Сбыча мечт?

В какой-то момент Эва решила, что надо сделать хорошее дело на благо монастыря - в смысле, перестать занимать целую комнату в одну харю и уплотниться, пустив к себе новую соседку взамен съехавшей в личный домик Доминики, или наоборот, самой подселиться к кому-нибудь. Продиктованы эти намерения, естественно, в первую очередь, были ничуть не заботой о монастыре - это так, прикрывавшая истинные мотивы косенькая ширма. У Эвы неожиданно для нее самой начали складываться какие-то сложные, противоречивые, явно не мирные отношения с Гийомом. И внезапно Старк обнаружила для себя, что ей некомфортно по вечерам торчать в своей комнате без малейшей поддержки за спиной. Вдруг этот сунется - а она тут совершенно одна. Не, можно было, конечно, начать ломиться в соседнюю комнату, надеясь, что Ирина на месте, эта много кого погонит прочь живительными пинками - ну так Ирины же может и не быть. И вообще, идея бегать туда-сюда за помощью была какой-то тусклой. Поэтому Эва заявила мастерам: не желаю больше жить одна, страдаю, кхм, всей совестью, так что уплотняйте меня полностью.
Мастера, к ее радости, ломаться не стали, довольно быстро нашли, к кому под бок можно валлийку перебросить, и велели переезжать. Конечно, было бы гораздо удобнее самой сидеть ровненько и смотреть, как переезжает кто-то другой. Но Эва решила, что ей и так некисло пошли навстречу, так что нечего выпендриваться. Часть вещей она утрамбовала в рюкзак, еще часть, которая не утрамбовалась, так сгребла в охапку, напоследок прибрала комнату, стараясь сделать это как можно качественнее и чище, и поползла в нужный корпус к нужной комнате.
Из-за того, что руки были заняты вещами напрочь и наглухо, войти как белый человек не получилось. Впрочем, когда у Эвы вообще что получалось сделать прилично. К нужной двери она развернулась задом и без затей пнула ее пяткой, а потом так же задом стала заталкивать себя в комнату, рюкзаком вперед.
- Привет! Ты Хина, да? Я Эва, я к тебе, - начала она ещё из коридора. А потом наконец обернулась, и обвела взглядом пустую, почти как ободранную комнату, и растерялась: - А чего это у тебя тут все как нежилое?..
Не туда пришла, что ли.

Каким образом утро совершенно обычного, казалось бы, дня - или, если точнее, его околополуденные часы, поскольку Хидна умудряется жить на Тибете словно по европейскому времени, отставая от общепринятого в высокогорном монастыре режима часов эдак на пять-шесть - можно превратить в утро дня совершенно уникального и необыкновенного? Обратитесь с этим наивным в своей простоте вопросом к девушке, с её же слов, по имени Эва. У неё, судя по всему, с ответом не заржавеет.

Жизнь Мотидзуки Хины - она же Ехидна - очень коротка и компактно укладывается всего лишь в три с копейками года, прошедших с промозглого и дождливого декабрьского утра, когда где-то в северных сидзуокских холмах в нелепой автоаварии трагически оборвалась жизнь девятнадцатилетней японской полукровки, едва успевшей окончить школу. Так, по крайней мере, считают две старшие сестры Хидны, оставшиеся в Японии, а также прочие лица, не входящие в узкий круг тех, кому известно истинное положение дел. За эти годы девушка, подозрительно похожая курносой физиономией на погибшую Судзуки Сан, успеет пережить в затерянном на Тибетском нагорье монастыре множество событий, и каждое будет по-настоящему невероятным. Истрёпанная временем юката, сейчас аккуратно спрятанная свёртком в комоде - в ту зиму ещё совсем новенькая! - помнит тот самый день, когда, под шквальным ледяным ветром, было чуточку тревожно осознавать, что не можешь понять, кто ты; затылок помнит тёплое прикосновение Тео, снимающее острую боль вместе с тревогой и погружающее в милосердный сон; пальцы помнят первый лист офуда, подброшенный ими вверх и улетевший к цели, помнят фактуру деревянного журавлика, спрятанного Мотидзуки-сенсеем и с помощью магии найденного - а потёртые кроссовки за дверью помнят, как их шнуровала на замёрзших ногах полукровки Лхамо-доно, бескорыстно обеспокоенная состоянием совершенно посторонней девушки. Расставить эти и многие другие события на лидерском пьедестале Хидна не возьмётся: каждое из них по-своему стоит особняком. Сегодняшний день теснит остальные, вклиниваясь в ряд особенных в тот миг, когда дверь комнатки неожиданно распахивается с гулким стуком.
Традиционно проспавшая подъём, все утренние занятия и - что каждый раз особенно прискорбно - завтрак, соня-Судзуки с зубной щёткой во рту, экономии времени ради совмещающая два дела одновременно и занятая ежедневным ритуалом упаковывания двух свёрнутых рулетами футонов к стене у одного из комодов, невольно округляет глаза и, по мере происходящего, медленно склоняет голову к плечу в недоумении. Мало того, что нечто неведомое, сильно смахивающее на маленькое, но изрядно перегруженное торговое судно, деловито вплывает в комнату-гавань кормой вперёд, вышибая дверь пинком - оно ещё и беспардонно объявляет помещение портом приписки. Или разгрузки. Цель визита, означенная коротким комментарием "я к тебе", до не в полной мере оклемавшейся после сна Хидны доходит со скрипом. К моменту, когда интервент в обличье девушки, назвавшейся Эвой, разворачивается лицом и оглядывается с таким видом, словно видит самую что ни на есть типичную ученическую келью впервые, голова опешившей и донельзя озадаченной хафу свёрнута набок уже градусов на тридцать, если не на все полновесные сорок пять.

- Что значит, нежилое? - выражение непрошибаемо-невыразительной физиономии малоэмоциональной Судзуки, для полноты картины слегка задравшей брови на лоб, по её меркам сродни шоковой реакции. Не поприветствовав в ответ, не подтвердив и не опровергнув обращение Эвы по имени, не сподобившись помочь девушке с рюкзачно-ручной кладью и не озвучив даже резонный вопрос, что та здесь вообще забыла, Хидна нашлась добавить лишь одну дурацкую фразу: - А как надо?

Уж с чем, а с подъемом по утрам у Эвы никогда проблем не было, в ее картине мира считалось совершенно нормальным сразу на утренней побудке оторваться от подушки и понестись по делам, потому что тех дел триста штук, а если вдруг нет, так надо еще и успеть срочно себе что-нибудь напланировать, чтобы до трехсот-то добить. Доминика, в отличие от самой валлийки, такой суетой никогда не маялась, но и не залеживалась по утрам, тоже вставала четко по расписанию. Потому у Эвы в голове сидела четкая установка, что это и нормально. Что, когда на макушку уже вот-вот наступит полдень, все бодры, веселы и полны сил. И потому, когда вслед за выглядящей стерильно-нетронутой комнатой Эва натолкнулась взглядом на ее откровенно еще заспанную обитательницу, у валлийки в голове с треском хрустнул еще один шаблон, и она, не удержавшись, брякнула: - Ты еще скажи, что я тебя разбудила! День же на дворе!
Еще некоторое количество таких внезапных открытий залпом, и можно будет снова бежать к мастерам, только просить уже комнату в дурашкином домике, потому что голова кругом и бо-бо.
- Ну не знаю. Вообще обычно люди как-то обозначают, что живут в комнате. Чтобы из-под них эту комнату не выдернули потом по незнанию, - сказала Эва. Ей было привычно и понятно, что территорию за собой надо столбить, вещами - проще всего. А то не застолбишь ничем, потом придешь, а на циновке посторонние ноги и всякое другое, к ногам прикрепленное. Эва кое-как отпихнула от себя эти мысли и предприняла героическую попытку познакомиться еще раз.
- Давай сначала. Я Эва. Мастера сказали, что у тебя тут есть никем не занятая циновка. Что я могу сюда подселиться, а не пытаться занять одной собой все четыре угла в своей комнате, - сказала она. Сказала и сразу сообразила: а, нет, надо было держаться версии про "уплотнение", она ж так хорошо работала на всех этапах. Ну да не переобуваться же теперь на лету. Сказала и сказала. В конце концов, мастера добро дали? Ну вот и все кино.

Нет, младшая Судзуки бы всё поняла и обязательно вошла в положение, производи вдруг девушка по имени Эва, с порога задающая странные вопросы, отчётливое впечатление новенькой. Хотя, если подумать, даже новоприбывшая на Тибет свежеиспечённая обитательница - по крайней мере, в хиднином представлении - всяко была бы озабочена совсем другими вещами, нежели продолжительностью сна и графиком той, кого она видит первый раз в жизни, или, тем более, неким "обозначением, что в комнатке живут". Так или иначе, здесь и сейчас совсем не тот случай: Хидна достоверно знает эту невысокую, коротко остриженную европейку в лицо ещё с самых первых дней после того, как впервые пересекла воображаемую линию невозврата, шагнув вместе с Тео через ворота на территорию монастыря. Общих дел ранее они не имели, и даже близко-то толком не сходились, не считая случайных мимолётных пересечений и совместных заседаний в столовой в часы обеда и ужина. Но по всему складывается, что она проживает в монастыре, как самый минимум, дольше. Возможно, намного. Тем страннее звучит весь её полёт мысли, от начала и до сих пор.
Диалог пока вяжется сырым и хаотичным, точно акварельные капли разных цветов, вразнобой капающие на тонкую бумагу; со стороны наверняка может показаться, что Хидна либо не до конца проснулась, либо просто склонна неистово тупить на ровном месте - и, в свою очередь, полукровка почти готова заподозрить вломившееся в комнату "торговое суденышко" в том же, будучи вынужденной констатировать очевидное.

- За три года, даже больше, никто не пробовал выдернуть комнату по незнанию. За дверью ведь, да, стоят мои кроссовки. Вы считаете, кто-то всё равно может это сделать? - надёжно устаканив второй свёрнутый футон рядом с первым на привычное место у комода, очень серьёзно говорит Судзуки и выпрямляется во весь рост, по своему обыкновению бессовестно сверля глазами собеседницу и даже не помышляя отвести взгляд, когда все мгновения, допустимые приличиями, иссякают. - И я не спала.
В чём-чём, а в лунатизме Хидну, обыкновенно почивающую мёртвым сном, хоть сколь-либо знакомому с ней человеку заподозрить трудно. "Ещё скажи, что разбудила"? Убирать футоны в дневное место дислокации прямо во сне, чтобы быть разбуженной вошедшей Эвой прямо в процессе? Предполагать подобное - какой-то совсем извращённый и кощунственный сорт садомазохизма, ведь на футоне полагается сладко спать, лёжа непосредственно на нём. Тут, с подачи самой Эвы, предвосхитившей очередь Судзуки задавать вопросы о том, в честь чего здесь вообще этот спектакль происходит, разговор из рыхлого русла плавно свернул в более понятное, и Сан несколько оживилась: - Циновка? Подселиться? Циновка есть. Вы, да, хотите здесь жить?

- Ошибка выжившего, - с важным видом заявила Эва. Хотя ей-то последней было на эту тему рассуждать, она сама была примерно одной сплошной ошибкой выжившего. - Если до сих пор никто случайно не отфутболил твои кроссовки на другой конец коридора, пока скакал мимо как на пожар, разбрасываясь копытами во все стороны, это ж еще не значит, что такого никогда и не будет. Я бы вот свои кровные вещички за дверью не оставила, нет-нет. Они мне дороги как память. - Ладно, насчет памяти валлийка, возможно, и загибала. Но все равно, раскидывание вещей по коридору считала расточительством.
Насчет чужих копыт и буйных учеников в соседних комнатах Эва могла бы порассуждать еще некоторое время - тема-то благодатная, чего бы и не почесать об нее язык, - но тут Хина уже гораздо более светлым тоном переключилась на тему циновок и подселения, и Эва об эти слова довольно удачно споткнулась, и с горем пополам выползла обратно на деловую тропу.
- Хочу, да, - подтвердила она с очень серьезным видом. - Видишь ли, моя соседка, она же подруга - ну, теперь уже бывшая, получается, то есть, бывшая соседка, я имею в виду, подругой-то она осталась - взяла вышла замуж и съехала из нашей комнатки. Я ее, конечно, не осуждаю за то, что она выбрала жить с мужем, это логично и понятно - но я-то теперь одна! - сказала Эва с таким трагическим придыханием, словно все ее предали, все покинули и вообще все пропало. Хотя в той комнате у нее в теории по соседству были Ирина и Райан, к которым можно было поколотиться в случае чего - все равно, это ж еще достукаться до них надо, а вдруг их в комнате не будет, а вдруг еще чего. - Я не хочу одна! Мне, может, страшно по ночам! Мастера сказали, что можно подселиться к тебе. Так можно? - И сама не поняла, как съехала с утвердительного "мастера все санкционировали" на вопросительное "можно". Наверное, это случилось из-за того, что диалог потихоньку оживился, стал приобретать более человеческие черты, смягчился, ну и сама Эва смягчилась следом. Ничего, так, наверное, даже лучше было.