Ромео и пустота

Неприличные жесты, которые рыжая взялась крутить вслед — она ведь, кажется, и правда успела что-то такое изобразить — Розмари совершенно не взволновали. Она свою цель понимала прекрасно, сама ее себе поставила, сформулировала со всей доступной четкостью и шла теперь к ней, намереваясь от курса не отклоняться и на полдороге не отступать. Благо, все возможности для этого у неё были. Оливер в правильных руках и при правильном подходе оказался чудо как послушен. Это Розмари даже немного занимало: удивительно, как быстро буян и хулиган превратился в кроткую плюшевую игрушку. Пока, во всяком случае, он вел себя именно так.

Розмари это было только на руку. Довольно легко затолкав Оливера в свою комнату, следом она с той же лёгкостью дотолкала его до циновки и усадила.

— Сиди не дёргайся, — велела она. И потянулась за кувшином, в котором еще оставалось немного воды, и за чем-нибудь, что могло сойти за тряпку. В ее понимании, постепенно зацветающую щеку Оливера следовало как можно скорее притормозить холодным компрессом. Будь Розмари магом воды, ей было бы с компрессом попроще и не пришлось бы надеяться, что кувшин не слишком нагрелся за день. Но, в теории, и так должно было сойти — Оливер показал, что он настолько горяч, что его и ладонью можно было попытаться остудить. Сам-то он разгонялся куда-то до сотни градусов минимум.

От возможности "довоевать", высказать рыжей ещё что-нибудь, а то и лягнуть побольнее Оливер отказывается с такой лёгкостью, что ему самому за себя стыдно — будет когда-нибудь потом. Сейчас не до стыда. Сейчас важно то, что Розмари зовёт Оливера к ней в комнату, важны её руки на его плечах, тепло ладоней, которое чувствуется сквозь футболку и жжёт не хуже огня. Вот что первостепенно, вот чем надо дорожить, а не какой-то там дракой с мимопроходящей ученицей. Поэтому Оливер безропотно позволяет себя скрутить и увести к Розмари в комнату.
В каком-то смысле — в святая святых.

Раньше Розмари его и к порогу на пушечный выстрел не подпускала. Потому что у неё попугай, а у Оливера в анамнезе — глубоко неблагонадёжные следы жестокого обращения с птицами, и вместе эти два и два никак не складывались, как кирпичи с апельсинами. А теперь — теперь Оливер у Розмари в комнате, и она разрешает, даже приказывает ему сесть на её циновку, и, кажется, собирается за ним хоть немного, но поухаживать. Одуреть можно. Вот только к попугаю по-прежнему нет никакого доступа, даже одним глазком, попугая Розмари прячет в клетке и под покрывалом. Но оно и к лучшему. Так они как будто наедине, без свидетелей — стоит отчётливо подумать об этом, и у Оливера, кажется, начинают шевелиться не только волоски на коже, превращаясь в мурашки, но и даже рёбра под кожей словно сжимаются, взволнованно дышат в такт сердцебиению.

— Сижу, — покорно соглашается он. И взволнованно замирает, ещё не понимая до конца, насколько хорошо будет то, что ждёт его впереди, и получится ли из этого вообще что-то хорошее. Оливер чувствует себя так, словно осторожно тянет соломинку жребия из чужого плотно сжатого кулака и до сих пор не понимает ещё, короткая она или длинная, а потому понукает все доступные ему чувства и ощущения, даже к обрывкам своей магии взывает: ну же!
Ему очень, очень нужны любые подсказки. Нельзя сейчас ошибиться, непонятно, даст ли Розмари ему ещё хоть когда-нибудь второй подобный шанс.

Пока что Оливер вел себя очень прилично — в понимании Розмари, по меньшей мере. Сидел на циновке как паинька, соглашался лишний раз не дергаться, только что ладони на коленках не сложил. Но было неизвестно, как долго он продолжит быть таким тихим-милым-скромным. Возможно, этот настрой в нем кончится очень быстро, поэтому надо было поторапливаться. Как назло, ни на глаза, ни под руки не попадалось ничего, что сошло бы за подходящую для компресса тряпку, поэтому Розмари взялась за первое, что хоть как-то можно было приспособить, и сдернула наволочку с подушки.

— Сиди, — повторила она, окуная наволочку в воду. Ничего, успеет как-нибудь высушить до отбоя. В худшем случае, попросит Лавинию, та вроде как не понаслышке была знакома с огнем, можно было попробовать ее уговорить подсушить мокрую ткань. Получившийся импровизированный компресс — скорее просто мокрый, чем холодный, но уж чем богаты — Розмари приложила к покрасневшей щеке Оливера. Для этого ей пришлось опуститься на корточки и оказаться с мальчишкой лицом к лицу.

— Ну и что ты устроил? — строго спросила Розмари, чтобы а) не сидеть лицом к лицу в глупой тишине и уж тем более б) не позволять Оливеру перехватить инициативу и начать рассказывать что-нибудь, что британка сейчас совсем не хотела бы услышать. Что-то ей подсказывало, что подобных излияний у Оливера в запасе было более чем достаточно, так что нечего было позволять ему и начинать. — К чему была эта драка в коридоре? А цветы спалил зачем? В первую очередь, зачем ты их вообще притащил?