Пока совсем неподалёку кто-то терзается мыслями о высоком и неизведанном, вся ржаво-каштановая голова младшей Судзуки, придирчиво разглядывающей окно своей комнатки снаружи, забита... в некотором смысле тем же. Оконце, с противоположной от общей веранды стороны - высоко; даже Хидне, высоченной по среднему японскому нормативу, приходится привставать на носочки с краешка фундамента, чтобы дотянуться до верхних уголков оконной рамы, едва-едва доставая их пальцами. Каким магическим образом бумажный прах - результат успешных попыток начертания плохо освоенных амулетов - умудряется собираться на раме малозаметной напылью в том числе снаружи, настырно прятаться и скрипеть в петлях створок, оседать на стекле с обеих сторон, если свои привычно переменные достижения в искусстве офуда девушка празднует либо внутри, либо где угодно, но никак не под окнами общежития - лишь высшим силам ведомо. Да и им-то вряд ли, честно говоря.
Нет, в самой комнате Хидна, четвёртый год живущая в одиночестве, исправно наводит девственный лоск за двоих, но к окну с вечно задёрнутыми шторками пристаёт нечасто, а открывает проветрить и того реже - проще входную дверь настежь распахнуть. В один прекрасный день запылённая внешняя сторона стекла, играя некрасиво-шероховатыми солнечными зайчиками по потолку, всё же бросается в глаза - и ничего не остаётся, кроме как ужаснуться, проникнувшись, как могла бы здесь прокомментировать Ирина-сан, приступом трудоголизма уважающего себя ситха, возводящего порывы в абсолют. В уборку Судзуки радикализируется с головой и, коль скоро пыльным снегом на голову свалился-таки повод, приводит в порядок всё. Вычистить подаренные в деревне кроссовки до блеска, насколько позволяет истёртый, но всё ещё белый-белый материал - сделано. Оба футона и все циновки тщательно выбиты - а в зеркале теперь смогут отражаться даже фольклорные вампиры. Рамы вытерты, стёкла блестят; старая юката, заношенная-переношенная, давно носимая полукровкой попеременно парадным нарядом и робой чернорабочего, бултыхается в общей стирке. Сама же Хидна, украшенная позабытым на курносом носу серым пыльным пятном от пальца, вновь обойдя общежитие уже будучи переодетой в чистое, с подозрением, достойным старшего следователя национального управления полиции, инспектирует результаты трудов своих.
Итог, удобоваримый для семьи Мотидзуки по меркам самой Мотидзуки - единственной, кто носит фамилию с максимально возможным старанием по чести и одновременно не по праву, - девушку устраивает. Крошечные капельки влаги, оставшиеся на наличнике, скоро сотрёт ветерок, слегка треплющий сейчас волосы полукровки. Едва заметный шелест листвы на ветру, перемежаемый отзвуками приглушённых голосов чьего-то разговора из чужого окошка чуть в стороне - единственное, что окружало Судзуки ровным и уютным фоном с момента, когда час назад та принялась остервенело мешать ближайшим соседям шебуршением тряпки под их окнами, и окружает её до сих пор, уже по возвращении, словно непреложная константа для этого безлюдного закоулка Линь Ян Шо. На замеченный периферическим зрением движущийся тёмный объект, его траекторию и неожиданный звук, без предупреждения вклинившийся в идиллическую атмосферу с противоположной стороны общежития, подозрительный куда сильнее, чем свежевымытое окно, Хидна резко поворачивает голову - и, озадаченная, крадучись шагает разведать обстановку, по пути считая окна. Звук хорошо знакомый и понятный, но при этом смутно, необъяснимо тревожный. Эмоциональным реакциям, зачастую всплывающим из ниоткуда без ярлыков с пояснениями, словно собой разумеющимся, хафу давно отвыкла удивляться и даже придавать сколь-либо серьёзное значение - но здесь этому понятному звуку, казалось бы, неоткуда и взяться.
- Ты кто? - завидев под очередным окном маленькое серое существо с ушами на полголовы каждое, негромко говорит Судзуки мягким полушёпотом, тут же на месте поневоле расплывается в улыбке, какую дарит людям редко-редко - а спустя какой-то жалкий миг улыбка эта пусть и не меркнет, но увядает и окрашивается горькими тонами. На первый взгляд кажется, что создание не пострадало после падения, но Хидна ни в чём не уверена и обеспокоена. Даром говорят, "любить - желать касаться"; младшая Судзуки, складывающая из своей полусогнутой позы сначала одну ногу, садясь в сэйдза прямо на землю, а потом и другую, ничего не потеряет, если контакта не случится. Хафу готова и издали, не приближаясь, наблюдать и просидеть здесь столько, сколько потребуется, чтобы убедиться, что несчастный зверь с огромными растерянными глазами цел и невредим. За ним обязательно кто-то выйдет из комнаты, иначе просто не может быть - а Хидна, если трогательное существо сию же секунду не сбежит, или даже подпустит нелепого двуногого на расстояние осторожно протянутой пятипалой руки, постарается, по наитию медленно моргая, заслужить доверие серенькой, приласкать её простейшей лаской. Не выйдет - всё равно не бросит и проследит за животным, дабы оно не потерялось.
FB
VK
Google
Twitter
