Мама, я хочу недотрогу

Арно стоит у огораживающего тренировочную площадку плетня - как он делает уже не первый, не второй и даже не третий, а наверное уже десятый-пятнадцатый раз, не меньше. Тренироваться в сумерки всегда хорошо, когда к коже льнет не удушающая тибетская жара, а вечерняя прохлада. И даже если в это время года никакой жары по определению быть не может - все равно, то, как температура к вечеру проседает на несколько градусов по сравнению с дневной, доставляет какое-то смутное, необъяснимое и даже нелогичное удовольствие.
Но конкретно сейчас - Олененку до лампочки все эти смутные рассуждения о температурных колебаниях. Он сюда не тренироваться пришел, а созерцать. Осторожно наблюдать, не подходя ближе необходимого, как по площадке мечется гибкая и прекрасная светловолосая тень с клинком в руке.
Арно пытается хотя бы к двадцати годам научиться наконец различать "люблю" и "ох как нравится", неизменно ошибаясь и на каждое "нравится" уверенно думая "люблю" - и сейчас ему кажется, что уж теперь-то он точно не ошибается. Хотя, с другой-то стороны - ему так вроде бы каждый раз исправно кажется. И все-таки в этот раз Сэ готов утверждать: нет, теперь все правильно. Уж теперь-то он ее нашел, единственную и неповторимую.
И даже, в общем-то, не столь важно, что Ингрид ведет себя принципиально по-другому чем, к примеру, та же Эрика. Никакого намека на ласковое внимание и дружелюбие - со стороны датчанки Олененок пока что встречает лишь прохладную, подчеркнутую отстраненность. Но это ничуть не обескураживает и не пугает Олененка - напротив, почему-то утверждает в мысли, что все-то Арно делает правильно. Даже то, что по вечерам таскается к тренировочной площадке наблюдать, как Ингрид тренируется с рапирой, нанося быстрые, точные уколы невидимому противнику, и маячит за плетнем неясной, тяжко вздыхающей тенью. Вот совсем как сейчас, например.

Ингрид неизменно тренируется с одержимостью фанатика - девушке кажется, что фехтование является её единственным талантом, в котором она может и должна преуспеть. Датчанка вечерами напролет пропадает на тренировочной площадке, сжимая в ладони рукоять рапиры и пронзая грудь воображаемого соперника множеством точных и безжалостных уколов. И обыкновенно девушку нисколько не беспокоило, наблюдает ли за ней кто-то или не смотрит никто. А в этот вечер неясная тень за плетнем почему-то не давала покоя. Может, потому что успела изрядно надоесть за все свои многочисленные предыдущие появления. Расмуссен чудилось, что чужой любопытный взгляд так и жжёт ей руки, от кончиков пальцев до самых плеч, и терпеть такое в какой-то момент просто не стало ни сил, ни выдержки.
- Вы, простите, стоите в очереди? - холодно поинтересовалась Ингрид, подходя к плетню и держа рапиру в опущенной руке. По ту сторону хлипкого ограждения обнаружился невысокий белокурый парень, несколько старше самой датчанки - Расмуссен припомнила, что она это чудо природы уже видела раньше, на каком-то групповом занятии, кажется. И тогда парень пытался гипнотизировать её таким же точно восторженным взглядом.
- Тренировочная площадка, как Вы видите, размеров немаленьких. Не думаю, что я одна способна занять её всю, - продолжала развивать свою мысль Ингрид. - Но если Вы желаете, я могу куда-нибудь сместиться. Или закончить тренировку, если Вы стесняетесь. Как желаете? - и Расмуссен с лёгким вызовом вздернула подбородок, ожидая, как парень будет выкручиваться. Согласитесь, это неприятно, когда на вас неотрывно таращатся, кажется, даже не моргая, - Ингрид до определённого момента терпела, но теперь никакого терпения уже не осталось, все, простите за выражение, растратила.

Обычно красавица датчанка во время своих тренировок полностью игнорирует наблюдающую за ней тень - и Олененка это всегда полностью устраивает. Сэ не без причин опасается, что если девушка вдруг вздумает подойти к нему и завязать разговор, опешивший от смущения юноша запутается в словах и ничего внятного сообщить предмету своего обожания не сможет. Поэтому когда Ингрид вдруг опускает рапиру и движется прямо по направлению к Арно, донельзя четким курсом, Олененок тут же чувствует, как гулко в голове отдаются первые признаки подступающей паники - вот, все, сейчас как признает неинтересным и негодным и все, конец, край, можно бежать и веревочку мылить...
- Я не тренироваться пришел, - стыдливо пунцовея, сознается Арно. Хорошо хоть, в сумерках этой позорной краски на лице не видно. Наверное. Не сказать, что это работает интуиция - скорее, Олененок шкурой ощущает: врать сейчас не стоит. Красивая девушка вранья не оценит, если поймает за язык - все может кончиться плачевно. - Я исключительно посмотреть, как Вы тренируетесь. Из девушек никто в монастыре так не фехтует, как Вы, - и это, между прочим, тоже правда. Мастера, преподающие фехтование, насколько Арно в курсе, все сплошь мужчины. Может, несколько девушек, конечно, что-то в этом направлении и учат, но только несколько и только учат. А Ингрид уже сейчас так кромсает воздух рапирой, что залюбоваться можно. Олененок, собственно, именно это и делает - исправно вечерами зависает у плетня, любуясь отточенностью хлестких движений.

Ингрид, ожидавшая она-и-сама-точно-не-знала-чего, но точно не комплимента, удивлённо вскинула брови. Откровение юноши ей скорее не понравилось, чем понравилось, несмотря на откровенную лесть. Всё-таки музейным экспонатом датчанка себя не чувствовала и не любила, когда на неё праздно таращились, с какими бы то ни было мыслями и чувствами. Даже если девушка вызывала у наблюдателя одно только восхищение - все равно, неотрывно глазеть не стоило, это было попросту неприятно.
- Молодой человек, я не кино. Нечего меня смотреть каждый вечер с семи до девяти, - безжалостно разъяснила Ингрид. Комплимент своему фехтовальному искусству датчанка попросту пропустила мимо ушей, не спеша немедленно растаять от чужой внимательной вежливости. И продолжила бульдозером напирать на молодого человека: - Если у вас на площадке нет других дел, то я вас очень попрошу больше меня не разглядывать и уйти. Вы мне мешаете.
На этом, собственно, инцидент должен бы был исчерпаться - если бы не некоторое "но". Ингрид в голову внезапно пришла наложившаяся на постоянные кривые-косые тренировки шальная мысль. Расмуссен покосилась на тупой конец своей тренировочной рапиры, лишний раз убеждая себя в том, что никакой катастрофой такая затея кончиться не может, и решительно поманила молодого человека к себе: - А впрочем, есть и третий вариант. Если хотите, то можете остаться и помочь мне тренироваться. Хотите? Тогда перелезайте сюда, я вам объясню, что делать.

Юноша рванул навстречу Ингрид с такой скоростью и с таким энтузиазмом, словно датчанка целила в него не рапирой, потенциально опасной для туловища и головы, а как минимум поцелуем. Расмуссен едва заметно дрогнула бровью, выражая этим беглым жестом всё, что она думает про подобные суицидальные наклонности, а затем отвернулась и с рапирой в опущенной руке отошла подальше от плетня, чтобы не влепиться в него в самый неподходящий момент. И уже стоя ближе к центру площадки, так, чтобы пространства для маневра было достаточно и даже с запасом, снова поманила юношу к себе - объяснять ему свой авантюрный замысел. Который, кстати, в присутствии мастеров наверняка протаскивать в жизнь не позволили бы.
- Я попрошу вас помочь мне в тренировке, - сказала Ингрид, когда молодой человек подошёл достаточно близко для того, чтобы можно было разговаривать с ним, не повышая голоса. - Видите ли, тренироваться одной, не встречая вообще никакого сопротивления, довольно неудобно, а полноценного спарринг-партнера у меня может так никогда и не быть. Если я попрошу вас сейчас какое-то время уворачиваться от моих атак, вам эта просьба не покажется чересчур нескромной и странной? Не волнуйтесь, рапира у меня тренировочная, её острие специально затуплено, поэтому уколы по корпусу опасными не будут. А ниже пояса и по голове я колоть не буду, - пространно объяснила Ингрид. И принялась в ожидании ответа нетерпеливо вращать оружие в руке: - Ну так, что скажете? Вы мне поможете? Или я обращаюсь к вам с чересчур сложной и опасной просьбой?
Вообще-то, насколько знала датчанка, подобные тренировки, когда вооружен только один боец, а второй вынужден всё время убегать, нормой не были даже примерно. Это Ингрид придумала сама вот только что, сымпровизировала прямо на тренировочной площадке. И очень может статься - сымпровизировала в корне неправильно и просто страшно зря.

Со здравым смыслом у Арно вообще отношения сложные, тугие, плохо складывающиеся. И с инстинктом самосохранения - приблизительно такие же. Поэтому юношу вообще нисколько не смущает, что красивая девушка собирается беспощадно тыкать в него острым предметом. На первый план здесь выходят совершенно иные аргументы: во-первых, девушка и впрямь красивая, чего отказываться, а во-вторых, Сэ моментально вычленяет главное - на таких условиях красивая девушка согласна временно его от себя не гнать.
Ну так и о чем туи думать вообще, надо немедленно соглашаться.
Повинуясь жесту изящной руки, Арно подходит ближе и с мягким любопытством смотрит на рапиру, которая движется в ладони у Ингрид как будто сама собой, ну совершенно как живая. Подрагивает, почти пляшет, будто готова ужалить немедленно, не дожидаясь финального соглашения. На которое Сэ уже готов и потому спешит заверить девушку: - А я и не волнуюсь. Я вам полностью доверяю. Постараюсь вам помочь, насколько в моих силах. Значит, просто уворачиваться? Я понял. Но вы ведь, наверное, будете атаковать не так вплотную, не с двух шагов? Мне встать подальше? - беспокоится Арно, силясь проявить понимание и знакомство с предметом. Второго нет даже на призрачном уровне, а вот первое еще можно попытаться худо-бедно нашарить в пространстве, сплести и сочинить практически из пустоты и торжественно предъявить девушке: вот, мол, знаю и разбираюсь.
Правда, и знает, и разбирается Сэ, даже старательно напрягая мозг и выжимая из него всю доступную мощность, все равно довольно условно. Торжественно предъявлять особенно и нечего.

Вопреки тому, что задание, как казалось Ингрид, звучало так, будто его сочинил слегка убитый на голову человек (а может, и не слегка убитый, это ж додуматься еще надо было, в невооруженного человека рапирой колоть), юношу это не испугало ничуть. Не насторожило даже, кажется. Какое очаровательное пренебрежение собственной безопасностью, и все-то во имя прекрасных глаз Ингрид, это было бы даже мило, если бы не было по-своему страшно.
- Вот и замечательно. Тогда мы договорились, - кивнула датчанка, полностью уверенная в своих руках и в том, что даже в случае каких-нибудь непредвиденных обстоятельств и лютых форс-мажоров у нее получится все сделать как нужно и ненароком не насадить юношу на свою не заточенную даже рапиру.
- Пока для начала встаньте вот сюда, - сказала Ингрид, концом рапиры отметив точку на земле. И мимоходом поинтересовалась: - Как вас зовут? - Так и просилось на язык "чтобы я потом смогла объяснить мастерам, кого убила", но эту шутку датчанка вовремя проглотила и оставила при себе. Очень, очень плохая шутка, которая бы очень и очень плохо здесь прозвучала. Когда юноша подошел к отмеченной точке, Ингрид встала напротив, подняла рапиру, вдруг как-то утратив холодновато-уважительное "вы", предупредила: - Готов? Начинаю! - и сделала рапирой первый пробный выпад, быстрый и длинный, целя юноше в грудь.