Пружина чести - наш кумир

После внезапного столкновения на занятии по фехтованию Дженнифер какое-то время ходила очень озадаченная, пытаясь понять, что к чему и как дальше теперь существовать. Со знанием о том, что вот есть в монастыре такая Ломэхонгва, у которой к ирландке претензии, невесть откуда взявшиеся и непонятно в чем заключающиеся, но явно глубокие, как Марианская впадина. Не вводные, а песня. И при всем при том - надо было с этими вводными что-то делать, и желательно раньше, чем Ломэхонгва объявится опять, на сей раз с каким-нибудь еще хитровыдуманным способом подгадить. И да, Дженнифер была уверена, что на том занятии индеанка специально лупила ее как сильнее, а не потому что дело было в тренировке, и ничем из нее эта уверенность не выбивалась.
И пока Дженнифер думала об этом, и о том, что надо бы отомстить за этот цирк и сделать так, чтобы впредь неповадно было, а еще зачем-то и почему-то о мечах краем мозга, и в итоге этот мыслительный процесс выродился у нее в странную идею, очень поддержанную подавляющим большинством ее внутричерепной коммуналки.
Да вызвать эту Ломэхонгву на дуэль! И там как следует ее отколотить наиболее сподручными средствами, и раз и навсегда провести границу, чтобы никогда больше такого, как на лекции, не повторялось. Не зря же в Ирландии целый дуэльный код существовал. Вот пора было его как следует, со страстью пустить в ход.
Как только идея оформилась до конца, Дженнифер рванула искать Ломэхонгву, и поиски быстро привели ее к столовой. Время обеда уже прошло, но коммуналка у девушки в голове нестройным, но дружным хором подсказывала, что она очень даже по адресу. Ворвавшись в столовую, Дженнифер грозно обвела взглядом пустующие столы: ну-ка, где тут прячется эта Ломэхонгва? подать ее сюда!

Смутное ощущение беспокойства в эти дни у Ломэхонгвы есть — впрочем, оно едва ли связано с какими-то возможными планами мести со стороны сероглазой Дженнифер. Скорее, оно тенью присутствует всё время, неотрывно с тех пор, как индеанка узнала о том, что творилось на вечеринке в чайном домике. И уйдёт оно, наверное, только тогда, когда Дженнифер поклянётся никогда больше не приближаться ни к Валентину, ни к Эмилю, ни в одежде, ни в бессовестной наготе. Поклянётся чем-нибудь весомым, например, дыханием или сердцем, даст клятву, которую не рискнёт нарушить ни случайно, ни по умыслу. Вот тогда индеанка сможет выдохнуть и почувствовать, что её собственное сердце в безопасности.

Но это всё, конечно, совсем не сейчас.
Пока что сероглазая Дженнифер наверняка едва ли понимает, из-за чего всё приключилось на лекции по фехтованию. А значит, может повторить всё то же самое ещё и ещё раз. Ломэхонгва мрачно думает, что надо объяснить ей, желательно так, чтобы она с первого раза всё поняла и даже спорить не пыталась. Но метод... под вопросом. Ничего пока не понятно с методом. Какое-то время Ломэхонгва пытается думать, но её быстро отвлекает Эмиль.

Это, похоже, их негласная, но по-своему добрая традиция: зачастую, когда Ломэхонгве поручают работу с травами по монастырю, рядом тут же объявляется Эмиль, вовсе к этому труду не обязанный, но пылающий готовностью помочь. Индеанка не уверена, что это ускоряет дело, но не думает, что в этом есть проблема. Зато ей правда заметно приятнее заниматься делами не в одиночестве, а вместе с Эмилем. Они вместе собирают травы, необходимые по поручению мастеров, относят их в лазарет, а потом вместе идут на обед — который они уже безнадёжно пропустили, но не оставаться же теперь из-за этого голодными до вечера.
На позднем обеде поначалу всё идёт гладко, без малейших поводов для беспокойства. А потом этот повод вдруг появляется — резко, как порыв прохладного ветра, ворвавшийся в комнату. Сперва у Ломэхонгвы по рукам пробегают мурашки, а следом в столовой возникает сероглазая Дженнифер. И вид у неё такой, словно она собирается драться вновь, и Ломэхонгва машинально крепче сжимает палочки, которые в это мгновение держит в руке.
Она особо не раздумывает над тем, придётся ли защищаться прямо сейчас, а просто твёрдо настроена, если будет нужно, воткнуть эти палочки в сероглазую и провернуть для верности.

Эмиль особо и не скрывал, что ему приятно быть рядом с Ломэхонгвой. Красивая, умная, притягательная - чего еще для счастья-то надо? А уж когда девушка надрезом обозначила, что смотрит не только на Эмиля, но и на Валентина тоже, и при этом ни на дюйм тот надрез не углубила, никаких более явных симпатий не обозначила, дело стало гораздо более личным и принципиальным. Пахло любовным соперничеством. Старший еще, со свойственной ему эмоциональностью едва размороженной рыбы, как будто особо не воспринимал это соперничество всерьёз, чем только вернее бесил. Эмиль же усердствовал, пытаясь доказать: девушки достаются небезразличным и деятельным, а не вот это вот все показное спокойствие. Поэтому - конечно, он помог Ломэхонгве с ее дежурством, как только выцепил такую возможность. Разобрать горсть травы всего-то и надо было, Боже, это ж такая фигня. Совсем ерундовый размен за совместное времяпрепровождение.
Тем более, что это время, оно ж на траве не закончилось. После дежурства Ломэхонгва двинулась на запоздалый обед, и совсем не пресекала попытки Эмиля навязаться следом, и, в общем, до определённого момента все шло чудесно. Даже походило на свидание. Это потом в столовую вломилось третье лицо, при виде которого Ломэхонгва немедленно напряглась, и атмосфера, которая и так дышала с перебоями, улетучилась безвозвратно.
- Твоя знакомая? - предположил Эмиль, кивая в сторону появившейся в столовой девушки. Сам он явно где-то видел ее лицо, но пока никак не мог срастить, где именно. Впрочем, поза и выражение лица Ломэхонгвы явно говорили о том, что там не просто "знакомая", и Эмиль тут же скорректировал версию: - Личный недруг?

Беглый осмотр помещения почти сразу же показал: Ломэхонгва в наличии. Была тут как миленькая, сидела за одним из столиков с каким-то парнем - кажется, это даже был сын кого-то из мастеров, но такие детали Дженнифер быстро отвергла и пренебрегла ими. Не до деталей ей было. У нее внутри уже Лирой землю рыл всеми копытами, требуя идти в атаку. И неважно, что копыт у него по определению не было. Он их, кажется, специально для этого момента отрастил. Да и гасконец, отбросив свою обычную какую-никакую рассудительность, тоже горячо требовал удовлетворения и мести. Поэтому Дженнифер, ничьим присутствием не смущаясь, откинула волосы назад и с фурией припустила к Ломэхонгве.
Она сейчас и целый отряд мастеров за соседним столиком пропустила бы.
- Ну привет, - заявила Дженнифер, втискиваясь на свободное место. И, сверля Ломэхонгву укоризненным взглядом, сообщила: - Ты меня оскорбила на тренировке по длинному мечу. Страшно оскорбила. Я требую сатисфакции.
- Молодец. Глаголом прожгла, - мрачно сказал критик, который с одной стороны, ужасно все это не одобрял, а с другой стороны, как мог следил, чтобы все было сделано правильно, раз уж они вписались в этот блудняк. - Давай дальше. Перчатку, - и Дженнифер отчетливо почувствовала, как он скривился там, внутри.
Ну да. Нормальной перчатки, такой, чтобы красиво дополняла и оттеняла вызов, Дженнифер не нашла. Она поспрашивала у других обитателей, но ее расспросы не увенчались успехом. Пришлось взять обыкновенную грубую садовую перчатку. И ее откровенное неизящество Дженнифер постаралась компенсировать ярким жестом: выхватив эту перчатку из-за пояса, она размашисто швырнула ее Ломэхонгве в лицо.
Вот. В среднем вроде получилось неплохо. Даже был повод горделиво приосаниться в ожидании ответа.

— Знакомая, — коротко соглашается Ломэхонгва, не вдаваясь, впрочем, в подробности. Если подумать, в некотором смысле они с сероглазой ведь действительно знакомы. Просто ничего приятного в этом нет. Но посвящать Эмиля в такие подробности Ломэхонгва считает лишним и уж тем более не собирается рассказывать, что спор происходит отчасти из-за него. Примерно на половину, а на другую половину — из-за Валентина. Индеанка не уверена, как Эмиль отреагирует на подобные откровения, а потому, как ей кажется, довольно логично не хочет делать того, что приведёт к неясному исходу. В отношении братьев Давенпорт этого особенно нельзя.

Но потом сероглазая Дженнифер влезает за столик третьей. И Ломэхонгва, потихоньку закипая, молча смотрит на то, как незваная гостья по-хозяйски устраивается за столом, как раскладывает локти и мажет наглым взглядом. Как встаёт в такую позу, словно она здесь — вовсе не зачинщица, а наоборот, невинная жертва.
Какая ложь. Недаром имя у сероглазой шипит по-змеиному: она и сама ядовитая, как змея.

Потом Дженнифер чего-то требует: слово колючее и гремит падающим камнем, но ни на что толком не похоже и ничего для индеанки не значит. Ломэхонгва недоумевающе хмурится, сперва сверлит взглядом сероглазую в ожидании пояснений, потом коротко и вопросительно оглядывается на Эмиля — и где-то в этот момент получает по лицу.
Удар старой садовой перчаткой не болезненный, но обидный. Вместе со всеми словами и взглядами сероглазой Ломэхонгва читает её поступок, как желание ужалить, унизить, причинить боль, а потому вспыхивает окончательно. Индеанка рывком подаётся вперёд, хватает сероглазую за длинные волосы на макушке — и так же рывком дёргает на себя и вниз, намереваясь припечатать оторопевшую соперницу головой об стол.
Мастеров рядом нет, а потому и держаться за внешнюю вежливость Ломэхонгве ни к чему.