Сочельник

Чего-чего, а вот подобной реакции от Чина она сейчас совершенно не ожидала. Вообще-то, она искренне надеялась, что муж поможет выяснить причину такого поведения сына, потому что он редко вот так вот надувается, чтобы совсем замолчать и не обращать внимание и на родителей в том числе. Значит, действительно из-за чего-то расстроился. Но она никак не могла понять в чем дело, к тому же Чину явно было очень весело.

- Совершенно не смешно, - процедила она так, чтобы Дин не мог услышать, после чего взглянула на это обиженное личико и совсем перестала что-либо понимать. – Кого ты видел, малыш? Расскажи мне, пожалуйста.

Вид у итальянки был весьма озабоченным, она судорожно пыталась вспомнить, что мог такого говорить Дин, чтобы он кого-то видел, но, кажется, ничего. Он что-то лепетал про красное платье и какую-то комнату, когда они выходили с кладбища, но Дани не придала этому никакого значения – она просто не поняла в чем было дело, да и не в том состоянии была, честно говоря. И сейчас, честно говоря, она даже была рада тому, что они попали в небольшой затор на дороге, потому что выяснять что-либо около Ватикана просто не получится, да и не уместно будет. С Чином она поговорит позже, потому что злиться на него не было ни сил, ни желания, к тому же, он уже успел вооружиться своей улыбкой и таким низким бархатным голосом, от которого она забывает собственное имя, не говоря уже о том, чтобы помнить причину своего недовольства.

- Солнышко мое, расскажи мамочке еще раз, пер фаворе. Кого ты видел?

Интересно, откуда у Дина берется эта манера всех строить под свое настроение? Чин чуть нахмурился, почувствовав, как ему по ноге пару раз заехали пяткой, затем отвернулся к окну, лишь мельком посмотрев на сына, который всем своим видом сейчас показывал, что 小皇帝

недоволен, что его августейшей особо уделено непростительно мало внимания. Чин видел, что Дин растет чуть более избалованным, чем стоило бы, а Дани снова велась на эти недовольные гримасы и задранный подбородок, потакая капризам.

- Ещё раз скажи, - сказал ученик ирбиса строгим, но спокойным тоном, который был предельным выражением его раздражения в адрес сына.

Ему не нравилось, что ребенок грубо отвечает, особенно матери. Чин был воспитан так, что считал хамство, да и просто повышение голоса в адрес женщины, недопустимым. Как минимум потому, что это было ниже его достоинства, так как крик и ругань – это конфликт, вступать в который с женщиной означало меряться с ней силой, когда и так понятно, кто априорно сильнее. Разумеется, эти мотивы его домашней покладистости не стоило знать ни Дани, ни матери, ни сестрам. Такая большая тайна, передающаяся в семье Ху по мужской линии из поколения в поколение. И Дин тоже должен будет усвоить этот несложный, но полезный принцип.

Дин нахмурился, скорчив гримасу, обозначавшую, что сейчас он будет плакать. Громко. Чтобы всем, особенно папе, было неповадно учить его жизни. Хмыкнул, вцепился рукой в отцовский рукав, потому что до волос было далеко тянуться, услышал просьбу мамы, скуксился ещё сильнее, и вот уже огромные карие глазющи, часто моргая, стали наполняться слезами праведной обиды – это все для мамы, конечно, папа не оценит. Но мама задала вопрос, на который так хотелось ответить, что истерика закончилась, не начавшись. Дин громко хлюпнул носом, скорчил жалобную гримасу, и пару раз красиво моргнув, глядя на маму, начал снова рассказывать.

- Её, - уверенно сказал ребенок. – Nonna… wàizǔmǔ, - он коротко посмотрел на папу, мол, и для тебя переведу. – Бабушку. В красном платье. Она была в комнате. Большой, - Дин снова хлюпнул носом. – Красивая. Бабушка. У неё так волосы по плечам… и сбоку желтый… железный…, - он нахмурился, пытаясь вспомнить слово «золотой» на итальянском, затем вновь посмотрел на отца, - jin цветок. Она говорила что-то.

Слезы уже высохли, потому что Дину стало любопытно, как на этот раз родители отреагируют на его слова. Все им нужно дважды повторить, чтобы обратили внимание. Дядя таксист вон вообще перестал оборачиваться, хоть машины и стоят на месте.

Дин продолжил молчать, всем своим видом показывая как он оскорблен и обижен невниманием родителей к его величавой персоне, только вот… ну не могла Даниэла ничего с собой поделать, понимала, что очень часто он действительно играет на публику, желая вызвать у мамочки жалость, но всякий раз велась на это, потому что боялась, что в этот раз он действительно расстроен или сильно обижен. И так раз за разом. В том числе и сейчас, готовясь переполошить всех и вся. Она уже много раз говорили с Чином о подобном поведении Дина, но разве может мать игнорировать подобные вещи, когда глаза ребенка наполняются слезами, а губы начинают дрожать?

Тем не менее, малыш успокоился, чуть сбивчиво ответив на вопрос, что повергло итальянку в шок. Бабушку… он видел бабушку. Ну да, там была ее фотография, но ведь никакого красного платья и никакой большой комнаты на ней не было. Как это он ее видел? Когда? Дани открыла было рот, желая что-то сказать, но с губ не сорвалось ни звука, а на глаза вновь начали собираться слезы. Он видел бабушку, ее маму, видел, когда ее уже много лет как не в живых. Но тут что-то в сознании шевельнулось, давая подсказку, отчего лицо итальянки просияло, хотя слезы из глаз никуда и не пропали.

- Правда, ты видел ее? – до сих пор никак не могла поверить она. Оставалось лишь надеяться, что Чин поймет ее реакцию и не будет потом говорить, что она снова слишком балует ребенка. - Ты правда видел бабушку Алессандру? Когда, милый? Расскажи нам, пожалуйста….

Лицо Чина в какой-то момент приобрело выражение вялой заинтересованности тем, что рассказывал Дин. В мешанине из двух языков он смог понять лишь то, что ребенок видел женщину в красном платье, которая, как ему казалось, была его бабушкой. Ученик ирбиса вопросительно посмотрел на Дани и заметил, как у той заблестели глаза. Умные мысли приходят в голову поздно. Чин перевел взгляд на сына и присмотрелся к его ауре, в которой ещё можно было различить искрящийся вихрь на уровне Сахасрары. Если учесть, что эта чакра у детей может вообще не светиться, выводы напрашивались сами собой.

- Посмотри на ауру, – ментально произнес Чин, пристально глядя в глаза жены. – Может, и видел.

Он нечего не сказал вслух, чтобы не сбивать Дина, который мог сказать что-то ещё. Автомобиль стоял в пробке перед следующим светофором, и таксист всем своим видом показывал, что не собирается лезть в дела пассажиров. Сейчас это к лучшему, чтобы ничего не пришлось объяснять. Ещё никогда Чин так внимательно не слушал собственного сына, причем был готов даже простить ему сегодняшние капризы, понимая, как важно было для ребенка рассказать о способности, которую он ещё не понимал. И Чин, и Дани были прорицателями, так что наличие этой способности у их сына было весьма вероятным, это со стихийной магией до сих пор оставались вопросы, хоть гордый отец и продолжал искренне верить, что Дин обязательно будет магом Огня.

Дин внимательно посмотрел на маму, которая была какой-то странной. Папа и вовсе молчал, и ребенок закатил глаза, глядя на потолок машины. Он с первого раза не понимают, со второго не очень понимают, это сколько раз можно говорить-то? И на каком ещё языке?

- Shì, si, - сказал Дин. – Видел, - он вздохнул, вроде как пытаясь придать важности своим словам или просто подражая взрослым.

Он не знал, как правильно сказать все это маме (папа не спрашивал), но очень хотелось поделиться увиденным с родителями. И наконец-то они стали слушать! Сразу бы так.

- Сейчас видел. И там, ну, где бабушка, - сказал Дин. – Только не снег, а комната. Белая с желтым. И бабушка там, как на камне, только ходит и говорит. Платье у неё красное. Ну что непонятного? – возмутился ребенок, потрясся перед собой рукой, развернутой ладонью вверх. – И цветок в волосах. Железный. Желтый.

Дин продолжил важничать, всем своим видом показывая, что он не очень-то доволен тем, что родители такие бестолочи оказались и не хотели его слушать, потому сейчас, как казалось итальянке, говорил нарочно медленно и совсем чуть-чуть. Дани же, не то в надежде, не то в панике, смотрела на сына и никак не могла понять как должна правильно отреагировать. Она подняла глаза на Чина, но тот тоже, кажется, не очень понимал, да и не сильно интересовался происходящим, отчего вдруг стало так обидно, что…

- Ауру? – ментально переспросила она, улыбнувшись мужу, который просто не хотел, наверное, отвлекать сына. Даниэла чуть прищурилась, старательно успокаивая нервно дрожь в теле, и заметила, как светится Сахасрара у Дина. Он видел, действительно мог видел свою бабушку, только, видимо, еще не понимал, что это такое было.

Даниэла счастливо заулыбалась. Она была искренне рада тому, что ее сын видел какая у него красивая бабушка, пусть она сейчас и не может обнять его так, как сейчас его сжала в своих объятиях Даниэла. Итальянка просто сцапала его, перетащив к себе на колени, и крепко-крепко прижала к себе, уткнувшись в его пушистый шарф носом.

- Я так рада, милый, так рада, - пролепетала она, все еще не в силах справиться с собственными эмоциями. Сейчас-сейчас, еще две минутки и она успокоится. Они как раз уже практически приехали…

Эмоции Дани всегда были написаны на её лице, даже когда она пыталась с ними бороться. Чину нравилось, как оживает её взгляд в ответ на искреннюю радость, его завораживал её темперамент, в котором эмоции были не мгновением, а потоком, выдававшим ведущую стихию итальянки. Она мгновенно меняла гнев на милость, а обиду на восторг, и все это проходило через вереницу изменений её мимики. И, честно признаться, это сейчас привлекло внимание Чина больше, чем рассказ Дина, который он все равно не мог оценить с точки зрения достоверности, а о прорицаниях судил по явным признакам в ауре. Когда Дани забрала ребенка к себе на колени, Чин обнял её за плечи, затем внимательно посмотрел на сына, у которого сейчас были все поводы возгордиться собой.

- Ты видел то, что было в прошлом, - объяснил ученик ирбиса. – У тебя голова не болит? – спросил он, внимательно глядя в глаза Дина.

Когда Чин не знал, как именно нужно разговаривать с сыном, он вел себя с ним так, как вел бы со взрослым человеком. В ауре был бардак, потому что Сахасрара в этом возрасте не бывает такой активной, и по внешнему виду тонкой ци невозможно было понять, как сейчас себя чувствует Дин. Дани в тот момент, когда впервые увидела спонтанные образы, просто потеряла сознание. А этот ничего так, держится, старшим хамит.

Дин не знал, как реагировать, но мама чему-то очень обрадовалась, поэтому он радостно улыбнулся, чуть взвизгнув, когда его перетащили и сгребли в охапку. Ребенок погладил маму по щеке, затем обернулся на папу и задумчиво нахмурил брови. В голове был какой-то шум, но она не болела. Дин посмотрел из стороны в сторону, затем кивнул, - не болела.

- Нет, - отмахнулся он от отца, затем снова посмотрел на маму, которая как-то странно радовалась, да ещё и незнамо чему.

Родители – существа непонятные. То им весело, то они злятся, то тебя не слушают, пока не начнешь орать, а потом ещё возмущаются, почему не сказал раньше. И эти люди считают себя взрослыми. Дин отвернулся к окну, за которым все также падал снег. А потом мимо проехали два дяди в одинаковой одежде верхом на лошадях, и ребенок открыл рот от удивления, затем пальцем показал в сторону окна.

- Кто там? – требовательно спросил он, забыв уже и о картинках, и о бабушке в красном платье, и о том, чему так обрадовалась мама. Там были настоящие лошади и настоящий снег!

Пока Дани обнималась со своим малышом, к ним присоединился и глава семейства, одним своим присутствием, одним своим прикосновением давая понять итальянке, что он рядом, никуда не делся и не испарится, всегда защищая ее даже от нее самой. Только вот ребенку определенно все это наскучило, потому что он вновь уставился в окно. Даниэла же решила дать ему больше свободы, чтобы не пострадать самой от любознательности сына, а сама устроилась на плече у мужа, нежно поцеловав его в шею – куда смогла дотянуться.

- Спасибо, что вы ест у меня, - тихо прошептала она, хотя прекрасно понимала, что водитель ничего не поймет. Просто все это было настолько личным, что не хотелось ни с кем делиться. Но Дин и тут не давал родителям спуску, потому что его внимание мгновенно перенеслось с просто разглядывания улиц на проскакавших мимо такси представителей конной полиции. – Это те, кто следят за порядком на улицах, - улыбнулась девушка, после чего пригляделась к дороге.

Они уже находились в непосредственной близости от площади Святого Петра, поэтому намного быстрее было бы пройтись пешком. Дани попросила остановить на углу, где таксист мог нырнуть во дворы, чтобы выбраться из этой предрождественской пробки. Расплатившись с таксистом, все семейство Ху оказалось на заснеженной улице, где, как и полагается, пахло жареными каштанами – явный признак приближающегося Рождества.

- Вообще, снег – редкое явление для Рима, особенно такой пушистый, - улыбнулась Дани, ловя ладонью огромные снежинки. – Ладно, пойдемте к Ватикану, а после я покажу вам чудесный ресторанчик, где можно будет пообедать и передохнуть. Дин, милый, тебе тут нравится?

На улице стоял немного приторный и какой-то хлебный запах, который, должно быть, и был запахом жареных каштанов. Чин помог Дани и Дину выбраться из машины, затем посадил ребенка на плечи, чтобы не дожидаться, когда он начнет ныть. Это было уже традицией семейных прогулок – сяохуанди дольше получаса сам не ходил, в противном случае поднимал дикие вопли и злился на все, что его окружало. Чин понимал, что баловать Дина неправильно, но сейчас Дани хотела показать Ватикан, а не слушать семейные разборки.

- В Лхасе снег никогда не лежит, он может пару раз за год пойти, но тут же тает, - улыбнулся ученик ирбиса выставляя вперед ладонь, на которую тут же начали падать снежинки. В этом было что-то волшебное, что ещё по западным фильмам казалось частью европейского Рождества.

Вокруг было много иностранцев – Чин замечал, что люди на улице говорят на разных языках, среди которых он слышал и тональные. В основном японский, который трудно спутать с другими. Его он понимал хуже, чем итальянский, то есть не понимал абсолютно, и как-то не комплексовал по этому поводу. Куда интереснее было смотреть по сторонам на те же дома и улицу, пытаясь принять то, что для Дани этот город – родной, а на Тибете она оказалась не так давно. Мог бы он вот так переехать в другую страну, на другой конец Земли, принять Рим как родной и постараться привыкнуть к здешним традициям? Чин в этом сомневался, и потому сейчас восхищался тем, что его жене это оказалось под силу. Конечно, она не могла не скучать по родному городу – вот сейчас водит их здесь, как радушная хозяйка, которая хочет похвастаться своим роскошным домом. Но уже через несколько дней они вновь будут на Тибете, и Дани станет китайской женой.

Дворники? – переспросил Дин, недоверчиво посмотрев вслед всадникам. – А им удобно на лошадях? – спросил он, обернувшись к родителям.

Не дождавшись ответа, ребенок остался доволен хотя бы тем, что папа сразу усадил его к себе на плечи. Дин гордился тем, что папа у него высокий, а он сам на плечах получается, стало быть, ещё выше. А ещё падал снег, поэтому правильнее всего было одной рукой вцепиться в папины волосы, чтобы не упасть, а второй потянуться вверх, высоко-высоко, и начать ловить снежинки. Дину так понравилось зато занятие, что он радостно рассмеялся, едва ли не подпрыгивая на месте, он был уже достаточно сильным, почти как папа, поэтому был уверен, что удержится. Нужно только посильнее уцепиться за волосы. Ну, или папа поймает.

- Нравится! – громко объявил Дин на всю улицу, когда мама задала свой вопрос.

Вдали показались ещё два дяди на лошадях. Как они могут следить за порядком, не слезая с коней, да ещё и без веников? Ребенок чуть насупился, но все же решил принять слова мамы на веру.

- Ещё дворники! – громко объявил Ху-младший, причем на итальянском, и показал пальцем на всадников.

- Нет-нет-нет, милый, это не дворники. Из называют полицейскими. Конная полиция, - поспешила добавить девушка, пока сын не начал громко кричать про дворников. А ведь он может, не со зла, конечно же, но может. И все равно было как-то неудобно, даже несмотря на то, что говорил он на китайском. – Полицийя а кавалло, конная полиция, запомнишь? И не делай папе больно, дакордо? Бене, аморе мио, хорошо.

Они пошли дальше, а Дани так и продолжала улыбаться, немного глупо, но на чувствовала себя счастливой, потому что вернулась домой, в Рим, который всегда был и останется для нее Домом с большой буквы. Чуть в стороне позади остался небольшой рынок, где по утрам всегда можно купить свежую рыбу и всякие морепродукты, а впереди уже виднелись огромные колонны, которые окружали Сан-Пьетро. Народу на площади, как и ожидалось, было невероятное множество, причем туристы составляли где-то половину из присутствующих.

- Добро пожаловать в Ватикан? – улыбнулась девушка, расставив руки в стороны, - Это площадь Святого Петра, а вооон там, - она указала чуть дальше, где столпилось особенно много любопытных, - это прейсепи. Хотите посмотреть?

Дин все увереннее входил в роли маленького императора, будто бы все Рождественские приготовления в Ватикане были лишь для него. Чин поморщился, когда ребенок вцепился в его волосы. В последнее время он все больше завидовал монахам, ходившим с бритыми головами.

- Дин, веди себя прилично, - попросил ученик ирбиса, поддерживая ребенка рукой, когда он начал вертеться по сторонам. – Почему никто, кроме тебя, не орет на всю площадь?

Занятый воспитанием сына, Чин не сразу заметил огромные колонны, окружавшие площадь. Только сейчас он осмотрелся, затем стал восторженно разглядывать постройки вокруг. Рим не был похож на Лхасу, но при этом впечатлял ничуть не меньше, чем Жемчужина Тибета. Он был более строгий, но более светский. Здесь чувствовалась другая религия, но Чин не смог бы объяснить свои интуитивные ощущения словами.

- Пойдем, а что такое прейсепи? – спросил он, обернувшись к Дани.

Там, куда она показало, толпилось много народу, из-за чего Чин не мог толком разглядеть, вокруг чего собрались эти люди. Кажется, там стояли какие-то скульптуры.