Новогодние выступления

Площадь перед монастырем в этот день украшена красными бумажными фонариками и шелковыми лентами, свисавшими с деревьев. Сегодня каждый ученик, мастер и обитатель монастыря может показать свое мастерство, выступив перед собравшейся здесь публикой. Пришли даже жители близлежащей деревни, которые каждый год ждут этого дня, чтобы воочию увидеть легендарные чудеса, которыми славятся жители Линь Ян Шо.

Большинство мастеров и учеников расположились на ступенях Храма Будды. Когда подошло время, настоятель объявил начало показательных выступлений. Что сегодня покажут обитатели Храма Мудрости?

Игорь, прямо скажем, не ожидал, что ему придется выступать первым - но вот же, как получается, до него никто не вышел. Что ж... пусть будет так. В конце концов, он все подготовил и продумал, не правда ли? Теперь дело лишь за владением стихией, памятью... и голосом.
Последнее было неожиданно, подсказано Киром, и Игорь, подумав, согласился. Пришлось, правда, изрядное время порепетировать, но все получилось удачно. Кажется.

Остановившись в центре площадки, Игорь сделал глубокий вдох. Ведро, оставленное им у края, накренилось, когда молодой маг поманил его содержимое; вода гибко выплеснулась через край, заструилась по земле сверкающей полосой, рукотворным ручьем.
И в тон ее шелестящему потоку зазвучали неспешные слова, которые Серов постарался заранее перевести на понятный всем язык.

Стояли двое у ручья, у горного ручья,
Гадали двое — чья возьмет? А может быть — ничья?

Фляга на поясе Игоря выплюнула пробку, и выплеснувшаяся тугой струей вода скользнула сквозь пальцы, застывая длинными льдистыми клинками. Ручей как раз достиг ног Серова, и тот позволил ледяным лезвиям коснуться потока.

Стояли двое, в дно вонзив клинки стальных мечей,
И тихо воды нес свои израненный ручей…

Подвластная магу вода зазмеилась дальше, наполняя воздух тихим влажным шепотом; Игорь разжал пальцы, оставляя клинки трепетать в ручье. Они и не думали падать, надежно держась в потоке, словно и в самом деле вошли в мягкое дно - которого тут, конечно, не было.
Разделять внимание между потоком и неподвижным льдом было непросто - но не зря же он столько тренировался и привыкал к стихии, правда?

Стояли два меча в ручье — чего ж не постоять?
И отражал, журча, ручей двойную рукоять,
И птиц молчали голоса, и воздух чист и сух,
И упирались в небеса вершины Сафед-Кух,
Вершины Белых гор…

Ритм стихотворения странным образом совпадал с тем, как внутри самого Серова пульсировало ощущение Воды - мягкое, спокойное, неостановимое. Даже в переводе ритм оставался таким же - и ручей скользил ему в такт, свиваясь вокруг юноши легкой мерцающей полосой; ледяные клинки слегка подрагивали от касаний потока.
Игорь едва заметно улыбнулся, сделав паузу между строфами.
Оба ледяных меча мгновенно распались, потеряв форму и рухнув в поток, сразу же слившись с ним в одно целое; Серов повел ладонью, заставляя ручей подняться над землей, окружить себя сияющей спиралью.

И нет мечей, но есть ручей — смеясь и лопоча,
Несется он своим путем, своим Путем Меча,
Сам по себе, один из двух, закончив давний спор,
В глуши отрогов Сафед-Кух, заветных Белых гор…

Мягкое движение - и вода устремилась назад, весело сверкая под лучами солнца, скользнула в ведро, собравшись там спокойным озерцом. Словно и не покидала его.
Игорь, снова медленно вздохнув, учтиво поклонился зрителям и покинул площадку.

Это было, пожалуй, первое показательное выступление после экзамена в клане, перед которым Шэн волновалась. Жители Линь Ян Шо привыкли к тому, что она демонстрировала на новогодних выступлениях магию Огня или приемы боевых искусств, но сегодня она подготовила танец, который несколько месяцев отрабатывала с присущим ей перфекционизмом. О нем она не говорила даже Кэйлашу. Основным требованием к этому танцу для Шэн было, чтобы он ни в коем случае не казался легкомысленным. Это подчеркивала и её одежда: алые шаровары и расшитый золотом халат длиной до колен, которые позволяли свободно двигаться, но при этом не открывали её тело во время движений.

Шэн вышла в центр площади и поклонилась сначала настоятелю, затем зрителям. Заиграли барабаны, которые поддерживали звуки свирели, напоминавшие птичье пение. Шэн сделала короткий шаг назад, затем взмахнула руками, и вокруг неё образовалось кольцо пламени диаметром около пяти метров. Она прогнулась в спине назад, затем наклонилась вперед, после чего выпрямилась, подняв руки над головой и сложив кисти таким образом, чтобы они напоминали парящую птицу, в такт движениям которой затрепетало окружавшее Шэн пламя. Затем она резко согнулась и взмахнула руками, стоя на одной ноге. Несколько резких движений, в такт которым полыхал огонь, сменились кружением, во время которого языки пламени держались почти идеальным кольцом одной высоты. Стихия слушалась Шэн и придавала ей уверенности, достаточно следить за дыханием, чтобы Огонь танцевал вместе с ней так, как она хотела.

Дальше движения танца стали больше напоминать боевое ката: Шэн перешла в стойку лука и стрелы, но выставила обе руки вперед и несколькими плавными движениями как бы толкнула стоявшую перед ней преграду. Пламя перед ней взмыло вверх, за ней – опустилось до высоты в несколько цуней. Шэн перешла в позу всадника, раскрыв руки ладонями в стороны, и кольцо снова стало ровным. Она скрестила руки над головой, затем подняла прямую ногу, обхватив руками стопу, и на несколько мгновений замерла в этой позе. Следом Шэн снова закружилась на месте, когда следом за резкими взмахами её рук взмывали и языки пламени. Она подпрыгнула, обернувшись в прыжке вокруг своей оси, затем опустилась на землю и перевернулась на спине, очерчивая ногами круг вокруг себя. Барабаны стучали громче и резче, когда Шэн, оставаясь на земле, то поднималась на колени, прогибаясь в спине, то касалась спиной земли. Пламя опустилось ниже, чтобы не скрывать движения.

Шэн порой спасала одна из особенностей её характера: она могла сомневаться ровно до того момента, как решение принято, после этого все её внимание было сосредоточено лишь на том, чтобы замысел удался идеально. И сейчас она уже не думала, насколько её танец соответствует званию старшего мастера монастыря, её задачей было продемонстрировать пластику и контроль над стихией Огня. Так, как она хотела.

Шэн подняла выпрямленную ногу вверх, касаясь земли ладонью и коленом другой ноги, затем развернулась в одну из низких стоек стиля Кобры. После этого она поднялась на ноги, продолжая танцевать в ритме барабанов, при этом вместо устойчивых стоек стиля Тигра, привычных для боевых ката, её движения были парящими и легкими: взмахи руками, шаги, вращения, становившиеся резкими лишь в окончании каждого из движений. Шэн снова подпрыгнула, развернувшись в воздухе, затем замерла, выпрямившись и скрестив руки на груди. Пламя опустилось, становясь светящимся кругом на камнях площади. Барабанов почти не было слышно, мелодию стала вести флейта, и Шэн, следом за этой музыкой, стала медленно раскрывать руки над собой, и ровно в том же темпе стало вновь оживать пламя. Она сделала несколько шагов вперед, затем опустилась в низкую стойку, из которой резко поднялась, когда в мелодию вступил гучжен, струнная мелодия которого задавала новый ритм и стиль.

Сейчас и огонь, и танец воплощали уже то спокойствие, которое можно найти даже в той стихии, внешним ключом которой является движение. Пламя разделилось на тонкие языки, которые переплетались друг с другом как те, что вьются в очаге, окружая сухие поленья. Движения Шэн были немного механическими, такими, какими в танцах обычно воплощаются куклы, при этом каждое из них было четким и отточенным.

Барабаны вновь перехватили мелодию, и Шэн опустилась на землю, переходя к самой понятной ей части танца. Она перевернулась на спине, затем поднялась на руки и перекинула через себя ноги в одной из хорошо известных ей страховок, оказавшейся одним из элементов этого огненного танца. Оказавшись на ногах, она выполнила несколько движений огненного ката, когда при каждом ударе руки или ноги срывались всполохи пламени, останавливавшиеся в тот момент, когда они достигали огненного кольца. Эти резкие боевые движения прекратились в тот момент, когда гучжен и флейта снова перехватили инициативу. Огненная птица, которой был посвящен этот танец, завершила свой полет несколькими плавными движениями, и Шэн замерла, опустившись на колени и скрестив руки на груди. Пламя потухло, музыка стихла. Шэн поднялась на ноги, снова поклонилась настоятелю и зрителям и ушла на свое место на ступенях Храма Будды, ища взглядом Кэйлаша.

Танец ветра был для Юэ чем-то особенным, потому что стихия Воздуха была ей понятнее, чем принято в её клане. Она была рада, что Мэйлин согласилась составить ей пару во время этого выступления, вдвоем не так страшно. Юэ и Мэйлин вышли на площадь и поклонились мастерам с настоятелем, затем зрителям. Обе были одеты в одинаковые зеленые шаровары и белые шелковые топы, доходившие до пояса – более откровенные наряды выглядели бы слишком вызывающими. У каждой в правой руке был желтый веер, в левой – желтый платок. В самом начале танца единственным аккомпанементом для выступления было пение тибетских девушек из деревни, которые тянули мелодию без слов.

Мэйлин опустилась на колени, Юэ выпрямилась примерно в пяти шагах от неё, выставив в сторону веер, шелк на котором красиво развевался от ветра. Было довольно холодно, но в танце это не будет чувствоваться. Юэ взмахнула веером, опускаясь на колени, в то время как Мэйлин, оставаясь на земле, сделала несколько движений веером и платком, пока они обе не начали двигаться синхронно. Обе девушки поднялись на ноги и пробежали по площади друг к другу, кружась так, чтобы платки и веера наполняли каждое движение ощущением легкости полета. Они поменялись местами, затем зеркально относительно друг друга склонились в разные стороны. Юэ и Мэйлин в основном держались спиной друг к другу, поэтому почти всегда получалось, что платки и веера находились с одной стороны относительно зрителей. В следующий момент девушки подбежали друг к другу и стали вращаться, пока не коснулись спинами. Юэ вскинула вверх и платок, и веер, затем опустилась на одно колено.

Девушка очень волновалась, потому что она еще никогда не танцевала на глазах у стольких людей, но они с Юэ очень долго репетировали в Храме, так, чтобы никто не видел, и сегодня были полностью готовы к выступлению. Мэйлин вместе с Юэ поклонилась настоятелю и зрителям, а затем началось медленное, тягучее пение тибетских девушек, которое заменяло им музыку. Танец Мэйлин начинался на коленях, потом они должны были встретиться в центре и вместе покружиться – этот момент нравился Мэйлин больше всего, потому что это на самом деле было очень красиво. Наконец они оказались спинами друг к другу.

Мэйлин вскинула руку с платком вверх, а затем медленно опустила его вдоль тела, и обернулась лицом к зрителям, в то время как Юэ, чуть прикрывая лицо широким веером, сделала несколько плавных волнообразных движений, стоя на одном колене. Затем каждая из них повернулась вокруг своей оси, так что платки красиво запорхали вокруг их тел, и синхронно присели, чтобы Мэйлин вновь выпрямилась, уводя веер вверх и прогибаясь в спине назад, а Юэ – вывела руку с платком вперед и послала улыбку всем зрителям. После этого несколько тактов они двигались асинхронно – Мэйлин начинала движение на один такт позже, чем Юэ, оказавшись немного позади и словно являясь ее тенью, а затем девушки вновь начали танцевать вместе, делая много поворотов и волнообразных движений руками, отчего шелк на веерах и шелковые платки трепетали на ветру, словно живые. И, наконец, танцовщицы замерли на месте, медленно разводя руки в стороны, чтобы со следующим вступлением разойтись в разные стороны, когда опять начинались две сольные партии, в которой девушки показывали умение красиво двигаться и обращаться с веером. Мэйлин в танце несколько раз обошла Юэ, танцующую в центре, а затем они вновь оказались рядом. В броске вверх поменявшись платками, Юэ и Мэйлин снова присели вниз, оказавшись боком друг к другу.

Мелодия сменилась, и девушки поднялись, вытянувшись каждая на одной ноге, после чего вновь стали вращаться, следуя мелодии песни. Платки и веера летали по воздуху, и каждое движение казалось простым и легким, ведь в хорошо выученном танце невозможно заметить, что в его подготовку вложено много сил. Юэ и Мэйлин провели веерами вокруг себя, затем синхронно наклонились, чтобы следом вновь вспорхнуть. Они кружились по площади, то подходя друг к другу, касаясь шелком платков и вееров, то вновь разбегались, подобно бабочкам, что летают, справляясь с сильным ветром. Иногда их движения становились синхронными, иногда одна оказывалась позади другой, повторяя за ней движения, подобно тени, а в иные моменты каждая двигалась по-своему, но вместе они все равно были частью одного волшебного танца ветра.

Юэ очень нравилась мелодия этого танца. Она была легкой и радостной, но в то же время в ней была какая-то особенная мудрая история, похожая на старую-старую сказку о волшебниках и героях, о легендарных красавицах и величественных дворцах, о лепестках срываемых весенним ветром с цветущих деревьев неведомых садов. Они с Мэйлин были частью этого волшебного ветра, который древен, как сама земля, и юн, потому что появился буквально только что, и вот он то затихает, то вновь усиливается.

Девушки некоторое время танцевали рядом друг с другом, затем Мэйлин опустилась на колени, а Юэ закружилась у неё за спиной, подняв руки над головой так, что желтый шелк платка и веера вновь красиво запорхал на ветру.

Мэйлин опустилась на колени, но почти сразу же выпрямилась и переместилась вправо от Юэ, потому что дальше они вновь танцевали рядом. Платки вились вокруг девичьих тел причудливыми змеями, веера порхали, словно крылья фантастических птиц, решившись последовать примеру танцовщиц и повторить их танец. Тибетские девушки тянули гласные звуки, отчего их песня казалось сладкой и тягучей, похожей на плачущую мелодию китайской флейты Ди, от которой таишь дыхание, и так щемит сердце, что хочется слушать ее еще и еще, лишь бы ничего не пропустить.

Некоторое время девушки танцевали вместе, окутывая себя веянием ветра, струящегося через шелк платков и вееров, а затем сделали небольшую дугу по площади, следуя одна за другой, в середине движения Юэ сделала быстрый поворот, задержавшись на такт, и, к тому времени как Юэ завершила дугу, Мэйлин уже опустилась на колени. В этот момент девушки смотрели друг на друга, после Мэйлин выпрямилась, взмахнув платком, и тут мелодия вновь вменилась с медленной и плавной на быструю и дерзкую, Тибетские девушки связали пение с задорными бяньчжун колокольчиками, наполнившими воздух искрящимися переливами, и гучжэн гусельками – традиционными китайскими музыкальными инструментами.

Юэ и Мэйлин подхватили музыку, сделали несколько танцующих шагов вперед, подчиняясь ритму, и одновременно вскинули руки вверх, чтобы сразу же сменить направление и уйти назад. Платки, взмыв в воздух, медленно опустились на землю двумя желтыми лепестками, а танцовщицы закружились вокруг себя, используя только веры, которые мелькали вдвое чаще, чем раньше. Девушки перебежали вправо по площади, двигаясь синхронно, Мэйлин оказалась чуть впереди, но затем они поменялись местами и, двигаясь спиной, вернулись на середину, чтобы всего на мгновение замереть. Склонившись в одну сторону с отведенными в стороны руками с веерами, девушка начали кружить друг вокруг друга, каждые несколько шагов поочередно вскидывая веера вверх и вытягиваясь на одной ноге, а потом разбежались в разные стороны.

Юэ провела веером вдоль тела, затем замерла, прислонив веер к бедру, пока Мэйлин со змеиной грацией выполнила несколько движений со своим веером. Затем девушки вновь начали танцевать синхронно, выполняя быстрые резкие движения в такт музыке, ритм которой стал будто воинственным. Желтый шелк порхал, подчиняясь движениям рук, шагам и поворотам, а Юэ чувствовала, как эта музыка наполняет ощущением радости и легкости. Все эти быстрые движения не казались ей сложными, тело само выполняло их, повинуясь звукам музыки и неведомой песне.

Со следующим ударом колокольчиков Юэ опустилась на колено и подняла одну руку вверх, в то время как Мэйлин выполняла похожие движения, оставаясь на ногах. Затем присела Мэйлин, и Юэ тенью повторила её движения, только выпрямившись. И снова прыжки и повороты с порхающими веерами: то закружиться на одной ноге, то подбежать друг к другу, то разбежаться в разные стороны, продолжая искренне улыбаться и музыке, и красоте собственного танца, и радости от того, что это удалось выучить.

Ритм танца все ускорялся, Юэ уже не чувствовала холода, несмотря на то, что была одета не по погоде. Движения становились быстрее и резче, шаги переходили в прыжки, шелк мелькал так быстро, что было сложно сразу уследить за его движениями. Затем Мэйлин закружилась, подняв веер, в то время как Юэ опустилась на землю у неё за спиной. Мэйлин присела, Юэ резко встала, взмахнув веером, потом они опустились на землю вдвоем, подняв веера выбросив вверх платки с последними тактами мелодии. Эти платки должен был подхватить вихрь, но сама Юэ слишком плохо владела магией Воздуха, потому надеялась на напарницу. Она сосредоточилась на энергии Вишуддхи и смогла создать только легкий ветерок, чуть поддерживавший её платок. Теперь нужно улыбаться и верить в Мэйлин.

Мэйлин уже забыла о том, что она волновалась и боялась перед началом выступления, войдя во вкус, она полностью отдалась музыке, улыбаясь и радуясь, что все удалось, хотя самая сложная и интересная часть осталась еще впереди. Наконец музыка стихла, девушки вместе оказались внизу, плавно спускаясь вниз, но танец еще не закончился, а тибетские девушки вновь начали тихое пение без слов. Мэйлин сосредоточилась на голубой энергии, и, делая волнообразные движения руками, словно все еще танцуя, закружила оба платка в воздухе, отпуская их в верхней точке их полета и позволяя свободно волнами падать вниз. У стихии Воздуха было одно неоспоримое преимущество – стоить лишь немного корректировать его поведение, а все остальное он сделает сам. Мэйлин дала шелковым платкам почти коснуться земли одним концом, затем вновь подняла их в воздух и, платки затанцевали двумя желтыми вспышками, то тесно переплетаясь в воздухе, как змеи, то оказываясь полностью распахнутыми, словно бутон как-то удивительного волшебного цветка с постоянно извивающимися и двигающимися живыми лепестками. Она не давала им падать на землю, постоянно управляя тонкими потоками воздуха, направляя их то с одной стороны, то с другой, чтобы казалось, будто платки настоящие, живые, чтобы казалось – это вселенная дышит, наполняя их своим дыханием, что сами боги управляют удивительным танцев шелка.

Платки порхали, изгибаясь и извиваясь, иногда думалось, что в на самом деле в них танцует изящная девушка, настолько естественным был танец, с только ему одному присущими таинствами. Наконец девушка отпустила платки, опавшие оранжевой листвой прямо перед ними, и сделала несколько завершающих движений руками – платки взвились желтым пламенем, имитируя удары сердца и, полностью расправившись в воздухе, тонким покрывалом опустились на замерших танцовщиц. Еще некоторое время Юэ и Мэйлин не двигались, потом поднялись, подхватив платки, одновременно с поклоном на европейский манер, присев в реверансе, одновременно вскинув левую руку с платком вверх, и убежали с площади. Танец закончился.

оос: конец выступления

Кассий с самого утра волновался. Выступление перед всеми, кто живет в монастыре, а еще перед жителями деревни – это очень и очень ответственное задание. Но мама помогла с выступлением: помогла выбрать стихотворение, помогла даже его понять, потому что сам Кассий не слишком хорошо знал китайский, чтобы вот так вот сразу все понимать. А мама умная, она всегда все знает. А еще одна подобрала ему самую настоящую форму ученика монастыря, как будто бы он уже очень взрослый, как будто он совсем-совсем самостоятельный.

Убежал из дома он сегодня рано, потому что Лизи очень уж громко начала собираться на праздник, а ему надо было повторить стихотворение. Оно, между прочим, было очень сложное, потому что не до конца понятное и не такое, к каким он привык. Это был не Уильям Шекспир, как говорит мама, тут нет привычной рифмы, поэтому особенно сложно. И страшно, честно говоря, потому что очень уж не хотелось опозориться перед остальными, особенно перед Дином и близнецами.

Когда Юэ и Мэйлин закончили выступление, мальчик подождал пару секунд, надеясь, что сейчас выйдет кто-нибудь другой, но нет. Кажется, настала его очередь. Эльминстер-младший вышел на импровизированную сцену и вежливо всем поклонился, после чего объявил себя, а также то, что стихотворение, которое он собирается прочитать, написал Ли Бай

Один, в горах,
Я напеваю песню,

Но скоро вечер,
И пора домой.

Кассий закончил читать стихотворение, выдохнул, после чего поклонился зрителям и направился обратно к зрителям. Было немного страшно, но ему даже понравилось.

Следующими на площадь вышли стразу четверо, трое из которых были старшими мастерами: вместе с Ши Ньяо со ступеней Храма Будды спустились Ян Лю, Чин Ху и чудом оказавшийся в этой команде Чун Мао. Все синхронно поклонились настоятелю. Они должны были показать истинное мастерство кунг-фу после того, как даже Шэн Бо предпочла танец со стихией.

Трое мастеров были одеты в парадные одежды, соответствовавшие их статусу в монастыре, Чун был в черной шелковой форме. На площадь вынесли необходимый для выступления реквизит, музыканты отбивали ритм на барабанах, чтобы создать звуковое сопровождение. Все четверо синхронно сложили руки в молитвенном жесте, затем раскрыли их жестом «дарую». После этого они повторили базовый комплекс «пяти зверей Шаолиня», который включал в себя элементы стилей дракона, тигра, змеи, журавля и леопарда. Эти движения были хорошо известны всем трем старшим мастерам Храма Мудрости, потому что с них начинает любой, кто стремится освоить мастерство кунг-фу, их же знал гость, который весьма достойно владел боевыми искусствами. Всего движений было тридцать шесть, это число не случайно, как и число стратагем военного искусства Поднебесной.

Дальше последовали серии молниеносных ударов руками и ногами, повторившиеся в четыре стороны. После последнего удара правой ногой в прыжке выступавшие приземлились на спины, но лишь для того, чтобы подняться с новыми, более мощными ударами. После этой части Ян, Чин и Чун Мао отошли в сторону, а Ньяо остался в центре площади, чтобы показать ката стиля Белого Журавля.

Движения этого стиля начинались с сильных ударов туками, при которых кисти меняют формы, подобно тому, как стерх стал бы отбивать крыльями атаку хищника. Ньяо сделал небольшой шаг назад и развернул перед собой напряженные ладони, затем нанес несколько ударов кистями и локтями, почти не сходя с места и меняя стойки не более чем на полшага. Дальше движения рук стали плавными, это были блоки, которые в любой из моментов могут смениться ударами, такие, как «красавица смотрится в зеркало». Ньяо раскрыл руки в стороны и нанес удар ногой – «белый журавль расправляет крылья», затем вновь перешел к движениям руками. Последовало ката стиля Белого журавля «три битвы» - комбинации ударов рук, многие из которых обе руки исполняли синхронно, нанося удары на уровне головы противника, последовательно в трех направлениях, в то время как ноги, не считая нескольких коротких шагов, находились на ширине плеч. Ньяо завершил ката и выполнил жест «дарую», выравнивая энергию.

После этого старший мастер взял цзянь, лежавший среди остального реквизита для выступления. Меч был украшен красной кистью, которая при боевом применении этого оружия нужна для того, чтобы впитывать стекающую по тонкому лезвию кровь, чтобы не скользили руки. Ньяо сделал шаг в сторону, затем выпад вперед, вращая мечом, который сверкал в солнечных лучах и лишь по этим бликам можно было успеть проследить за его траекторией. Затем ещё несколько шагов, сопровождавшиеся вращением меча, прыжок с переворотом в воздухе, в конце которого Ньяо лег на землю, очертив круг над собой и после этого прыжком поднялся на ноги для отражения новой воображаемой атаки. Серия выпадов и прыжков, затем разворот с повторением почти тех же движений в противоположную сторону. Цзянь – легкое благородное оружие, которое настолько драгоценно, что не терпит грубых ударов в бою, оно наносит смертоносные уколы и тонкие порезы, рассекающие связки, чтобы благородная тонкая сталь не страдала от ударов о кости противников. Это оружие в бою стоит беречь столь же внимательно, как собственную жизнь, а на показательных выступлениях оно должно находиться в постоянном движении, превращаясь в мерцающее ничто в руках мастера. После следующего движения Ньяо встал, подняв меч вертикально вверх в вытянутой руке и кивнул, обозначая конец этой демонстрации. Оно отошел в сторону, уступая место следующему.

Сегодня Чину предстояло показать, что за десять с лишним лет в Линь Ян Шо он успел не только жениться и завести двоих сыновей, а также минимум дважды впутать всех мастеров монастыря в серьезные приключения, но и выучить что-то полезное, недаром он был учеником самого настоятеля. На его долю выпал стиль Тигра, даже странно, что сифу Бо уступила ему такую честь. Чин сложил руки в молитвенном жесте и поклонился настоятелю, затем вышел на середину площади и приготовился к ката.

Это выступление было скорее показательным, чем демонстрирующим реальные боевые приемы, Чин хотел, чтобы ката получилось зрелищным. Тигр силен способностью контролировать ярость и выпускать её в момент атаки. Этот стиль позволяет держать удары, чтобы наносить более сильные в ответ, и он дает сокрушительную мощь, позволяющую побороть противника грубой силой в партере. Чин принял низкую стойку стиля, сложив руки в форму тигриных лап, нанес несколько ударов по воздуху, затем перешел в стойку обманной ноги, из которой опустился на колено и провел удар ногой «удар хвоста тигра», при котором он, находясь на земле, разворачивался вокруг своей оси, чтобы пробить ногой на уровне солнечного сплетения воображаемого противника. Потом последовал бросок и несколько комбинаций ударов с прыжками, сопровождавшихся киаями, похожими на тигриный рык. Чин перешел в среднюю стойку стиля в которой продемонстрировал комбинации ударов руками и ногами из устойчивой стойки, наиболее характерной для стиля. Эта часть была менее зрелищной, но нужно было показать сифу Бо и настоятелю, что он владеет стилем Тигра, а не только приемами художественной гимнастики, которые Шэн называла «цветочные кулаки и вышивание ногами». Следом за этим Чин принял стойку на одной ноге, из которой нанес удар, затем совершил бросок в сторону, приземлился через страховку и поднялся в низкой стойке стиля, вновь сложив руки в тигриные лапы. Он перешел в позу всадника, затем выпрямился, провел руками жест «дарую» и поклонился.

Над следующей частью его выступления немало потешалась сифу Бо в процессе подготовки, которая авторитетно заявила, что с любовью Чина решать проблемы с шашкой наголо железная рубашка – единственный способ остаться целым. Эти тренировки были одними из самых сложных, а демонстрация требовала предельного внимания. Чину охотно вызвались помогать Ян и Чун Мао, у которых было достаточно садистских замашек, чтобы они легко согласились ломать палки о своего партнера по выступлению. Чин снял рубашку, чтобы зрители могли видеть, что на нем нет никакой брони. Он выпрямился, расставив руки в стороны и задержал дыхание в тот момент, когда первый удар деревянного шеста пришелся ему по животу. В этот момент мышцы ощущались сделанными из камня, а чувствительность исчезла, и буковая палка переломилась. То же произошло во время удара по спине и по рукам, которые в момент удара Чин сжал в кулаки, чтобы сильнее напрячь мышцы. После этого помощники из числа учеников установили перед ним два каменных блока чуть крупнее кирпичей, которые лежали один на другом, поддерживаемые по краям частями деревянного настила. Чин опустился на колено, глубоко вздохнул, затем в громким киаем обрушил ребро ладони на камни, которые проломились посередине. В этот момент важно расслабить кисть, чтобы удар шел через энергию всего тела, иначе можно что-нибудь сломать. Чину повезло, он справился, и, стряхнув с руки серую пыль, он поклонился зрителям, после чего отошел в сторону, на ходу надевая рубашку.

После того, как ученик ирбиса всем своим видом показал, что с помощью боевых искусств из человека можно сделать бронепоезд, на середину площади вышел Ян, в понимании которого истинное мастерство заключалось в гибкости и точности, которые позволяли не тратить впустую силы и время. Лю поклонился настоятелю, затем занял нижнюю стойку стиля Змеи, сложив руки в формы змеиных голов. Этот стиль отличается гибкостью и стремительностью, он позволяет максимально уходить от ударов противника и наносить опасные удары по болевым точкам, подобные укусам ядовитой змеи. Ката начиналось с четырех шагов, сопровождавшихся плавными движениями рук перед собой, каждое из которых могло стать блоком или ударом, затем последовало наступление с колющими ударами, при которых кисть была выпрямлена и устремлена в противника кончиками пальцев. Удар ногой, короткое отступление и высокая стойка на одной ноге в которой одна рука остановилась на уровне живота, вторая – чуть выше головы. Эта позиция напоминала кобру, приготовившуюся к броску, и следом началась стремительная атака, завершившаяся страховкой в бок и низкой стойкой с началом нового броска. Ян двигался стремительно, его движения лишь изредка включали прыжки, необходимые для показательного выступления, в основном он действовал из низких стоек. В гибкости, необходимой для этого стиля, проявилась вся прежняя цирковая подготовка старшего мастера, и он охотно включал в приемы стиля сложные акробатические элементы и физически трудные страховки, позволявшие сделать смену позиций быстрее, а атаки внезапнее. Ката включало двадцать семь элементов, каждое из которых монахи южного Шаолиня позаимствовали, наблюдая за змеями. В бою подвижность змеи дает ей важное преимущество: этот стиль учит видеть ситуацию вокруг и в любой момент менять направление удара. Плавность движений дает другое преимущество: она позволяет лучше прицелить удар, в котором точность значительно важнее грубой силы. Ян выпрямился, затем провел руками жест «дарую», чтобы восстановить дыхание.

Сейчас он чувствовал, что ему почти удалось восстановить форму, утраченную после длительного отпуска. Он вернулся к привычному весу и все же стал регулярно тренироваться, причем, вопреки его опасениям, эти тренировки сказались на его здоровье лишь в лучшую сторону. После этого выступления он точно потерял удобный аргумент, позволявший отлынивать от занятий с учениками.

Во второй части своего выступления Лю сразу отказался от кунаев и сюрикенов, потому что не мог вспомнить новогодние выступления, на которых с ними бы не выступал. Метательное оружие было его основной специализацией, но сложно было придумать с ним что-то новое, а выступать со старыми трюками не позволяла профессиональная гордость бывшего циркача.

Помощники вынесли на площадь стекло, закрепленное в раме, и поставили за ним деревянную мишень. Стекло было самым обычным, принесенным из мастерской где всегда хранилось несколько штук на случай, если в жилых корпусах кто-то будет бить окна. Лю встал перед стеклом с противоположной стороны от мишени и взял длинную иглу из тех, что использовал для иглоукалывания. Эту иглу он сначала зажал двумя пальцами, демонстрируя её зрителям, затем перехватил в прямой хват, которым стал бы бросать бо-сюрикен. Он выровнял дыхание, встал в среднюю стойку и обозначил цель двумя пальцами левой руки, затем с резким выдохом метнул иглу, броском из-за плеча. Игла блеснула в воздухе, с чуть слышным звоном пробила стекло и воткнулась в деревянную мишень. Лю сложил ладони в молитвенном жесте и поклонился, затем обошел в сторону, уступая место Гунмао.