Зимним утром.

Сегодня с утра было пасмурно, зябкий ветер холодил лицо и руки. Теребил рукава кимоно. В разреженном воздухе пахло зимой. Юкико с наслаждением вдохнула запах снега, опустив тяжёлые веки, стараясь каждой клеточкой своего тела ощутить близость холода, ведь скоро уже весна. Скоро ветер будет теплее, вольно расправит крылья, запоёт в вершинах сосен, а пока нужно было ловить каждое мгновение, стараться коснуться зимы в этом тёплом крае хотя бы кончиками пальцев. Ведь эта зима может быть последней.
Сонливость давила на глаза Юкико, напускала туман в тяжёлую голову. Усталость сковывала мышцы. «Осталось дойти совсем чуть-чуть,» ─ твердила себе Юкико, глядя на дорогу. Бабушка оставила её несколько шагов назад, вручив в руки мешочек с чаем, и жалобно улыбнулась, глядя под ноги внучке. Бабушка была слишком стара, чтобы идти дальше. Но Юкико всё понимала, поклонилась на прощание и пошла дальше одна. Одна со своим уставшим сердцем, ветром в волосах и инеем на ладонях. Осенний иней ─ так называла мать бледность Юкико. Если она сейчас не заблудилась, не сходя с дороги, то вот-вот она увидит и монастырь, недолго же осталось, так сказала бабушка. Но это кицунэ могли водить за нос, посылая неверный путь, тогда и к следующему утру не выбраться.
Через несколько шагов, поначалу огромной тенью, а после хмурым величественным силуэтом, из рассветной дымки вынырнули ворота. Сердце в груди тяжело стучало, и Юкико поняла, если бы ворота были дальше, она могла и не дойти.

Настоятель её вечером сказал Ньяо, что в монастырь должна прибыть новая ученица, которую ему поручат. Местным прорицателям в таких вопросах можно было полностью доверять, и утром старший мастер вышел к воротам, чтобы встретить свою подопечную. Он ней он пока не знал ничего, только сам факт, что она должна прийти.

Этим утром было ветрено. Ньяо любил такую погоду, несмотря на холод, который она несла. По земле стелились вихри поземки, что случалось здесь крайне редко: обычно снег в районе Лхасы шел весной и осенью, и никогда не копился на земле. Лишь горные вершины были щедро им устелены в любое время года.

Вдалеке показалась путница. Ньяо присмотрелся, с удивлением заметив, что на девушке надета японская одежда. Линь Ян Шо привлекал людей со всего мира, потому здесь не чувствовалось обычного для Поднебесной настороженного отношения к японцам, сам же старший мастер сейчас волновался лишь о том, понимает ли девушка китайский язык. Сюда никто не попадает случайно. Он вышел из ворот навстречу путнице и вежливо поклонился.

- Добро пожаловать в Линь Ян Шо, - сказал Ньяо с приветливой улыбкой. – Меня зовут Ши Ньяо, я буду твоим наставником. Можешь обращаться ко мне просто «сифу».

После этого он замолчал, дожидаясь, кода девушка представится.

Последние шаги -- это всегда очень тяжёлый труд, последние шаги -- это то, от чего обычно и зависит судьба. Юкико поднялась выше, чуть щуря сонные глаза, сквозь тонкие ресницы глядя вперёд. Главное сейчас не упасть. Наверное, нужно лучше смотреть под ноги. Но Юкико не опускала взгляд, медленно, размеренно шагая вперёд, немного неуклюже переступая в своих старых дзори. Если бы она не так торопилась, то подготовилась бы к дороге в эти странные горы, но когда готовиться, если твоё время отсчитывается уже по неделям? Если твоё тело смертельно устало, сердце отказывается качать кровь дальше, а утомлённая душа ищет покоя уже сейчас? Слишком рано она уходит, 18 лет -- это ещё не срок. 18 лет -- это время, когда ты становишься настолько свободен, что живёшь, затаив дыхание, ожидая чего-то необычного, особенного, когда ты отвечаешь за свои поступки и пьянеешь от внезапно нахлынувшей власти над судьбой. Но Юкико знала такие вещи лишь по книгам, 18 лет ничего для неё не значили. Нужно начинать жить в такое время, а Юкико уже собралась умирать. Теперь нужно менять эту маленькую несостыковку, забыть о смерти и прожить оставшийся срок там, куда привела Юкико горная дорога. Главное забыть о смерти.
Кто-то вышел навстречу. Юкико, заблудившаяся в собственных грёзах, заметила его, лишь подойдя к воротам. Китаец. Юкико любила китаёцев. Мать была задорной китаянкой с осенней печалью в глазах, бабушка была приятным рассказчикм с запахом каких-то лесных магических трав из карманов. Да и сам китайский был каким-то забавным, ласкающим язык, словно мёдом стелящемся по нёбу. Милый певучий язык.
Юкико некоторое время молчала, перекатывая приветствие на языке, всё-таки с этой фразы должна была начаться немножко другая жизнь. Немножко другой Юкико.
Юкико глубоко поклонилась своему наставнику, стараясь показать всю степень своего уважения, и смакуя слова ответила:
-- Доброе утро, сифу, моё имя -- Юки.
Привычная ложь грела душу, да и к тому же, наверное, заводить новую судьбу нужно с новым именем.

Девушка говорила на китайском довольно чисто, и Ньяо понадеялся, что у них не будет проблем со взаимопониманием. Он говорил на путунхуа с небольшим южным акцентом, от которого не избавился за время жизни в Линь Ян Шо, где иностранцев было больше, чем китайцев.

- Очень приятно, Юки, - сказал старший мастер с приветливой улыбкой. – Ты, должно быть, устала с дороги?

Девушка выглядела бледной и уставшей, возможно, ей пришлось преодолеть немалый путь до того, как она оказалась в Храме Мудрости. Либо она не привыкла к горному климату, который многих заставлял неважно себя чувствовать в первые дни, проведенные в районе Лхасы.

- Пойдем, - Ньяо жестом пригласил ученицу пройти в ворота монастыря.

В это время завтрак уже закончился, но Юки стоило накормит с дороги перед тем, как показывать ей её комнату. На площади перед храмом было немноголюдно, лишь кто-то из учеников подметал каменные плиты, на которых были изображены восемь священных символов и две эмблемы монастыря. С тренировочной площадки доносился шум: там уже начались занятия.

- Расскажи, что ты хочешь здесь узнать, - попросил Ньяо, когда они проходили по центральной площади в сторону ручья, за которым находились жилые постройки.