Старший брат

Совсем скоро стало холодно, но как-то не снаружи, а изнутри, и Цири закрыла окно, даже жалюзи опустила, чтобы свет луны не попадал в помещение. Ей хотелось как какой-нибудь кошке, которую незаслуженно наказали, забиться в темный дальний угол, и там лелеять свою боль и обиду, прекрасно зная, что ничего не изменится. Мир не извинится и не вернет все обратно, как было. Нельзя сказать, что ей так уж плохо, даже если она и ищет один из самых безлюдных уголков. Просто ей...плохо. По-особенному плохо.

Цирилла вновь обнимает себя за плечи, но кожа на ладонях будто жжется, напоминая - запятнана на всю жизнь, и девушка безвольно опускает руки вниз, растерянная и неуверенная в том, что ей делать. Тяжело осознавать, как она из гордой и уверенной в себе женщины в одно мгновение превратилась в робкое испуганное и забитое существо, стоило ей только остаться наедине с собственными страхами.

Она все же идет прочь от окна, медленно и как-то сомнамбулически, не отрывая взгляда от пола и только по знакомому ощущению находя ту же комнату, в которой они уже однажды спали. Ту комнату, в которой она согласилась выйти замуж. В которой буквально решилась ее судьба. Так ли это символично, что сейчас это будет та же комната? Цирилла неаккуратно бросила сумку на стул, но та упала, щедро высыпая свое содержимое на пол. Блондинка не обратила на это внимания. Хотелось закрыть глаза и отключиться, но сначала хотелось смыть с себя это чувство...запятнанности. Ее паранойя возросла до немыслимых размеров, и если минутами ранее ей казалось, что в крови только руки, теперь она вся была красная, с ног до головы, с резким вяжущим металлическим запахом и соленым привкусом. Цири, не раздеваясь, прошла в ванную, долго смотрела на душевую кабинку, забралась внутрь, повернув ручку холодной воды и подставила лицо струящимся каплям. А потом сползла по стенке кабинки вниз, на пол, обняла себя руками за колени и разревелась.

- Спасибо, - Кот чуть поклонился лунтао.

В доме было тихо. Гунмао поднялся на второй этаж, но Цириллу там не увидел. Он тихо заглянул в комнату, где в прошлый раз оставались близнецы, и увидел, что они уже спят. В комнате, которая в этом доме считалась комнатой Кота, девушки тоже не оказалось, но Гунмао услышал шум воды в ванной. Дверь была открыта, и он зашел.

Цирилла сидела в душевой кабинке в одежде, да ещё и под холодной водой. Кот не сразу услышал за шумом воды, что девушка плачет, но можно было и так догадаться, что с ней не все в порядке. Гордая и независимая кошка, которая всегда делала вид, что никакие испытания не могут быть достаточно серьезными, чтобы она реагировала на них как-то иначе, чем гордо вздернув подбородок, как престало истинной аристократке. А сейчас она сидела в душе в одежде и плакала, как напуганный ребенок. Слишком тяжелым был для неё прошедший день. Не создана она для того, чтобы убивать, чему бы её ни учили в этой её академии. И не заслужила она тех испытаний, которые выпадают на её долю после того, как она спуталась с фу шан шу пекинской триады. Гунмао заглянул в душевую, выключил воду и взял с вешалки полотенце.

- Иди сюда, замерзнешь, - сказал он, помогая девушке выбраться и накидывая ей на плечи полотенце.

Пока Кот больше ничего не сказал. Он и так догадывался, какие мысли изводили Цириллу, и не был уверен, что их сейчас стоит называть вслух.

Ей было не холодно, она вообще вряд ли сейчас ощущала, что сидит под холодной водой, и это не приносило никакого облегчения вообще. Может быть из-за того, что сейчас Цирилла целенаправленно сама не принимала свою способность, отторгая любое напоминание о том, что может сотворить магия воды. А может быть из-за того, что даже вода не сможет смыть воспоминания о содеянном. Влага струйками стекает по лицу, смешиваясь со слезами, и довольно трудно понять, где там что. На самом деле слезы давно кончились - она так и не научилась плакать вслух. А те короткие приступы, на которые она была способна, быстро прекращались. Ей легче плакать тихо, внутри, поедая саму себя, пересыхая, словно тонкому и несмелому ручейку в засуху.

Неизвестно, сколько бы она так просидела, если бы ее гнетущее одиночество не было нарушено. Сейчас Цирилла бы даже не смогла сказать, рада она этому или нет. Она послушно поднимается с пола, подчиняясь мужским рукам, и подавляет желание броситься к Мао на шею, чтобы зарыдать еще громче. При нем не плачется, да и сама она не хочет мочить его рубашку и свежую повязку на руке. Вся обида на Кота мигом улетучивается, будто ее и не было.

- Мне кажется, у меня руки в крови, - сдавленно проговорила Цирилла, - и их не отмыть.

Цирилла стоит перед мужем, вся насквозь сырая и жалкая, завернутая в полотенце, как в кокон, с покрасневшими от слез глазами и посиневшими от холодной воды губами. Она показывает ему девственно чистые ладони, словно он может на них что-то увидеть. И смотрит выжидающе, вопросительно, ждет, что он что-то скажет. Есть такие проблемы, от которых можно только бежать, и это не будет трусостью. А как убежать от самой себя? Она не знала, как избавиться от этого чувства. Просто НЕ ЗНАЛА.

Взгляд Цириллы казался каким-то стеклянным, будто она смотрела мимо того, что видела. Гунмао взглянул на её руки, затем сжал их между своих ладоней и внимательно посмотрел в глаза девушки. Его взгляд был прямым, уверенным и почти наглым, он понимал, что должен достучаться до сознания Цириллы, чтобы она его слышала.

- У тебя чистые руки, - сказал Кот. – Ты его оглушила, его убил я. Запомни это.

Правда – это то, во что веришь. Врать полиции, врать окружающим, врать себе самому – единственный способ сохранить свободу и договориться с памятью обо всем, что имеет место в жизни фу шан шу. Врать столько раз, сколько нужно, пока сам не поверишь в свои слова. С опытом меняется взгляд, он становится наглым и прямым, не позволяющим заподозрить неискренность в любых словах. С таким взглядом даются нужные, а не честные ответы, и, в конечном счете, они становятся правдой как единственно допустимые.

Кот крепко прижал к себе девушку, обняв её левой рукой, потому что правая от движений все же болела. Полотенце промокло насквозь от мокрой одежды, и Гунмао не мог понять, от чего Цирилла дрожит сильнее: от страха или от холода. Под ледяной водой она промерзла насквозь, её кожа и губы были бледными, как у русалки. Кот коснулся губами волос девушки.

- Ты устала и испугалась, сейчас все хорошо, - негромко сказал он. - Ты слышишь меня?

Она ему не верит и верит одновременно, потому что в ее памяти все выглядит по-другому. Но существуют взгляды, которым начинаешь верить, даже несмотря на то, что под ними спрятана откровенная ложь. Тебе преподносят эту ложь, как правду, уверовав в нее, и тебе больше ничего не остается, как только тоже в нее поверить. Она бы не смогла отвести взгляд от его глаз, даже если бы хотела. А сейчас она не хотела отводить взгляд, зацепившись за темное золото янтаря как за веху этой спокойной нормальной жизни, которая была когда-то, еще утром, каких-то двенадцать часов назад, а кажется - что не меньше вечности минуло с того момента.

Руки, конечно, чище от этого не делаются, но становится чуточку легче, как будто понемногу отпускаешь и принимаешь то, что висело тяжким грузом. Она едва касается ледяными пальцами его груди, когда он прижимает ее к себе, и закрывает глаза. Только рядом с мужем она начинает осознавать, насколько сильно замерзла, потому что почти не ощущает кончиков пальцев. Они кажутся чужими, а прикосновения не чувствуются в той мере, в какой бы ей это хотелось чувствовать. Приятно знать, что он все равно рядом, чтобы она ни натворила и что бы ни сделала, правдой ли это было или напридуманными ею самой кошмарами.

Цирилла с закрытыми глазами молчит ему в плечо, куда уткнулась носом. Если бы она знала, наверное вот так маленькие девочки прибегают к своим отцам, чтобы спрятаться от любых проблем. Но Цирилла не знает, каково это, когда есть сильные и надежные руки отца, она знает только, что есть сильные и надежные руки мужа, самого близкого сейчас, да и когда либо вообще, человека. Она слышит и понимает, что действительно устала и испугалась. И вместо ответа на вопрос она шепчет ему на ухо, не зная, почему голос так дрожит:

- Мао...Я беременна.

Цирилла приходила в себя, она просто искала поддержки, и Кот понимал, что сейчас может ей помочь. Оказывается, иногда взгляд или прикосновение более важны, чем готовность рваться на войну, мстить или пытаться совершить что-то невероятное, чтобы доказать, что он способен быть защитником своей семьи. Он провел рукой по мокрым волосам девушки, с которых скатывались холодные капли воды, когда она уткнулась лицом в его плечо. Что бы ни делал другой человек ради тебя, ничто не дает так остро почувствовать нежность, привязанность, искреннюю любовь, как возможность сделать ради этой любви что-то от тебя зависящее, даже если для этого нужно просто молча обнять, стараясь согреть.

Цирилла заговорила первой. И фраза, которую она произнесла, удивительно медленно приобретала смысл в сознании Гунмао. Так не бывает. Вернее, бывает, конечно, но не так. Не после всего, что случилось за эти несколько дней. Кот чуть отстранился, чтобы поймать взгляд Цириллы и убедиться, что она серьезно, но он уже улыбался той искренней улыбкой, которую невозможно сыграть, потому что она возникает не в сознании, её даже не сразу замечаешь. Гунмао поцеловал влажные и все ещё холодные губы девушки, потому что просто не мог подобрать слова, чтобы ответить. Вроде, это называется дзен.

- Кошка, - через какое-то время все же произнес он. – Я люблю тебя, - негромко произнес он и чуть зажмурился, как коты жмурятся в тот момент, когда вот-вот готовы довольно замурлыкать.

Только вот следом за дзеном промелькнули две мысли, каждая из которых была, пожалуй, суровее контрольных выстрелов. Во-первых, сколько нервов Цирилла истрепала сегодня. Во-вторых, с того дня, как она вернулась из клиники, их отношения были почти что платоническими, следовательно, повод для этой радостной новости наступил до того, как Кошку ранили.

- Пойдем в комнату, нечего мерзнуть, - сказал Гунмао, когда за этими мыслями к нему вернулся дар речи. – Ты сейчас в порядке? Может, вызвать мэймэй?

Кот бы не поверил слова Цириллы, если бы она сразу не стала применять магию, с помощью очередного чуда высушив волосы и одежду. Он был уверен, что никогда не поймет все то, что умела делать его жена, но так даже интереснее. Когда перед свадьбой Цирилла сказала, что он совсем её не знает, Гунмао лишь отшучивался. Сейчас он понял, что эти слова нужно было воспринять всерьез, хоть его решение все равно бы не изменилось. Он улыбнулся, услышав предложение девушки, но при этом не мог скрыть своего удивления. Так как откуда берутся дети Кот знал только в той части, в которой это зависело от него, он и не подозревал, что у ребенка бьется сердце, когда у его матери ещё не видно живота. Стоп, она сказала «у них»? Цирилла говорила на путунхуа с некоторым акцентом, но не настолько, чтобы эта простая фраза оказалась непонятной.

- У них? – переспросил Гунмао, подходя к девушке.

Он опустился на колени возле кровати, обнял Цириллу за талию, поднял кофту, скрывавшую её живот, и прислонился к прохладной коже ухом. Сначала Гунмао услышал только громкий стук сердца самой девушки, и лишь через какое-то время услышал тихий-тихий шум. Прислушавшись, он уловил, что этот шум состоит из частых-частых стуков и, если даже понять, что это – два сердца, каждое из них билось раза в два чаще, чем пульс девушки.

- А почему они стучат так быстро? Им страшно? – спросил Кот, чуть отстранившись и положив ладонь на живот Цириллы.

- У них. Наши маленькие двойняшки, - с нежной улыбкой уточнила Цири, несколько даже приятно удивленная тем, что Мао заметил. Она замерла на месте, стараясь не мешать мужу слушать. Она не сомневалась в том, что он услышит. Ей хотелось, чтобы он услышал. Наши маленькие двойняшки - это звучало так до боли приятно, что хотелось повторять эти слова снова и снова, только чтобы еще немного прочувствовать их смысл.

- Нет, - улыбнулась Цирилла, накрывая ладонь мужа собственной рукой. - Не страшно. Они быстро растут, поэтому сердечко так часто стучит. Это уже два человечка, только совсем-совсем крохотные.

Девушка потянула мужчину на себя и прижала его голову к груди, обняв за плечи двумя руками, только осторожно стараясь не задеть забинтованную рану. Ей хотелось вот так просто посидеть рядом с мужем, зная, что он все равно будет с ней, несмотря ни на что. Хотелось простого человеческого тепла, которое может рассказать и показать даже больше слов и поступков. Ей хотелось дарить это тепло - ему не легче, чем ей. Он готов брать на себя ее ошибки, убеждая в том, что на ее руках нет крови и убийства. Цирилла порадовалась, что именно сейчас решила рассказать Мао о беременности - им обоим нужно было что-то хорошее в завершение этого дня, пусть все решающие новости слушают не стены их квартиры, а стены квартиры лунтао. Есть что-то незыблемое в этой жизни, что-то постоянное, пусть хотя бы эти стены все это помнят.

Цири нежно коснулась губами виска мужчины, чувствуя эту странную щемящую сердце нежность, когда хочется отдать всю себя человеку, который с тобой рядом.

- Я люблю тебя, мой милый, - прошептала Цири, прижимаясь щекой к волосам мужа. Ей нравилось говорить эти слова шепотом. Так они словно остаются между ними навсегда. - Люблю.