкивающее и, одновременно, нервное.

Он выходил из своей комнаты, как всегда хмуро сведя брови, взглядом буравя ни в чем не повинную дверь. Как всегда, встречая ее, он буквально бросил в нее свой взгляд, не переключая режим "буравчик" на режим "человеческий взгляд". И Хиз, очередной раз, будто по лицу ударенная, вжалась в стену спиной, пропуская его.

Удушье. Как же надо себя ненавидеть, чтобы задыхаться спертым воздухом из-за банального нежелания открывать окно? Он запер себя в одеяле, ногами сбил мятые вещи, вспотел, но лишь больше сжался в комок. Пэйн был в клетке. Сам загнал себя в нее, сам же и закрыл за собой дверь. Каждый день наблюдал ее сквозь прутья, знал – дури хватит их разогнуть. Но боялся, что она побежит.
Ты такая хорошенькая, Эшфорд. Ты славная рядом с этим малышом. Но стоит только завидеть меня – и ты начинаешь подрагивать, а я это чувствую. Я же волк – мне хочется прокусить горло жертве. Теплая кровь потечет по влажному от слюны подбородку, и ты хрустнешь под сомкнувшейся челюстью. Доломать. Ведь, дорогая, ты не зря меня боишься.
Двер вынырнул из-под одеяла. Он знал, что нельзя проваляться весь день. Он все игнорировал правила, но разве мог не считаться банально с потребностями? Утро давно стучалось в занавески, а он даже не пытался подойти к окну. Затворник, жил затворнически.
Пэйн слышал по ночам ее пение. Слезы мальчика, а может, и она рыдала с ним – было не разобрать, - часто заставляли его просыпаться. Мерить шагами комнату, шептать, бредить, проклинать, чтобы скорее заткнулся. Эшфорд так изменилась с ребенком. Девалась бойкость, глаза потухли, и появилась эта измученная, хлипкая девушка… Слабачка!
Двер раньше мечтал видеть ее такой: вместо маски, вместо вызова – чтобы признала наконец себя слабой, неспособной защищаться. Этот инстинкт хищника – ранить и идти по кровавой дорожке, выжидая, когда наконец жертва приляжет перед ним отдохнуть, когда в глазах появится осознание обреченности и смирение. Но ведь эту рану нанес не он. Ломаная душа не вызывала веселья. Она выглядела скучно, безынтересно.
По сути, Пэйн должен был радоваться: наконец-то, у Хизер все плохо, а он как бы сверху, смеется и раздумывает, протянуть ли ей руку. Однако в душе не смешно, не устраивает, так беспокойно… Что-то злило, злило сильнее, чем если бы блондинка прильнула к другому парню и улыбалась лучиками глаз, заигрывая и искрясь розовыми импульсами, счастливыми и страстными. А все было просто: Эшфорд не схватилась бы за его руку. И этот маленький пункт – такая слабая, а все равно не нуждается в помощи – больно кусался за пальцы, заставляя не лезть, а держаться от нее подальше.
С усмешкой, Двер сжал-разжал в руке тонюсенький серебряный кулончик. Как четки – только эти проклятые, а не святые. Сам ангел от них отказался, выбросил. Маг сплел между пальцев паутинку, расслабил – слетела, поймал и вдруг швырнул безделушку в пол. Надоело. Бросил взгляд на очки, на англо-китайский словарь, на кавардак в пустой комнате – из ничего, просто… сюда же угрюмый Пэйн приехал, а за ним по пятам – разрушение. По крайней мере, парень наконец поднялся и даже решил прогуляться к столовке или к кому-нибудь в гости. Так надоело на самом деле: даже дети, эти маленькие, верткие и невинные – говорят лучше него, перепрыгивая через языковые барьеры. Цвэнь, чень, хрень… Оскалься наконец и выходи, как ни в чем не бывало!
Он направился к двери, без усилия надавив на ручку и вывалившись в коридор, чтобы сморщиться, почувствов ее запах. Просто комната – их кельи так близко друг к другу, что душно, до тошноты, обоим. Только чтобы не пересечься, он не стал узнавать ее расписание: нравится ей страдать – пусть страдает, это ее проблемы. И снова заметил Хиз у стены, вжавшуюся и смотрящую дико, будто он-де какой демон.
Бросил взгляд – и опустил, не приметив ничего необычного. Разве… что-то засосало под ложечкой, но пока неосознаваемо, не ощупываемое. И ее дрожь по телу – в пол, по стене, давая себя почувствовать: вот они, ненависть, страх, негодование. Так за что же, разве это я тебя кинул?
Пэйн прошел мимо, не обратив на нее больше внимания. Только у выхода с терраски замялся, вспомнив, что что-то забыл, и решил вернуться. Полупустой кошелек всего лишь: нечего красть, некуда идти за покупками – но так вернее, так комфортнее. Пошел обратно под прицельным взглядом, лишь отмечая про себя, что Эшфорд с места не двинулась. А раньше же… была такая живая.
Он хмыкнул, глаза в пол – и снова обошел ее, скрывшись за дверью, а когда появился быстро – шугнул. Вернее, Хизер сама шугнулась. Уже неисправимо. Ненормальная. Ее страх выбивал из под ног твердый камень, Пэйн терял равновесие и деревянное самообладание. Снова зыркнул на нее, злясь: когда же это закончится! – и опять пошел вдоль стены, косо глядя, как девушка в нее вжимается.
Воооот же оно… Что-то в мозгу переклинило – то самое неосязаемое нащупалось: растеряннее чем обычно, иначе успела бы забежать к себе в комнату. Хизер, потеряла кого-то? Что, нет рядом отпрыска? Двер улыбнулся, хищно, по-волчьи: мелкого он боялся, необъяснимо, тот вызывал в нем панику в смеси с отвращением и ревностью, но невозможностью сделать с ним что-то. Мамочка… нет, без него она была не мамочка – обычная девчонка, слабенькая, трусливая. Куда же пройти мимо, когда предоставила такой шанс?
Он дернулся в ее сторону, решительно и резко, не давая двинуться, перекрывая пути к отступлению – и ладонями припечатал стены, закрыв по бокам. Глаза в глаза, и улыбка безумца наполовину с хохотом: ее запах дразнил, а так близко он не был давно. Как пульсирует… ммм, он сума сходил: те дни, носом почувствовал, ауру ощутил. Пресек дерганья, навис, оскалился, издевался.
- До каких пор ты собралась меня бояться, Эшфорд? – сиплый голос, гулом отдающийся по стенам. Да, поранить, да, сделать ей больно! – Неужели я так тебя пугаю, что ты не можешь унять дрожь в коленках? – он заржал ей в лицо, забавляясь этой беспомощностью. Крошка Хизер – он даже не трогал ее, просто не давал пройти: она вынуждена была сама схватить его за грудки или руку, если хотела отделаться. Не тронет его – не вывернется, а тронув, хватит ли силенок толкнуть? Пэйн давил на психику, ухохатываясь и упиваясь: слабенькая, ни на что не способная девочка.

Он посмотрел своим взглядом-булавой резко, просто отмечая ее присутствие, и тут же отвел взгляд. Привычка - дело непростое, вырабатываемое окружающими фактами и в дальнейшем редко от них зависящее. Хизер ведь никогда не боялась за себя, ее жизнь этому не научила, самоотверженность плескалась в блондинке на уровне зрачков даже тогда, когда ей там быть не следовало. Вот как сейчас... Последние неполные два года она волновалась исключительно за Малькольма, оттого и шугалась любого мужчины. Впрочем, женщин тоже не жаловала, но куда меньше.
Двер прошел мимо, у нее выставляя назад левое плечо, и лишь этим дал понять, что все еще в курсе ее присутствия, шаги затихли уже у входа, и девушка позволила себе расслабиться и задуматься. Чего это она так шарахнулась, он ведь до сих пор и пальцем не подумал тронуть ни саму Хиз, ни ее сына. На общих трапезах, конечно, оба удрученно пялились в тарелки, но такое случалось редко. Пэйн был не из тех, кто любил есть при людях. Он спокойный, - убеждала себя блондинка, - волноваться не за что. И в момент, когда девушка уже нервно улыбнулась собтвенной трусости перед этим мужчиной, его шаги послышались вновь. В обратном направлении. Снова сработали условные рефлексы, и Хизер, будто и не меняла позу, вновь разъехалась по стеночке, угрюмо провожая его взглядом. Он стал еще более замкнутым, чем до начала их отношений, и Эшфорд, безусловно, винила себя. Она вообще была склонна все принимать на свой счет, и, порой являясь неправой, в данном случае не промахнулась. Ее появление в жизни Двера равно в той же степени, что и ее исчезновение из нее, сильно попортили англичанину психику. Жаль только, что он не удержал маску в момент, когда девушка почти оттаяла и искренне сожалела, видя, что натворила. Набросился, как голодная собака на кусок говяжьей вырезки, и не тронул лишь потому, что хозяин сказал "нельзя". Собаки не отводят взгляда от лакомства, у них текут слюни, но какой-то даже им неизвестный блок в голове не дает наброситься и разорвать.
Двер совсем одичал. Блондинка инстинктивно вытянулась, чтобы тяжелые ладони не коснулись ее тела, распахнула налившиеся было гневом глаза, и замерла в полувытолкнутом из себя ругательстве. Напугать он ее хотел или еще что, но промахнулся. Малькольма рядом не было, как не было и той зашуганной Хиз: она осталась с сыном. Впрочем, неуравновешенная дикарка с Боевого факультета тоже испарилась.
- Снова ударишь? - полуязвительно тихо спросила англичанка. Как и было. Глаза в глаза.

Он выдохнул на нее теплым воздухом: в опасной близости от чудовища, Эшфорд? Ну давай, сделай глупость, разорви преграду своей маленькой ручкой! А она сжималась, сокращая пространство между собой и Пэйном еще сильнее: ведь он наседал тем увереннее, чем больше противилось этому ее тело. Дрожи, дрожи подо мной, дай мне себя почувствовать! Ты же слабая, слабая, слабая!
Улыбка в безумстве глаз: он был страшен, он скалился, он обнюхивал ее, раздувая крылья ноздрей, и едва ли слюна изо рта не капала. Хрупкие плечики, о, ее грудь – великолепный вид сверху, как давно же он к ней не приближался! Блонди, да у тебя взгляд ошарашенный!
Двер смеялся, потому что это было дико. Для него самого – просто взрыв: что я делаю? Он хотел ее трогать, хотел пугать, показать свою силу, раздавить своей массой. «Девочка, ты что, правда считаешь, будто я за тобой приехал? Какая наивность, любимая Эшфорд. Я тебя пугаю? Пугаю? Пугаю?» - он смял каменный выступ под ладонью, словно царапая проход через узкую щель, за которой пряталась желанная добыча. Выл, ревел внутри зверь, но не трогал.
У Пэйна даже глаза стали волчьи – желтые, и клыки прорисовались: того гляди, вцепится. Он страшный, а она такая… потерянная. Нос перестал улавливать панику: только тело, приятное, нежное, теплое, с кровью по жилкам, венками-живчиками. Он хотел ее, пульсацией в висках выбивал желание. Ну, ну!
Хизер остолбенела, но как-то не так боялась. Словно, не за себя, а за взрослого ребенка: в кого вырос, в кого превратился. Двер не осознал этого - все также заходился, как пес бешеный, в желании приблизиться. Должно быть, лаем захлебывался. Он рычал, предупреждая любое ее движение: только коснется, и он готов будет сорваться, потому что нет цепей, которые бы удержали, кроме собственных барьеров в мозгу. Ну, Хизер, отключи же их…
Пэйн следил за ней взглядом, ловя вспыхнувший гнев в глазах и радуясь: она обожжет, она как раньше за себя заступится. Давай же, не тормози, мне надо как раньше!
Слова как когтями резанули по камню: такой звук неприятный, искрящий, противный. Когда волк зверел, человеческая речь ему становилась чуждой – он практически не слушал. Но блондинка – другая, он хотел знать, что она говорит.
- Ударишь? – «ударишь, ударишь» - эхом вторило в голове, возвращая в кипящее сознание человеческое. Да как она смеет, он же…
На глазах уменьшающиеся клыки и осунувшееся лицо – искаженное, но уже не гневом, а страхом. Не специально ведь тогда, зачем это помнить? Хизер, милая, прости, мне за то стыдно! Волк висел над ней, все также почти касаясь телом – миллиметр в сторону, чтобы соприкоснуться. Нет, умела же сделать больно, умела же защищаться! Тварь, дура, идиотка!
Под напором ее глаз, Пэйн стушевался, зарываясь в себя. Хотел ведь – просто вернуть то самое настроение, улыбку во взгляде и воинственные замашки на всех обидчиков. А оказалось… она до сих пор его из-за того случая боится, да? То есть, не всех мужиков на планете?.. Обида, смятение – он дернулся прочь от нее, как от огненной дивы, опуская глаза и руки по швам, отошел на два шага, к комнате.
- Хизер… Ты правда считаешь, что я на это способен? – он попятился вжимаясь в дверь: ведь что это тогда было, если такой невинный? Но какой вообще смысл ходить хвостиком месяцы, если не говорить с ней об этом? Раскачал на беседу, как же. Пэйн осунулся, оседая по стенке на пол, весь белый. Кажется, на него накатило безумство – надо было дать ей пройти и свалить собирать вещи.

Кто помнит...? Действительно, кто сейчас способен был сказать, что именно эта девушка была грозой факультета, неуравновешенной истеричкой, способной тонким каблучком наступать на сердце излишне впечатлительных мужчин? Разве не она когда-то чуть не выцарапала глаза Циммерман за излишне проявленные амбиции? Не эта ли блондинка поджигала однокурсников, не слишком заботясь о их дальнейшем физическом здоровье? Дура! Знала ли она тогда, что такое страх? Понимала ли, как тяжело что-либо терять? О, да... отнюдь, теряла ли?

Прижатая к стене, тяжело дышащая от неожиданного испуга, с высоко вздымающейся грудью, на которую кидал хищный взгляд нависающий над ней мужчина, и сейчас не казалась испуганной. Она не знала, чего он хотел, просто ее тела на полу в разодранной блузке, может быть, искрящихся истерикой глаз, извинений, страха... Он изменился, Хизер действительно не знала, чего от него можно было ожидать. Но не боялась его. Нет, я уже говорила, за себя она никогда не боялась... А Мальк был у подруги. Значит, с ним все будет в порядке. А на себя? На себя наплевать. Подобное думать о себе, подставляясь под возможный удар бывшего парня... настолько бывшего, что тот до сих пор не мог тебя забыть. Тебя, которая делала больно. И тебя, которая делала хорошо. Помнится... он называл ее ангелом. Когда-то давно, несколько лет назад... он называл ангелом белокурое чудовище с весьма абстрактными понятиями справедливости. А сейчас, глядя на то, как оттуда, где должны находиться крылья, стекают по спине того самого ангела струйки густой темно-красной крови, как сжимается она в страхе, как обнимает тонкие плечи руками, тщетно страясь отгородиться от мира... он набрасывается на "ангела", будто на свежий ужин, и рвет на куски и без того шаткую психику.

Что с тобой, Двер? Ты так пытался добиться расположения? Чего ты хочешь? "Да определись ты, в конце концов, что тебе нужно от меня!" - уже мысленно проорала себе англичанка, не контролируя поток мыслей... Быть может, что-то успело перепасть и ему... Но парень шарахнулся раньше, вряд ли что-то уловив. Как-только он отошел, задав совершенно... неуместный, казалось бы, вопрос, Эшфорд тут же обняла себя за плечи длинными пальцами. Откуда же она могла знать... на что он способен? Откуда?

Девушка проследила за Пэйном взглядом, будто под водой наблюдая, как он сползает по стенке, бледный, с остекленевшим взглядом... Не верит тому, что она так сказала... Или, может быть, сам не ожидал от себя такого? нет... ей не страшны были ни его клыки, ни его глаза... она и не такого повидала, она была с ним в дни, когда он еще меньше себя контролировал... нет, она не боялась его. Знаете... наверное, она даже не потеряла на него управу.

Оторвавшись от стенки, которая будто держала ее за кожу, разочарованно глянув на смятую под его пальцами стену, девушка, кое-как вспоминая себя прежнюю, едва-едва переступая через себя настоящую, несмотря ни на что приблизилась к парню-цвета-побелки, присела на корточки, не переставая крепко держать себя за плечи и, едва ощутимо дотронувшись холодными губами до его щеки. Пока не дернул рукой и не отшвырнул в сторону, будто тряпичную куклу. Разозлится - хватит сил. И блондинка это знала.

- Я не знаю, Двер, на что ты способен... - она быстро выпрямилась. Вдруг, сейчас опомнится? И отвернулась, зажмурившись. - "Способен. Все вы способны."

«Уходи. Я сказал, убирайся!» - Двер мысленно рявкнул на волка, пролезшего сквозь лицо оскалом: опять он напугал ее, опять сделал девочке больно, пускай не успел коснуться. Эта тварь пожирала его, всякий раз изворотливо срываясь с цепи, чтобы что-то испортить. Невменяемость, как раздвоение личности: тут инстинкты, на запах, на тепло, на затравленность или уверенность в собственных силах, - а там Пэйн, настоящий, любящий, но обиженный. Они оба были слишком взрослыми, чтобы срастись наконец и свыкнуться: волк сильный, дикий, иначе был бы собакой. А Двер… Двер стал слишком податлив чужой воле, он всегда был легко управляемым, ведомым. И пускай на деле две личности были одной, он не осознавал, что монстр движим не собственными порывами, а… его руками.
Пэйн уставился на свои ладони: «Ты бы сжал ее хрупкую шейку, ты бы с удовольствием придушил ими Малькома – этого улыбчивого ребенка, которого она любит, забыв про тебя. Зверь, не подвергай ее риску, беги, убирайся подальше!» Оборотень окончательно осел, не зная, как повести себя со своими смешавшимися желаниями, со своими страхами. Краем глаз, видя, но не то чтобы замечая, он смотрел сквозь любимую Эшфорд, напуганную и едва отпечатывающуюся от стенки. Теперь она точно дрожала – через пол было слышно.
Три коротеньких шага – она поравнялась с ним, непонятно зачем – ей бежать бы. Но присела на корточки рядом и потянулась к щеке – а он не отшатнулся, потому что представить не мог, что она это сделает.
Холодное прикосновение губ, сухое, как будто дотронулась заледеневшими пальцами. Нет, он бы не отшвырнул ее, в здравом уме или в беспамятстве. Что, что она делает?
- Х-хизер… - слабый выдох, когда она оторвалась и встала, резко отвернувшись. Хорошая девочка, родная, любимая. – Я даже обнять тебя боюсь, Хизер.
Ему не тяжело далась эта фраза. Даже чувственно выпалил, как камень с души сбрасывая, но… понимал, что это не меняет ничего. Дотронуться, хотя бы на прощание: она выросла, а он остался прежним. Ему не помогают таблетки, не помогает быть далеко, не помогает и близко. Жизнь – такая падла… Он усмехнулся, но быстро спрятал это на лице. Не вставая, прошептал ей:
- Если хочешь, я уеду, любимая.

Девушку затрясло.

Право же, будто дитя малое еще неокрепшими ножками пытается ступать по миру, чтобы изучить его, так и Хизер сейчас... творила сущую ересь! Никто же не дергал ее за подол, науськивая успокоить разбушевавшегося волка. Дура, что с нее взять... Хизер все так же не оборачивалась на парня, но чувствовала - он смотрит и чего-то ждет. О Боги... Блондинка вздрогнула, будто от удара плетью, и зажмурилась еще крепче. Инстинктивно ожидая удара в спину, Эшфорд сжималась, не хотела ничего видеть, как провинившиеся дети не хотят, и если бы не сжимала с силой свои плечи, то обязательно бы еще и уши заткнула. Незачем ей было это слышать. Незачем.

Двер говорил то, что англичанка, не смотря ни на что, хотела слышать... Хотела, но каждое его слово било по ней с новой силой, и она дергалась, будто на публичной порке, сжималась все больше, страдала... он замолчал, а она все еще стояла, ссутулившись, ждала нового удара, но Двер продолжал молчать.

"Если хочешь, я уеду, любимая", - девушка смотрела прямо перед собой, переваривая сказанное. Любимая... все еще любимая. Что бы она ни делала, что бы ни говорила. Любимая. Она обернулась, глядя на мужчину, как удивленный голубь на горстку семечек, просеменила к нему и села рядом. Даже, будто подросток, как раньше, прижалась плечиком к его плечу. Честно? Она не хотела, чтобы он уезжал, но и боялась, что он останется.

- Двер... - тихо спросила она, по-детски смущенно глядя на свои коленки, объятые руками. - Я не хочу, чтобы ты уезжал. Честно... не хочу.

Она сглотнула слова, застрявшие в горле, все не могла решиться их произнести, потому что была уверена в том, что не хочет услышать ответ. Выбирая между мужчиной и сыном, она никогда не выберет мужчину.

- Скажи... как ты относишься к Малькольму?

Двер на что-то надеялся? Старался вызвать жалость? «Смотри, я такой беспомощный, я так страдаю без тебя, да я себя даже не контролирую!» - волк внутри проржался, на миг нацепив маску гиены. Позволять решать что-то самке – это законы африканской стаи. Но он заткнулся, потому что человек был не в настроении.
Да, Пэйн любил Эшфорд. Бешеный пес был бешено увлечен далекой луной. Но своя рубашка – она ближе к телу. Оборотень оставался эгоцентричен. Он был не склонен обманывать ни себя, ни окружающих: сама прямота, воспринимающая за истину сарказм. Вот Хизер трясло, она сжималась в плечиках и разве только не плакала – ей было плохо, очевидно, не лучше, чем Дверу. Но он замечал лишь себя, который давно «заслужил» награды за преданность, а сейчас был снова обижен дурацкой фразой про кулаки. И смешно было, что, присев рядом, плечо к плечу, доверительно, девушка позволила себе спросить… про мелкого уродца, про недоразумение, заставившее измениться обоих. Заставившее мучиться его два года.
Пэйн не злился – сейчас не особо. И без того был ошарашенный, опустошенный. Что она хочет услышать: будто он его любит? Ну ляпнет, и что же? Бах, фанфары, праздник, свадьба? Перемирие? Нееет… И он опять заулыбался, как-то печально, потерянно. По крайней мере Эшфорд его домой не отправила, хотя… была ли это – Эшфорд?
Двер повернул к ней шею, рассматривая в профиль лицо. Потрепанная, уставшая, даже настолько, что будто слегка постаревшая. И не понять откуда это впечатление: ни одной морщинки на идеальной коже. Он не осмелел, просто – она сама подала сигнал, примостившись рядом и поцеловав его в щеку. Протянул руку, несмело проводя по подбородку теплыми пальцами, и оставил их на скуле, почти неощутимо касаемые.
- Хизер, давай не будем об этом?.. – попросил, заглядывая ей в глаза. Он как-то забыл, что она умеет в голове копаться – никогда не чувствовал, если она это делала. Просто не любил волк мелкого. Не любил. И не мог ничего с собой поделать. – Не испытываю я к нему… ничего.

Она кивнула. Просто кивнула. Для чего спрашивала, ведь знала, что в нужные моменты Двер чрезмерно прямолинеен и не будет врать. Догадывалась, что в момент, когда дело коснется ее безопасности и безопасности ее сына, мужчина не будет врать. Ее давно никто не касался. Не просто там - лапал за грудь или лез рукой под юбку, но даже вот так вот... пальцем водя по скуле, придерживая за подбородок, настойчиво, но совсем не властно поворачивая к себе личико... ее слишком давно никто не касался.

Скорее, это было даже не неожиданно... Нет, это было странно. Возможно, да, вспоминая былые времена, стоя в ванной перед зеркалом, пока сын спал, она прикрывала глаза и гладила себя по шее, скулам, вспоминая моменты, когда была желанной. Но сейчас, когда Двер сидел рядом, и она сама прижималась к нему, она просто растерялась, не зная, как реагировать. Предполагалось, что в такие моменты нужно целовать, и, глядишь, она бы, поддавшись влияниям прошлого и желаниям тела, бросилась на шею этому человеку, забыв, что минуту назад он прижимал ее к стене... Но не зря же она задала этот вопрос. И себя ограничивала. И его.

- Я... - замялась девушка, стараясь отвести взгляд, который он ловил. Она не дура. Он не будет любить чужого ребенка. Никто не будет любить чужого ребенка. - Я не могу променять его на тебя. Я все понимаю. И ты пойми.

Англичанка совсем не хотела комментировать, что она не доверяла Дверу. Ни десять минут назад, ни сейчас, ни в ближайший месяц. Никто, конечно, не требовал от парня броситься в омут головой и полюбить ребенка, как полюбил его мать. Учитывая, что с самой Хиз он был... ну, малость агрессивен. И снова неловкое молчание, Эшфорд не знала, что сказать, и о чем сказать, тоже не придумала. Если не об этом, то о чем? Как она провела лето, что ли?

Он убрал руку, почувствовав ее неуверенность. Как будто ей было некомфортно: что ж, ему тоже, хотя он был не против любовной близости. Типичный мужик – все вопросы через постель. «Нет, Хизер, я не такой. Я умею воздерживаться.» - пальцы мягко согнулись, отпуская подбородок и сворачиваясь, подобно увядающим лепесткам, на ладони.
Конечно, он понимал ее. Должен был понимать. Ребенок важнее – для любой матери, иначе Эшфорд не была бы такой… женщиной. Пэйн давно не номер один в ее сердце. Он вообще – не номер. Хорошо, если старый забытый друг, которому можно довериться, но ведь и этого между ними не было. А сейчас он хотел, хотел ходить за ней собакой, ласковой, дарить ухаживания, демонстрировать покорность, заслуживать то, что отобрала та давняя попытка задушить из мести.
Нет, что сделано, то сделано: она изменила и была наказана. Только… за что же его за компанию в падшие ангелы?
- Я понимаю. – Двер сглотнул, отводя взгляд вниз, случайно цепляя ее грудь и соскальзывая, как будто это так стыдно – увидеть сиськи под платьем. Нет, в нем больше не говорило беззубое жжение в паху, и зверь, кажется, поунялся.
- Ты хочешь… со мной прогуляться вечером? – постарался перевести неловкое молчание и вдруг понял, что не получается. Мальком же, да? – М, извини, я не подумал, ты же нужна ему.
Дети… Сколько от них проблем? Лучше сразу пресекать на корню беременности, особенно эти… нежелательные. Ее ведь бросил Килколлен, или просто что-то не сложилось? Еще одна неудачная попытка развязать разговор на левую тему:
- Ему не хотелось этого ребенка, правильно? - Пэйн не издевался. Пэйн просто хотел услышать, является ли он кем-то получше Кельвина, если эм… также не испытывает ничего к малому. Хизер задевала эта тема. – Знаешь, было бы хуже, если бы ты искала папочку. – привет, неуклюжие ободрения от Двера.

Сначала растерянно кивнула. Мол, конечно, вечером... прогуляемся, конечно. Цирилла, она такая... пока Хиз не "приведет себя в порядок", обратно на порог за сыном не пустит. И какая муха укусила тогда Эшфорд, когда она соглашалась на этот цирк? Честно говоря, ей действительно следовало бы прогуляться, хотя бы глянуть окрестности более или менее, знать, где живет, и не только со слов. Только в момент, когда девушка хотела нарушить неловкое молчание согласием на совместную прогулку, Двер, как, в общем-то, и всегда, всю подростковую идиллию нарушил.

Хизер зашлась краской, и не гневной толком, и не смущенной, скорее - детским возмущением. Какое твое дело! Ты же к нему никак не относишься! Глянула грозно на излишне разговорчивого бывшего, минутой ранее признавшегося, что чувства никуда не делись, и сжала губы в ниточку. Он наверняка помнил эту ее привычку. Первый признак - блондинка не довольна.

- Ему хотелось этого ребенка, Двер, - отчеканила девушка, - ничуть не меньше, чем мне.

Мужчины... Хизер в очередной раз убедилась в том, что им только и нужно быть лучше кого-то. Один - богаче, другой - хитрее, третий - любвеобильнее, четвертый - вернее. Пэйн сейчас сидел рядом (замечу, англичанка нервно отдернула свое плечико, которым касалась мужчины) и буквально воплощал собой, черт возьми, идеал мужа. Разве что не вопил: "Хизер, я не беден, люблю тебя, до сих пор верен тебе, принесся за тобой на край земли! Выходи за меня!" - и умудрялся при этом изрекать необходимые, но явно не самой Эшфорд, наблюдения.

- Я справляюсь и без папочки, окей?

Ей не нравилось. Определенно, это даже ее раздражало. Блондинка в миг сделалась строже, серьезнее, предвзятее. Папочка? Да она от папочки сбежала, когда его "забота" перешла всякие границы. И от папочки этого папочки тоже сбежала, когда тот начал всерьез задумываться о благополучии молодой семьи. Конечно, зачем сыночку раньше времени внебрачный ребенок, а? Девушка подняла голову, упершись затылком в стену и позволив потолку полностью завладеть ее вниманием, и задумалась. Вот бы стать подростком...

«Ну, хотелось так хотелось, - Двер мысленно пожал плечами, хмыкнул и отвернулся куда-то в сторону, - Все равно же отчего-то кинул». Ух, и до чего же ловко девушки себя в чем-то убеждают. Особенно если жизнь вдруг поворачивается не той стороной, которой хотелось бы: сразу так появляется эта уверенная фраза, мол, «да это подарок судьбы, да я добивалась сама, я именно об этом мечтала, мне сейчас хорошо»… Угу, хорошо тебе, Эшфорд? Видел волк, как ей хорошо. Как боится всех и вся, малого и на секунду оставить не может (где он, кстати, сейчас?), как любое слово касательно этого задевает и девочка вздрагивает и отдергивается, хотя вот лежала уже плечом на его плече. Дурочка. Ну и корчи из себя, раз нравится. Сам тоже натянул на рожу каменную маску: конечно, дорогая, у тебя все и.д.е.а.л.ь.н.о. И вслух на уязвленную отчего-то реплику – похвалил же вроде, - торопливо пробормотал:
- Конечно, конечно, Хизер, я и говорю: ты молодец.
И пусть разговор был неуклюж и необтесан, Пэйну не хотелось его прерывать. Вот ведь – давно рядом не сидели. Давно даже такими дурацкими репликами не обменивались.
- А я балда, учебу бросил. – нашел наконец куда свернуть, чтоб не о малыше Малькоме. Надо же было что-то о себе, а не только про блондинку. Может, хоть тут Эшфорд найдет с ним общую волну и обругает, назвав пару раз идиотом разными словами. Пускай, чем бы дитя не тешилось. Он опять бледно улыбнулся: соскучился.
- А там ректора сменили, ты в курсе? – как-то реально не помнил, застала ли она те времена. – Наш декан место занял. Изменений понавводили, руководство к чертям на плаху, короче не знаю, коррупция наверное. В общем это… Я в шахматы играть научился, хочешь, обыграю? Доску не купил только, но я сбегаю, тут километров пять. У меня времени свободного много. Кхм… - Дверка давно болтуном себя не чувствовал. Чего-то такой раскрепощенный стал, говорил фразу на фразе, иногда слабо связываемо в логическую цепочку – читай, баловался. Заново с ней знакомился. Чем живет, чем дышит, не все же ребенком? Не доверяет о себе, будет, значит, о нем. Ну или про погоду.
- Я по Англии соскучился. Ты вернуться туда не хочешь? Нравится в Китае?

Девушка улыбалась, продолжая глядеть в потолок. Скромно и тихо, по-доброму, действительно радуясь полнейшему дебилизму ситуации, оттого и улыбка ее была какая-то... дебильная, что ли. Двер говорил и говорил, много, невпопад, и многие вещи она знала. Удивлена была, разве что, что он не помнил, что она успела застать Локи на "престоле". Удивлена скорее потому, что на том балу Двер сам же ее на руках таскал, обрыкивая преподавателей. Примерно через месяц после того бала в Академии ее уже никто толком не видел, сидела, можно сказать, взаперти, окруженная медведеподобными няньками самой себе, и носа не показывала из комнаты, хотя очень хотелось.

Сейчас, когда рядом не возился сын, зато совершенно по-детски лепетал Двер, она отчего-то почувствовала себя живой и нужной. Никто ей толком не намекал на то, что она все еще живой человек, мужчина разве что... любимой назвал, но это так грело душу.

- Я не умею играть в шахматы, - радостно прошептала девушка, даже и не надеясь, что Пэйн услышит. Будто мысль вслух озвучила, блеснула довольно глазами. Ожила и перестала быть какой-то серой. - Пойдем, прогуляемся? Пожалуйста, я так давно просто не гуляла...

Хизер наклонила голову на бок, совсем скромно, по-девичьи, тронув губы невинной улыбкой. Он был по-своему прав, они заново знакомились, потому что стали совершенно другими людьми. Девушка с внешностью Хизер Эшфорд выросла и стала загнанной мамашей, парень, выглядевший, как Двер Пэйн... совсем как-то возмужал. Раньше от был не таким. Или она просто не замечала.