Охотник и его жертва

Первое превращение Френки было спонтанным, она сама еще долго не могла понять, что же произошло. Немка получила письмо из дома, в котором было написано, что умер отец. Это было большим потрясением для девушки, а следующие пять минут напрочь выпали из памяти. Она помнила только стягивающую боль в мышцах, хруст костей, от которого звенело в ушах, а так же невероятное давление в черепной коробке, казалось, будто голова находится в тисках. Только благодаря этим ощущениям Френки сообразила, что превращение состоялось.
Отца она, кстати, не оплакивала. Рано или поздно это должно было случится, он слишком много курил и пил, чтобы прожить долгую жизнь. Его смерть просто положила конец мучениям матери, избавила от побоев. Сама Френки сбежала из той страшной жизни сюда, в мирный монастырь, но матери было некуда бежать. Немного эгоистично было бросать мать одну сейчас. У них чересчур бедная семья, неизвестно, где мать возьмет деньги на похороны. Френки старалась об этом не думать, забыть, чтобы не мучили угрызения совести.

Страшные сны больше не мучили Френки, однако на смену одной беде пришла другая. Превращения случались часто, и девушка пока не могла их контролировать. Она даже не знала, в какое животное превращается, потому что стеснялась кому-то говорить о своей новой способности. Так уж сложилось, что немка была самоучкой, и теперь, столкнувшись с чем-то новым и неизведанным для себя, желала разобраться самостоятельно.

Франциска сидела у ручья, и собиралась идти на ужин. Как только оно подошла к дикому саду, то сразу же ощутила покалывание в районе позвоночника. Это ощущение она уже успела запомнить, так что, прежде чем она потеряла контроль над телом, успела скрыться за деревьями.
Превращение было долгим и болезненным, а когда оно завершилось, мышь стала единственной хозяйкой этого тела. Однако если первые свои превращение Френки вообще не помнила, то в этот раз она была уже наблюдателем. Она тоже находилась в теле этой мыши, видела то же, что и она, но была словно заключена в клетку, из которой не могла вырваться. Казалось, что нужно вырваться из этой клетки, чтобы управлять телом, однако пока сил на это не хватало. Впрочем, в этом был большой плюс, теперь Френки точно знала, что её звериный облик очень маленький.

Мышка была напугана и растеряна. Она не могла разобраться в своих ощущениях: она вроде бы знала это место, но вместе с тем была здесь впервые. Чтобы хоть как-то отогнать это двоякое ощущение, она бегала между сухими листиками и обнюхивала всё.

С радостью внимая хрусту сухих листьев под ногами, Марыся уверенно ступала по посветлевшему осеннему парку. Она не прогуливалась, а точно знала, куда и для чего направляется. Еще с десяток шагов по тропинке и она свернет чуть вправо, а там еще немножко, и взору откроется полянка с каменистым бугром посередине, свободная от кустарника и деревьев. Девушка уже не впервые использовала это уединенное место для того, чтобы совершить превращение, спокойно, без лишних, даже случайных зрителей. Сегодня, как это обычно бывало, маленький сокол уже с раннего утра рвался наружу и требовал полета, однако другие дела и занятия вынуждали Марию сдерживаться, что ее порядком напрягало и даже злило. И только ближе к вечеру, она не выдержала и, решила-таки осуществить свое настойчивое желание.

Достигнув поляны, оборотничка стянула с себя куртку и торопливо пристроила ее в развилке ствола одного из низких деревьев. Затем вышла на открытое место, шагнула на выступающий из земли большой плоский камень, и, улыбаясь, запрокинула голову. Небо было почти чистым, ветер не сильным, до наступления сумерек, по ее приблизительным подсчетам, оставалось не менее часа и, вообще, судя по всему, ничто не должно было помешать. Марыся опустила голову, с наслаждением глубоко вдохнула осенний прохладный воздух и, прикрыв глаза, сосредоточилась на себе-птице.

Ее уже не пугал хруст собственных костей, ломающие, сдавливающие и скручивающие ощущения во всем теле были уже не столь болезненны, да и происходило все с каждым разом быстрее и быстрее, однако, оказавшись в пернатом тельце, она еще некоторое время сидела неподвижно, собираясь с силами, слушая учащенный стук своего сердца. Наконец, она встрепенулась, неторопливо повела головой, переступила с лапки на лапку и, сделав широкий сильный взмах крыльями, мягко оттолкнулась от земли.

Набрав высоту, соколица вдруг поймала упругий поток теплого воздуха, поднимающийся от остывающей земли, и ведомая инстинктом, подчинилась его движению, «легла» на него, предоставив крыльям отдых. Она парила, совершая широкий круг над парком, и с ленивой негой взирала с высоты на все, что происходило внизу. Вот у ручья что-то спугнуло стайку мелких птичек, и они разлетелись врассыпную, вот обитатели монастыря потянулись к столовой, видимо, на ужин, вот в облетевшем дереве торчит ее куртка, а вот... Что это? Или, скорее, кто это?

В прогалине между деревьев в желтой листве явно копошился кто-то очень маленький. Ощущения Марыси моментально обострились, она вся будто обратилась в зрение и слух, сосредоточившись на одной точке. И это уже не было просто любопытством, ею овладевал древний инстинкт охотника. Почти не шевеля крыльями, а лишь слегка развернув их, она словно зависла на одном месте, буравя взглядом мелкого серого зверька, которого теперь могла разглядеть почти во всех подробностях.

Это двоякое, непонятное ощущение все больше и больше пугало мышку-Френки. Она была такой маленькой, что могла с легкостью пролезть между сухих листьев, практически не шевеля их. И вот она перебирала лапками, бегала от одного листка к другому и принюхивалась. С одной стороны, всё вокруг было ей так знакомо, она была здесь уже сотни раз и знала, что если побежать прямо и затем свернуть на право у дерева, формой напоминающее букву «У», то она прибежит к ручью. А если развернется и побежит назад, никуда не сворачивая, то обязательно наткнется на беседку. Но в то же время мышь чувствовала, что видит эти деревья и эти камни впервые, а страшнее всего то, что она решительно не помнит этих запахов. Ни одного, хотя запахи – это то, что она никак не могла забыть.

Повинуясь инстинкту, мышь побежала вперед, желая найти себе ночлег. Она понимала, что совсем скоро сядет солнце, и ей нужно найти место, где она могла бы спрятаться от ночных хищников, коих в этих краях было не мало, в этом она была почему-то убеждена. Нужно было найти какую-нибудь норку, и вот Френки, желая найти себе убежище, начала перемещаться по лесу, и в конце концов выбежала на ту полянку, на которой превращалась Мария. Мышь привлекла яркая курточка, которая сильно выделялась на фоне коричневых стволов деревьев. Сначала серая испугалась и замерла, но куртка не шевелилась, и Френки, ведомая любопытством, начала приближаться к ней.

Если бы на месте Марыси оказался более опытный охотник, то, скорее всего, мышке уже бы не поздоровилось. Сапсаны с потенциальной жертвой не церемонятся: увидел, «прицелился», бросок и... поминай как звали. Тем более что полевка вела себя как-то беспомощно, казалось, бестолково металась в сухой листве, и слух птицы неплохо улавливал это шуршание, четко отделяя от всех остальных даже более громких звуков. Однако даже опытные соколы к наземной цели не бросаются сразу с большой высоты, а сначала снижаются метров до трех. Но попытка спикировать и зависнуть ниже, прямо над зверьком, Марыське не удалась. Почувствовав, что теряет равновесие, она усиленно заработала крыльями, выравниваясь в воздухе. Улетать далеко не стала, а закружила над мышью, не сводя с нее нацеленных глаз.

Тем временем зверушка прекратила метаться и побежала среди деревьев, то и дело ненадолго скрываясь за толстыми ветками. Соколица, влекомая азартом хищника, преследовала ее не только взглядом, но и постепенно смещая за ней центр описываемых ею в полете кругов. Она выжидала удобный момент, а именно, когда мышь вновь окажется на более открытом месте.

Сейчас... еще немного... Заканчивая очередной вираж, Марыся начала плавно снижаться, рассчитывая, что мелкая с секунды на секунду выскочит из под деревьев. Так это, в общем-то, и случилось, но тут, вдруг, что-то пошло не так, как ожидалось. Серый зверек не спешил на открытое пространство, а остановился у дерева, у того самого дерева, где она оставила свою куртку. Конечно, почти неподвижную цель было бы легче схватить, но в такой близости веток и кустарника это могло бы печально закончиться не только для мыши. Все-таки не настолько птица была голодна, чтобы очертя голову рисковать своим здоровьем. Она подождет...

Свернув чуть в сторону, Марыся сустилась еще ниже и аккуратно приземлилась на толстый сук одного из крайних деревьев, откуда прекрасно было видно все, что делалось на поляне. Она не складывала крыльев, а разведя их в стороны, напряженно наблюдала за своей «дичью», натянутая как струна, готовая сорваться с места в любой момент.

Яркая куртка не надолго привлекла внимание мышки. Она добралась до дерева, старательно оббегая сухие листья, а затем полезла по дереву, цепляясь когтистыми лапками за кору. Френки узнала в вещице одежду, однако для мышки предмет был неизвестным и странным. Она медленно и осторожно, боясь, что цветной предмет сейчас на неё нападет, подползла ближе и начала его обнюхивать. Пахло человеком, опасным, огромным зверем, который мог так легко её раздавить. Мышка очень боялась людей и, должно быть, именно поэтому ей было так неуютно. Всё это место было пропитано духом людей, словно они бывали здесь ежедневно, год за годом, и успели оставить свой запах на каждой травинке. Со временем он выветривался, но не настолько, чтобы она его не почувствовала.

Мышка опасалась того, что за этим предметом скоро придет хозяин, а потому поспешила покинуть дерево и оказаться как можно дальше, чтобы, когда человек придет, он её не увидел и не причинил вреда. Лазить по дереву было легко, крохотные, но все-таки острые коготки, прочно цеплялись за шершавую кору, не давая упасть.

Однако очутившись на твердой земле, она почувствовала себя значительно увереннее и спокойнее. Нужно было продолжить путь, и мышь побежала вдоль полянки, стараясь не выбегать на открытое пространство. На всякий случай. Пробежав пару метров, она остановилась, приподняла корпус так, чтобы иметь возможность оглядеться. Кругом трава, высокие деревья, никакой опасности. Разве что… Мышка замерла, а сердце Френки ушло в пятки. Орел. Или сокол. Она не могла сказать точно, но внушительных размеров клюв и лапы, снабженные крупными когтями, ясно показывали о том, что птица хищная. Перепугавшись, мышь бросилась бежать, уже особо не волнуясь о том, что листья надо оббегать. А перепуганная немка в своей клетке из мышиного тела начала вырываться, прилагать все усилия, по-настоящему бушевать, чтобы перехватить контроль. Нужно было срочно превращаться, скорее-скорее увеличиваться в размерах, пока птица не догнала. Рывок, еще рывок, разрывая свои оковы, и вот мышка уже бежит не так быстро, она слабеет, лапки подкашиваются, а испуганное сердечко вот-вот грозится выпрыгнуть из груди.

А мышь не спешила выбираться на поляну. Напротив, повозившись под деревом, она вдруг полезла на него. От такого неожиданного поворота событий Марыся насторожилась еще больше, даже перья на затылке встопорщились. Не то что бы ее сильно обеспокоило приближение грызуна к куртке, сейчас человеческая одежда, даже собственная, интересовала птицу меньше всего, но то, что «добыча» может преспокойно скрываться на дереве довольно долго, сокола совершенно не устраивало. Она уже начинала терять терпение и готова была уступить соблазну попытаться схватить мышь прямо на дереве, но что-то, вероятно, инстинкт самосохранения, не пускало ее осуществить это желание.

Наконец зверек начал спускаться обратно, но Марыся не расслаблялась. Неизвестно, куда дальше понесет это непонятное создание. Вдруг вернется в гущу деревьев или юркнет в какую-нибудь норку, и ищи свищи. Но, нет, серая вроде бы не пряталась. Правда, к досаде караулившей ее охотницы, на удобное для маневров место выбираться тоже не торопилась, а бежала вдоль кустиков и деревьев. Птица пару раз нетерпеливо порывалась сорваться со своего насеста, когда ей казалось, что мышь вот-вот свернет-таки на полянку, но, понимая, что ошиблась, вновь приспускала крылья, напряженно застывая на месте, как изваяние, и только острый сверлящий взгляд сопровождал свою маленькую движущуюся цель.

Юная хищница не сразу сообразила, что оказалась замеченной, и только резкая перемена в поведении мышки заставила ее действовать. Та явно удирала, и выжидать больше было нечего. Марыся взвилась над поляной и в два маха оказалась почти над беглянкой. Она уже примерилась к скорости жертвы и бросилась вниз, когда поняла, что мышь замедлила бег, и она непременно промахнется. Спохватившись, птица вновь взмыла вверх и, резко развернувшись в полете, намерилась предпринять новую попытку. Выставив вперед острые коготки, она почти зависла над слабеющей полевкой. Еще чуть-чуть.. последний рывок, и добыча будет ее!

Пожалуй, то, что происходило сейчас, можно было назвать первым сознательным превращением из зверя в человека. Впервые в жизни Френки так буйствовала и упорствовала, так бесилась и рвалась к своей цели, диким усилием воли, толчок за толчком разрывая преграду между сознаниями, которая мешала ей завладеть телом. Это было так не похоже на робкую и вечно неуверенную немку, что было похоже на истерику. Она билась, и заставляла мышь замедлиться. Усилием воли изгнать её на задворки сознания, отпихнуть от себя, спрятать, заточить, от этого зависела её жизни. Величайший инстинкт, присущий каждому живому существу, инстинкт самосохранения сейчас был как нельзя кстати, и уже через пару секунд мышка остановилась и было похоже, что тело её сводит судорога.
Сначала крупная дрожь сотрясла маленькое тельце, словно через неё пустили ток, тихий писк, и вот её позвоночник какими-то резкими толчками стал увеличиваться: позвонки становились крупнее, а те, что представляли собой хвост, начали втягиваться и постепенно исчезать. В ушах Френки звенело от хруста костей, и это был первый раз, когда она пребывала в сознании, когда превращалась, и вы даже представить не можете, как это страшно. Болезненно стянуло кожу по всему телу, затем, словно мириады маленьких иголочек впились в тело, и так серая шерстка потихоньку втягивалась в кожу. Дикая боль в зубах, ощущение, словно кто-то давит на глаза и вот-вот выдавит их из глазниц, и так менял свою форму череп, увеличивался в размерах, втягивался длинный нос. Все органы, все мышцы, все кости, всё претерпело изменение, и Френки казалось, что этот процесс никогда не закончится.

Боль отхлынула резко, что девушка еще некоторое время стояла на четвереньках и пыталась придти в себя. Ладонями и коленями она упиралась в землю, а длинные рыжие волосы, выбившись из резинки, касались травы. Немка тяжело дышала и от чего-то боялась пошевелиться. В мышцах всё еще чувствовалась остаточная боль, и, кажется, каждая клеточка тела пульсировала от напряжения.

Первая в жизни охота обещала быть удачной, и соколица уже почти ликовала. Даже если бы сейчас ею руководил в большей мере человеческий разум, то и тогда бы она вряд ли скорее уразумела, что мышь ведет себя как-то ненормально, ибо с повадками грызунов была знакома не слишком-то хорошо. Но Марыся-птица более следовала инстинктам, которые порою оказывались полезнее рассудка. Заметив странные, похожие на судороги, подергивания зверька, она еще не осознала, но почуяла опасность и невольно шарахнулась в сторону буквально за мгновение до того, как жертва могла оказаться в ее когтях.

Немалые усилия последних минут здорово сказались на способности сапсана продолжить полет, вслед за охотничьим запалом и силы будто пошли на спад. Неуклюже, бочком, приземлилась она на свой камень посреди поляны и, нахохлившись, подозрительно уставилась туда, где пронзительно пища, корчилась в конвульсиях несчастная мышь. Ведь только что эта мелочь резво бегала, даже лазала по деревьям, и на тебе... Нет, не жалость, скорее недоумение и разочарование испытывала незадачливая охотница, словно ее жестоко обманули.

Когда же мышка, все так же содрогаясь всем тельцем, вдруг начала медленно, но верно менять свои очертания и размеры, Марысю взяла оторопь. То, что происходило у нее на глазах, в первые мгновения показалось пугающим и непонятным, но желания улететь, скрыться, не возникало. Все же что-то до боли знакомое было в этом малопривлекательном действе. У нее, действительно, даже косточки все заломило, лапки подкосились, и она чуть было не уселась на хвост, однако равновесие удержала.

Видимо от потрясения, сознание Марии, наконец, взяло верх над птичьим мировосприятием, и она с ужасом поняла, что чуть было не полакомилась себе подобным. Превращение мыши в человека уже не вызывало никакого сомнения. И кто знает, что это за человек? А ну как захочет отомстить, ну, или просто избавиться от угрозы в дальнейшем? Однозначно, пора было тоже возвращаться к человеческому виду, пока ее несостоявшаяся жертва окончательно не пришла в себя.

Марыся сосредоточилась и напружинилась вся от клюва до кончиков крыльев и когтей, вытянувшись столбиком. Ощутив знакомое покалывание, переходящее в усиливающееся жжение по всей поверхности своего тела, она постаралась уже расслабиться, так проходило все менее болезненно. Пернатое тельце начало расти, поднимаясь над камнем на меняющих свою форму и размеры лапках, птичья головка увеличивалась, изменяла конфигурацию, и на ней постепенно прорисовывались черты человеческого лица, а плотно прижатое оперение словно рассасывалось, сливаясь с кожей. И вот уже на камне вместо хищной птицы, сжав от напряжения кулачки, стояла невысокая девчонка в спортивном костюме, кедах, с растрепанной темной шевелюрой. Впрочем, стояла она недолго. Почувствовав облегчение, Мария обмякла, колени ее подогнулись, она бессильно опустилась и села, поджав под себя ноги.
Стремление совершить превращение как можно скорее не прошло для Ковальской даром. Голова ее кружилась, и все вокруг, в том числе и стоящую на четырех точках рыжую, она какое-то время видела сквозь покачивающуюся сизую пелену.

— Эй.., — она не знала, как обратиться к «мышке», и ничего больше в голову не пришло, — Вы как? Помощь не нужна?— К концу фразы дрожащий голос Марии окреп. Окружающий мир почти принял свои привычные очертания и четкость, но встать она не решалась, собиралась с силами.

Наверное, парочка на полянке выглядела сейчас довольно забавно. Обе всклокоченные, помятые. Но Марысе было совсем не до смеха. Ведь она прекрасно знала, что в монастыре полно таких же как она сама магов-оборотней, и по вполне понятным причинам старалась не превращаться на голодный желудок. И вот... угораздило. И ведь вполне могло все окончиться гораздо хуже. Никто бы даже не понял, куда подевалась эта рыжая. Девушка поежилась, представив себе этот исход. Это ей-то не по себе, а уж как должна себя чувствовать мышка? Похоже, и рыженькая обо всем догадалась, а посему скрывать свою вторую сущность никакого смысла не имело. Да и начинать новое знакомство с вранья было негоже. Мария вздохнула, смиряясь с неизбежностью.

— М... ну, да. Это была я, — вот так прямо, без намеков и предисловий бесцветным голосом призналась Ковальская и отвела глаза в сторону. Кажется, они обе понимали, о чем идет речь, чего уж тут юлить, — Прости, я не знала, — ну, что она еще могла сказать в свое оправдание?

Она поднялась на ноги, небрежно отряхнула с брюк прицепившиеся сухие листочки и пошла к незнакомке, протягивая ей руку.

— Встать можешь? Не лето уже... земля холодная.

Хорошо, что у оборотней, даже у тех, кто еще толком не контролирует свою способность, на первом месте всегда инстинкт выживания, и тело, если попадает в какую-то экстренную ситуацию, выталкивает человеческое сознание на поверхность так, словно это парашют для человека, который находится в свободном полете. Даже страшно подумать, что бы случилось, не успей Френки превратиться. Кто-нибудь вспомнил бы о ней? Забеспокоился? Разве что сифу Ньяо бы заподозрил что-то, и то, спустя где-то недельку. Немка всегда была тихой и незаметной, не спроста её зверем оказалась мышь, её редко замечали и почти не обращали на неё внимание, Френки всегда умела оставаться в тени так, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне. Так что, если бы она оказалась в желудке у другого оборотня, вряд ли кто-то бы сильно расстроился.
Френки поежилась одновременно с незнакомкой, потому что, каким бы ты ни был, всегда хочется существовать. Именно существовать, когда тебя знают, помнят, а если ты не заметен, то ты и не существуешь. Мириться с этим было сложно.
- Ничего. Хорошо, что я успела превратиться, - совершенно беззлобно заметила она, а затем робко так, стеснительно улыбнулась, словно это она виновата в сложившейся ситуации. Рыжая видела, что незнакомка испытывает неудобство, и от этого испытывала еще большее неудобство. Когда кто-то испытывает из-за тебя неприятные эмоции - это плохо.
- Спасибо, - с еще большим смущением выдавила немка, а затем осторожно взялась за теплую ладошку, которая была призвана помочь ей подняться. Оказывается, она еще не совсем пришла в себя. Пока сидела на земле, чувствовала себя нормально, но как только поднялась на ноги, то поняла, что перед глазами всё плывет. Такого быстрого и экстренного превращения у неё еще не было...
- Меня зовут Френки. Везет тебе, ты уже умеешь контролировать зверя. Умеешь же?

Судя по всему, рыженькая не обижалась и не злилась, а, напротив, была смущена не меньше самой Марии. Для польки такая реакция была несколько неожиданной, она была готова, по меньшей мере, хоть какой-то упрек услышать. Но Мышка как-то несмело улыбалась, и не отвергла протянутую ей руку, а кроме того первой назвала свое имя, а это позволяло сделать вывод, что, не смотря на произошедшее, знакомству она если и не слишком рада, то, во всяком случае, им и не тяготится.

— Марыся.., — растеряно улыбнувшись, медленно протянула она в ответ, не очень-то понимая сама, почему впервые здесь вместо официального «Мария» она представилась так, как называли ее дома.
Роста девушки были примерно одинакового, так что их лица оказались прямо друг против друга. Заметив, что и без того бледное личико поднявшейся на ноги Френки будто побледнело еще сильнее, а большие карие глаза чуть помутнели, Марыся быстро шагнула вплотную к ней и сбоку обхватила за талию.

— Оп... держись, — тихо сказала она, — сейчас пройдет..., — почувствовав, что ее новая знакомая, кажется, падать не собирается, Ковальская ослабила хватку, но не отступила и руку не убрала, мало ли что, — Да, как сказать..., — она вновь улыбнулась, искоса глядя на рыженькую, — иногда я забываюсь, но в общем и целом... да, наверное, контролирую. А ты не совсем, да? — осторожно спросила полька и ободряюще добавила, — Ты, правда, вовремя все сделала. Молодец.

Френки хотелось сказать, что она действительно очень вовремя превратилась, потому что еще пара мгновений, и от неё бы ничего не осталось, но вовремя сдержалась. Подобные слова могли прозвучать, как упрек в сторону польки, а она совсем не таила на неё зла и не обижалась. Для орла естественно питаться мышами, а так как они на территории монастыря водятся, перепутать было очень легко.
А еще немка была очень благодарна за то, что ей не дали упасть. Конечно, было немного неловко из-за того, что её обняли. Непривычно, но пережить можно.
- Спасибо, Марыся, - улыбнувшись, поблагодарила рыжая, расставляя ноги чуть шире, дабы удерживать равновесие было проще.
- Никогда бы не подумала, что превращения – эта так сложно. Сижу в собственном теле словно гость, вижу всё своими глазами, но двигаться им не могу. Это так страшно… Вызывает ассоциации со смертью, почему-то, - поделилась девушка, сама не понимая, почему столько откровенна. Её новая знакомая вызывала симпатию, чем-то напоминала Нори. Если девушки шумные, озорные, к ним всегда привлечено внимание, и они освещают всё так, будто внутри запрятан маяк. А бывают более спокойные, тихие, подобные пламени свечи в комнате без движения и сквозняков. Френки было комфортнее всего с такими девушками, потому что она сама такой была.
- А ты давно превращаешься? Хотелось бы знать, когда смогу управлять собственным телом. И-и-и… Пойдем, пожалуйста, к пеньку, а то я сейчас опять упаду, - попросила немка.

В ответ на благодарность Френки, полька даже растерялась. Та, которую она только что чуть не слопала, ей еще и спасибо говорит...
— Да не за что, — пробормотала она. Дежурная фраза, которую девушка не очень любила, в данный момент показалась кстати.

А вот признания рыженькой, как ни странно, неловкости у нее не вызвали, хотя откровенность чужих людей обыкновенно приводила Марысю в замешательство. Будучи не способной ответить на искренние излияния тем же, девушка чувствовала себя крайне стесненно. Сейчас же ничего такого с ней не произошло, и скорее всего, потому, что переживания Франциски были ей очень даже близки и понятны. Давно ли она сама испытывала нечто подобное? Эта пугающая беспомощность вкупе с жуткой болью еще не забылись. А ведь ее первые превращения совершались, как-никак, под внимательной опекой пани Уршулы.

— Ну-у, я превратилась впервые... года полтора назад, — ответила Мария, вскинув брови, словно сама удивилась этому факту, — Но мы с моим соколом знакомы гораздо дольше. Я долго готовилась, примерно знала, представляла, как это будет, — и тут же поспешила добавить, — но знать и почувствовать – не одно и то же. Наверное, это в любом случае сначала бывает... — она запнулась, подбирая слово, — мучительно.

Говоря все это, Марыся немного отстранилась от Френки, которая, вроде бы, уже вполне уверенно поддерживала равновесие. Ей самой бывало не слишком приятно, когда кто-нибудь, кроме самых близких, касался ее, а потому она не собиралась нарушать личное пространство Мышки дольше, чем того требовалось. Просьба последней добраться до ближайшего пенька, показала, что Ковальская поторопилась с выводами насчет ее самочувствия.

— Да-да, пойдем, — она вновь обхватила девушку одной рукой, но не плотно, а так, на всякий случай, другую же подставила под ее локоть, — опирайся на меня, если что, — и они вдвоем неторопливо двинулись к торчавшему на самом краю поляны пню, — А ты начала недавно? Кто из мастеров тебе помогает?

И если в ответе на первый вопрос Марыся почти уже не сомневалась, то второй отнюдь был не праздным. Их случайная встреча являлась очень красноречивым подтверждением того, что попасть в самую настоящую беду можно и в таком, казалось бы безопасном месте. И польке очень хотелось надеяться, что сегодняшняя прогулка в мышиной шкурке по парку в абсолютном одиночестве для Френки скорее исключение, чем правило. Ведь есть еще кошки разных калибров, лисы, волки и еще бог знает кто, кому может "приглянуться" мышь.