В поисках вдохновения

Юншэн увидел сообщение от Яреци и прочитал текст. Он внес в него несколько правок, чтобы стало более интересно для клиентки, затем прикрепил к письму несколько изображений картин, которые его партнеры в Европе могли бы достать а разумные сроки. Художник оказался очень плодовитым, его работ было немало в частных коллекциях.

- Ты ведь знаешь русский язык? - спросил Юншэн у Яреци. - Напиши, пожалуйста, письмо вот такого содержания: "уважаемый сяншен, ваши контактные данные мне передал Дин Ириарте и велел передать вам большой привет. Мне стало известно, что вы можете помочь с покупкой полотен Сергея Калмыкова. Не могли бы вы прислать фотографии этих полотен и информацию о стоимости? С наилучшими пожеланиями, Эдди Лю."

Он мог предложить дизайнеру на выбор по меньшей мере шесть картин, но был вариант приобрести полотна в Казахстане по меньшей стоимости. Это Юншэн и хотел выяснить с помощью Яреци.

Яреци записала в блокнот, чтобы не забыть, и задумалась, как это перевести. Потому что она не то чтобы хорошо знала русский, но она прожила там семнадцать лет и что-то помнила. Только вот сначала долго думала над словом "сяншен", потом подумала, что это вроде что-то уважительное. Решив оставить просто "уважаемый", и продолжила переводить дальше. Похоже, это было обращение к коллекционеру. Некоторые слова давались с трудом, но она справилась с этим заданием. Перечитав несколько раз написанное, она исправила небольшие косяки, которые не годились для правил русского языка, и еще несколько раз перечитала.

- Вот, готово, - снова отправила она письмо Юншену, чтобы он разобрался со всем.

Юншэн проверил почту. Он не знал русский язык, и мог только довериться тому переводу, который прислала Яреци. В крайнем случае можно было рассчитывать, что от китайцев не ждали большой грамотности. К тому же писали они казаху, а не русскому коллекционеру.

- Спасибо, - сказал Юншэн.

Он отправил письмо каждому из нужных адресатов. Теперь оставалось дождаться ответа и собрать какое-то предложение для клиента. Юншэн считал, что тут вопрос был практически решенным.

- Яреци, как думаешь, какой работой тебе было бы самой интересно заниматься? - спросил Юншэн. - Сифу Грей говорила, что у тебя образование связано с живописью?

- Я учусь в университете Цинхуа на факультете искусств и дизайна. А в будущем хочу работать или в ЮНЕСКО, или в каком-нибудь музее. Я пока только заканчиваю первый курс.

Яреци подумала, что если ей понравится это и у нее появятся какие-то знания, необходимые для того, чтобы быть специалистом этой организации, не сразу, конечно, но потом, то она может попросить о помощи дядю. Он ее может куда-нибудь устроить. Потому что это интересно, намного лучше, чем сидеть в музее. Хотя кто знает.

Кстати, о первом курсе. Ей осталось сдать последний экзамен, он будет через три дня, а у нее, как говорится, даже конь не валялся. Нужно будет вечером сказать Тору, что не будет забирать Кимико, но ведь она обещала. Наверняка у него какие-то свои планы есть, а она из-за своей лени и эгоизма нарушит их, и снова между ними вырастет стена, пробить которую не имело возможности. Яреци вздохнула и протерла лицо руками. А потом стала смотреть на шкаф, в котором стояли некоторые вещи, которые надо продавать.

- Еще я хочу научиться писать что-то интересное и что может нравиться людям. Но с вдохновением у меня все очень плохо. Меня пригласили на выставку, а я еще ничего не написала, - добавила она.

Может, попробовать написать какой-нибудь библейский сюжет? Но это она не справится, для этого нужно время, которого у нее не было.

Юншэн подумал, что образование Яреци было близким к тому, что хорошо подходило для этой работы. Хотя она училась только на первом курсе, и наверняка знала совсем немного. Его несколько удивило, что её позвали на выставку, для которой пока не были написаны картины, но он мало что знал о том, как это принято для современных начинающих художниках. Полотна классиков выставляли на мероприятиях, которые согласовывались за много месяцев, потом готовили каталоги и прочие материалы по этим выставкам, и все было известно задолго до начала.

- Может, тебе стоит для начала написать что-то, что понравится тебе? - предложил Юншэн.

Он считал, что сложно ориентироваться на абстрактных других людей. Это можно было делать там, где есть продажи, статистика и общие принципы, что может сработать. А в творчестве ему казалось неправильным создавать для других, а не от себя. Хотя он лично от творчества был далек.

На прошлой выставке, которая была приурочена к очередному дню рождения Сальвадора Дали, на которой выставлялись молодые и никому неизвестные художники, работы были куплены. Та выставка и последующий за ней конкурс дали ей уверенность и третье место.

Те две работы были написаны на эмоциях, она тогда жила в постоянном стрессе и депрессии. Сейчас она вроде бы нормально жила, не было у нее депрессий, стрессов, истерик. И не придумывалось ничего. Вообще ничего. Ни грустного, ни забавного. Вообще, с забавными сюжетами было как-то сложно.

- Да я и не знаю, что мне нравится. Последние две мои работы были на прошлой выставке, их даже купили. Но тогда у меня были проблемы, и... в общем, ладно, я что-нибудь придумаю.

Может, вообще отказаться от этой выставки. Потому что на нее не придет ни Тору, ни дядя, ни тем более папа. Обидно, что она не ощутит поддержку близких. Она вздохнула и задумалась, что можно делать.

- Как знаешь, - ответил Юншэн.

Он не умел поддерживать других людей. Видел, что у Яреци что-то не так. но она сама закрывалась и не говорила о том, что хотела бы обсудить.

- Понимаешь, работа здесь могла бы дать тебе новые возможности. Связи, знакомства, какие-то идеи. И я готов тебя в этом поддержать. Но пока не понимаю, как мог бы это сделать, - сказал Юншэн.

Ему казалось, что сифу Грей хотела бы, чтобы Яреци более уверенно встала на ноги. И он был готов ей в этом помочь, но не знал, как. Он мог чаще отправлять Яреци на выставки, где иногда вел переговоры. На таких мероприятиях часто были коллекционеры и те, кто планировал продать какие-то работы. Бывали художники, которых рисом не корми, дай кого-нибудь поучить или поделиться идеями. Бывали чиновники, от которых зависело все. Нарисуй ты желтый треугольник и познакомься с таким - и вот тебе почет, слава и членство во всяких академиях при грамотном подходе.

У Яреци был человек, который ей мог все это дать. После того, как папа перестал с ней разговаривать, в ее жизни появился дядя, с которым раньше она общалась не так часто и обычно их общение заканчивалось на "здравствуйте, я рада вас видеть". Он, в свою очередь, тоже не горел желанием общаться с племянницей, просто галантно кланялся и начинал заниматься решением проблем своего брата и Маркуса. А теперь он ей сильно помог. Девушка поморщилась.

- Я... не знаю, - тихо и неуверенно сказала она. Ей было тяжело, и она хотела забыть хоть что-то. Что-то из того ужаса, что испытывала, когда оказалась в секте. Ей до сих пор снились кошмары, и она боялась.

- Я тогда на конкурсе после выставки заняла третье место, и мне подарили сертификат на обучение в каком-то заграничном институте. Это была инициатива моего преподавателя, чтобы я от нашего курса участвовала. Я... мне было бы действительно заниматься чем-то интересным, но... я... не знаю, - она вздохнула и покраснела.

Может, попробовать написать природу, добавить немного мрачного тумана и силуэт животного с горящими глазами?

Юншэн читал очень много биографий художников. И много переписывал своими словами, пытаясь объяснить требовательным клиентам, что уникального именно в этом персонаже и его работах. Иногда он верил в то, о чем писал, иногда не очень. Кем был Ван Гог? Психом, которого всю жизнь тянул брат. Кто помнит того брата? Зато сам Ван Гог не только тот чувак, который отрезал ухо, но и самый дорогой художник. По крайней мере Юншэн не мог и мечтать о том, чтобы перепродать его картину.

- Напиши что-нибудь в кромешном. Кто-то мечется. Одинокий, напуганный и обманутый светом впереди. Ранняя работа Яреци Фернандез. Ей казалось, что она заблудилась и не знает, куда идти. И в жизни наверняка все сложно?

Он никогда не видел картин Яреци. Даже не представлял, насколько хорошо или плохо она их писала. И не так уж он в этом разбирался, он просто знал, чье мнение в таких вопросах стоило учитывать.

Девушка выслушала Юншена и вздохнула. Наверное, он был прав, и ей надо написать что-то плохое, темное, страшное. То, что находится в ее душе. Может, людям понравится это больше, чем какие-нибудь цветочки. Вообще, все, что касается смерти или ужасов нравится людям больше. Вот у Верещагина много картин, а самая извсестная - это "Апофеоз войны", где гора черепов и много воронов.

Яреци показала на телефоне фотографии своих картин. На одной была изображена комната с причудливыми тенями от свечей, и тени падших душ. А на другой был изображен человек с плетью, а в его ногах лежало несколько человек с ранами. Все это было написано темными красками, более похоже на наброски, но, тем не менее, в них была душа.

- Вот. Эти две картины купили коллекционеры, - сказала она. - И... может, действительно написать что-то в таком стиле? Страх, отчаяние, обман... - она задумалась и посмотрела на Юншена.

Юншэн посмотрел на те работы, которые показала Яреци. Они были мрачными. Но ему казалось, что Яреци было что сказать более искренне. Он не мог всерьез судить о технике, потому что покупали и продавали самые разные работы. И обычно обращали внимание на имя и историю. Редкие ценители гнались за тем, как именно была прорисована картина. Еще меньше было тех, кто в этом хорошо понимал.

- Мне кажется, что художник всегда немного эксгибиционист, - сказал Юншэн. - Чтобы его слышали, он говорит о том, что наболело. Представь, что тебя окружила толпа людей и спрашивает: чем ты живешь, чего ты хочешь, зачем ты все это делаешь? Они тебя сначала бесят, потом ты их посылаешь куда подальше, а потом, может быть, начинаешь кричать им что-то о себе. Что бы это было?

Он ничего толком не знал о том, чем жила Яреци. Вроде как развелась с Тору, у них был маленький ребенок. Но это то, что Юншэн мельком слышал в Линь Ян Шо, он не пытался специально что-то выяснить.

- О чем рассказать? - Спросила девушка, задумавшись и представив все, что сказал Юншен. Почему-то сразу представился страшный суд, который будет, рано или поздно, но будет, где все грешные души предстанут перед Богом. Страх, разруха, разложение. Она хмыкнула. - Не, я понимаю, что когда кому-то плохо, остальным хорошо. Но я не хочу больше страдать, я... хочу научиться смотреть на мир весело.

Решив, что много говорит, она замолчала и снова задумалась. Может, написать что-то из природы? Поехать на несколько дней в монастырь, поселиться в комнате Маркуса и гулять по дикому парку? Может, нарисовать старый новый одинокий дуб и два силуэта около него?

- Юншен, - сказала она. - Можно мне будет на несколько дней уехать в монастырь?

У Юншэна снова было ощущение, что они говорили на разных языках. Яреци хотела написать что-то сейчас, но складывалось впечатление, что ей важнее что-то в себе изменить перед тем, как что-то сказать вслух.

- Ты можешь уехать, оформим в счет отпуска, - сказал он. - Но мне кажется, что сейчас ты не знаешь, что хочешь написать, потому что не готова говорить. Как будто считаешь себя недостаточно хорошей здесь и сейчас, чтобы тебя услышали.

Он плохо понимал в таких вещах, и говорил то, что сейчас казалось логичным. Он не знал, что в голове у Яреци и большинства тех, кто находит в себе что-то такое, что можно выразить в творчестве. Он имел дело в результатом этого творчества - картинами и другими произведениями искусства, которые выражали эмоции, чувства и мысли тех, кто их создал. Кого-то Юншэн понимал, кого-то не понимал вовсе или был с ними несогласен. Но они всегда что-то говорили.