Праздник чистого света

Младший прекратил протирать плиту и поднялся на ноги, когда Гунмао к ним подошел. Продолжать сидеть, когда отец стоит, он счел неправильным, но на Кота не взглянул, только молча слушая.

Тео смотрел на плиту так внимательно, словно хотел рассмотреть через нее того Пэйли, который там лежал. Он не знал или не помнил этих людей, и ему было сложно относиться к ним с пониманием, что когда-то они были живы, ходили, разговаривали, любили, спали, жертвовали чем-то ради кого-то другого. Для него они были лишь гипотетическими людьми - могильными белыми плитами с написанными на них именами. Он не мог себе представить, что однажды увидит надгробье и там будет написано имя брата или мамы, или дедушки, потому что просто не понимал, каково это, когда люди умирают и с ними нельзя больше поговорить, нельзя взять за руку и просто постоять рядом.

Рот скривился так, словно Тео собирался плакать, но слез не было. Теперь, когда он понял всю важность, ему было стыдно за свой длинный язык, ведь ему часто говорили, что нужно меньше говорить и больше думать. И он часто завидовал Таю, потому что у того молчать получалось легко и непринужденно, а сам Тео тяготился любой минутой тишины и молчания. Ему казалось, что время застывает, словно липкий кисель в школьной столовой, и если оно уже замерло - то его невозможно расшевелить. Ведь то время, которое он молчит, оно безнадежно становится прошлым, и уже никогда не вернуть его назад, чтобы успеть задать вопрос или сделать что-то очень важное и нужное. Может быть, поэтому он и говорил - чтобы успеть сказать все и потом не винить себя за то, что что-то не было сказано. Лучше бы было наоборот.

Ему много хотелось сказать и пояснить, и первым в очереди стояло простое "прости", которое сейчас от него явно ждали. Он неопределенно кивнул головой, глядя в плиту, но ничего так и не ответил. Просто стоял перед отцом и ждал, что тот скажет еще.

Тай не ждал, что им именно сейчас будут объяснять политику партии - думал, что оставят этот разговор на потом, на утро или вечер завтрашнего дня, поэтому на его нахмуренном лице проступило некое удивление. Он, словно приклеенный, встал рядом с братом, продолжая молча того поддерживать на протяжении всего монолога отца. И только потом понял, что близнец будет молчать. И не потому, что нет слов.

- Он понял, - подал голос Тай, выступая чуть вперед и закрывая одним плечом брата. Не потому что это сейчас нужно было - он просто чувствовал, что делает правильно. Он скосил глаза на брата, но тот все равно ничего не сказал. - Мы поняли. - Еще один взгляд на близнеца, словно Тай пытался по его лицу прочитать, что тот чувствует. - Ему стыдно, но он сейчас ничего не скажет. Он вообще не будет разговаривать.

От этого становилось страшно и одновременно холодно, и Тай стоял, сжавшись, как тугая пружина, втянув плечи в голову, словно стараясь удержать что-то внутри, без чего будет в стократ хуже. Старший очень надеялся, что эта его обида временная, и уже завтра утром Тео снова стает таким же привычный и родным Тео, от болтовни которого просыпается весь дом. Потому что так правильно, так нужно, Тео и должен быть болтливым, шумным и несносным, потому что все иное - не Тео, а жалкая на него пародия, подделка.

Тай не знал, как сам относится к нынешней ситуации. С одной стороны, Тео был неправ, ляпнув, как обычно не подумав, но это же Тео, и воспринимать большую часть его слов всерьез - значит, слишком много уделять ему внимания. С другой - Тай все равно был на стороне близнеца, прав тот или нет. Потому что для него не существовало иного решения, и какую бы глупость в очередной раз не сморозил Тео, Тай все равно займет его сторону. Пусть они будут неправы оба, но они будут вместе. Заботиться нужно о живых, пока они еще есть. Когда их не станет - им будет уже без разницы, что о них говорят.

По Тео и так было видно, что он все понял. Гунмао даже не столько заметил это по его молчанию и изменившемуся выражению лица, сколько просто почувствовал. Но дальше произошло событие, которое снова удивительным образом не вызвало гром среди ясного неба. Или снегопад в апреле. Тай заговорил вместо брата, объяснив то, о чем молчал Тео. Ещё и выступил вперед, как будто от Кота сейчас шла какая-то реальная угроза.

- Я рад, что вы меня поняли, - ответил Гунмао, затем потрепал младшего по волосам. – Я не злюсь, - добавил он, улыбнувшись.

После этого он кивнул Таю, одобряя его поступок. Вступиться за брата, когда он прав или сильнее – это естественно, вступиться за него, когда он неправ – это серьезный взрослый поступок. По мнению Гунмао так вовсе едва ли не самый важный, который требуется от человека, достойного уважения.

Один из сорок девятых замер с веником чуть в стороне от них. Он должен был подметать этот ряд дальше, но боялся сейчас отвлечь Кота, одновременно с этим боясь разозлить его тем, что ничего не делал. Гунмао обернулся на парня и чуть нахмурился, но затем отреагировал намного спокойнее, чем можно было ожидать от него в начале вечера.

- Чего стоим? – строго, но спокойно спросил он. – Давайте работать дальше, - сказал Кот близнецам. – Времени не так много.

Если бы раньше младший, падкий на нежности, непременно отреагировал на такое проявление ласки со стороны отца - он ловил каждое его движение - то сейчас он остался равнодушен, даже не поправил затем растрепанные волосы, не взглянул на Кота и ничего не ответил, дожидаясь, пока отец отойдет от них на приличное расстояние.

Тео присел перед следующим надгробьем, тяжело уперся руками в могильную плиту и дал волю слезам, впервые в жизни стараясь, чтобы это был самый тихий и незаметный его плач. Потому что это недостойно мужчины - рыдать, как девчонке, и за это точно не будут уважать. А нужно ли ему вообще это уважение, которое могут заработать только такие, как Тай? Странно, но на Тая не было обиды за то, что он весь такой со всех сторон положительный и с его мнением считаются. Он бы, может, и рад был обидеться на близнеца, но не мог, виня самого себя за то, что не такой, как брат, и что никогда не станет таким.

Все еще глотая слезы и сохраняя угрюмое выражение лица, Тео все же начал вытирать камень, что бы его потом не обвинили, что он ничего не делает, а просто сидит. Сейчас хотелось убежать и спрятаться, куда-нибудь далеко-далеко отсюда, но нужно было продолжать делать вид, что ничего не происходит. И ему было бы намного легче, если бы на него злились. А сейчас ему казалось, что на него не злятся только по той причине, что на него все равно, что легче просто забыть и не связываться, что на него не нужно тратить свои эмоции, лучше просто отойти. Тео, конечно, не перестал уважать отца и не перестал его любить, просто понял что-то для себя, что-то важно и нужное, которое пока еще казалось чужим и неправильным, потому что шло против него самого, против всего того, к чему он привык.

Тео намочил тряпку заново и пролил немного воды на плиту, которую тут же поторопился дернуться и насухо вытереть, чтобы снова не получить по ушам за оплошность. Он уже растерял весь свой ярый пыл по отношению к этому мероприятию, хотя продолжал все также старательно выполнять свою часть работы.

Гунмао чувствовал, что разговор с Тео не закончен. Было такое чувство скребущих на душе кошачьих когтей, и в то же время он считал, что сейчас лезть к близнецам неправильно. Тео очень отличался от своего брата. Если к Таю вообще не возникало вопросов не только у Гунмао, но и у всей остальной братвы, потому что все понимали, кто тут реальный пацан, знает цену каждому слову и уже умеет бычить так, что иногда и папе есть чему поучиться, то Тео был значительно мягче. Он был более открытым, говорил все, что приходило ему в голову, и изо всех сил старался всем нравиться. Из-за этого Коту поначалу было легче договариваться с Тео, но потом он стал намного лучше понимать именно Тая. И сейчас он не знал, как правильнее будет вести себя с младшим, которому после этого разговора было тяжело. Обычно Тео быстро забывал, если из-за чего-то огорчался: помолчит минут пять, в крайнем случае, семь, потом снова задает миллиарды вопросов и щебечет, как ни в чем не бывало. А сейчас Гунмао понял, что и у Тео есть характер, к которому нужно искать подход. Только нельзя об этом советоваться с Цириллой, ей вообще лучше не знать об этой ссоре, потому что нечестно перекладывать все с больной головы на здоровую. И нельзя советоваться с Таем, потому что это политически неправильно.

Кот закончил протирать следующую плиту и снова вымыл тряпку. Сорок девятые уже разобрались с листвой и сухой травой и также принялись отмывать плиты, из-за чего дело пошло намного быстрее. Кот послал двоих из них за цветами и жертвоприношениями, затем, закончив с очередным надгробьем, закурил, следя за близнецами.

Тео не отошел после этой ссоры. Это было единственным, что Гунмао реально понимал, но он мог лишь догадываться, что сейчас происходило в голове младшего.

После того, как слезы кончились, Тео немного отпустило, хотя он все равно был непривычно тих и задумчив и не отвлекался от работы. Не бегал рассматривать соседнее надгробье, или проверить, что ему могло показаться за ближайшим кривоватым деревцем, не смотрел, как у других дела и не лез кому-нибудь по доброте душевной помогать, чтобы получилось лучше и красивее, не показывал найденного в земле червяка или какого-нибудь другого жука, не брызгался в Тая водой, чтобы было не так скучно, и не кидался в него мокрой тряпкой, чтобы получить братскую затрещину в ответ. Не делал ничего такого, что от него можно бы было ожидать и, наверное, это было очень правильно. Потому что мальчик сейчас не чувствовал никакого желания баловаться. Хватит, один раз получил. Вопреки распространенному мнению, Тео вовсе не был глупым, хотя достаточно часто его поступки не содержали излишки великого разума, да и вообще выглядели идиотски. И уж ему точно не нужно было повторять дважды, чтобы он что-то понял. Привыкнув все время выезжать за счет природной обаятельности и умению подлизываться в нужный момент, или просто с помощью брата, Тео наконец сообразил, что не всегда удается выйти сухим из воды, и нужно отвечать за свои поступки. Каким бы сам при этом неправильным и не таким, как Тай, он был.

Младший на мгновение прижался лбом к плечу брата, благодаря за поддержку, а потом раздраженно отпихнул лезущего под руку Тая, не потому что тот ему как-то мешал, а потому, что ему было нужно сейчас побыть немножко одному. Но это не значило, что близнецу нужно куда-то уйти, просто ему нужно было перестать обращать на все это много внимания, и вести себя так, как он обычно себя вел. Странное поведение старшего брата вымораживало не меньше, чем собственные странные и непривычные ощущения, и Тео сейчас хотелось просто все это прекратить. Хотя он все же чувствовал благодарность к брату за то, что тот не бросил и не оставил, просто начал перегибать палку со своей этой неуклюжей заботой, которая смотрелась в его исполнении абсолютно дико.

Тай впервые стерпел наглость брата, отодвигаясь от него на расстояние вытянутой руки, уговаривая себя перетерпеть, не отвечать тем же. Он был столь же мстительным, сколько и злопамятным, и редко страдал расстройствами памяти, особенно на какие-то обиды, неловко брошенное слово или неаккуратное касание, но сейчас было верным дать брату поблажку, а не лезь выяснять, что он попутал и не потерял ли страх окончательно.

- Тогда прекращай строить из себя жертву, - негромко отрезал Тай, намереваясь таким образом вывести близнеца из его дурацкого состояния. Ему не идет дуться, молчать и хмуриться, лицом не вышел (и это говорит Тай, внешне как две капли воды похожий на близнеца), Тео идет идиотски лыбиться, блестеть глазами и баловаться, а не изображать поруганную невинность от одного резкого слова, сказанного, между прочим, по делу. О том, что проблема вовсе не в том, что Тео велели замолчать чуть жестче, чем обычно, а в совсем другом, Тай уже не думал. Захочет - расскажет, а не захочет - то лучший друг тот, кто не лезет в душу.

Тай намочил тряпку и принялся отмывать следующую плиту, оставив брата у прежней, чтобы тот мог вдоволь настрадаться над своей несправедливой судьбой. Он понял, что хотел сказать, скорее, выразить Тео этим своим отпихиванием, и не собирался идти сейчас наперекор близнецу. В этом тоже было что-то правильное, какая-то своя поддержка, которая выражается в готовности сделать то, что просят, даже если тебе сейчас хочется делать абсолютно иное. Тео любит, когда на него обращают внимание, и ему обязательно нужно показать всему миру, как ему плохо. Тай считал, что можно бы было обойтись и без этой театральности на людях, несмотря на то, что, в общем-то, не винил младшего за его характер, потому что сейчас тому было действительно плохо - Тай все еще чувствовал жжение и тоску в груди, но постепенно стихающую, что означало, что брата понемногу отпускает.

Двое сорок девятых вернулись с несколькими сумками и большой коробкой, после чего были посланы за чистой водой. Кот докурил и вернулся к работе, оставалась примерно треть надгробий. Цинмин – хороший праздник, помогает немного уменьшить чувство вины хотя бы тем, что отдаешь дань памяти. Гунмао не раз замечал, что чем дольше человек работает на триаду, тем с большим рвением он убирает могилы братьев во время Цинмина. Если новобранцев приходилось гонять, а сорок девятым давать редкие указания, то трехзначные номера все понимали сами.

Постепенно ветер на кладбище стал наполняться запахом благовоний, которые уже зажгли на некоторых из могил. Но было тихо, странно тихо, учитывая, сколько людей здесь сейчас находилось. Каждый варился в собственных мыслях, стараясь не отвлекать остальных или не нарываться на старших.

Гунмао протер ещё две плиты, затем вымыл тряпку. Он взял четыре цветка из ящика, которые положил на одно из надгробий. Затем поставил на плиту плошку с рисом, потом достал из стопки пару купюр, поджег их и положил поверх надгробья. Когда жертвенные деньги догорели, он зажег две палочки благовоний, поклонился могиле и поставил их в плошку с рисом.

Если уборкой мог заниматься кто угодно, приносить жертвы и ставить благовония должен был он лично, как лично хоронил своих людей. Кот задержал взгляд на надписи на надгробье, после чего поднялся с колен и перешел к следующей могиле, мельком заметив, что Тай и Тео оказались порознь. По-хорошему, им следовало показать этот ритуал на будущее, но сейчас Гунмао хотел, чтобы Тео для начала пришел в себя.

Тео бросил убийственный взгляд в сторону близнеца. Конечно, ему легко говорить, ему ведь не нужно делать ничего из ряда вон выходящего, чтобы к нему относились, как ко взрослому. Тео, правда, уже почти подходил к понимаю, что быть взрослым - это значит и вести себя как взрослый, а с этим у него пока еще были определенные трудности. Тая не волнует, что о нем подумают или скажут другие, и на все трудности он отвечает фырканьем, потому что знает, что все равно справится с любыми сложностями. Тео так не мог, не умел, привык, что ему всегда помогают. Это было неплохо, наверное, но порождало определенные проблемы - все начинали видеть в нем всего лишь маленького мальчишку, которого не воспринимают всерьез, потому что он ни на что не способен.

- Считаешь, я виноват? - агрессивно, но очень тихо спросил Тео, поднимаясь и останавливаясь напротив продолжающего убираться Тая. Сейчас он, не отдавая себе отчета в том, что делает, низко склонил голову вперед, нахмурившись и сдвинув брови к переносице, весь набычился и смотрел на брата исподлобья, как всегда делал Тай, если что-то было не по его. Тео никогда не замечал за собой, что попросту копирует некоторые привычки близнеца. Или там уже было непонятно, кто кого из них копирует.

Тео и так знал, что виноват, но ему нужно было услышать этот от самого Тая. Ранее он заступился, выступил вперед, прикрывая плечо, значит, взял его сторону, но Тай делал так всегда, если даже в корне не одобрял поведение младшего. Для Тео защита брата была такой же естественной, как то, что есть воздух, вода, земля и огонь, он не представлял себе, что может быть как-то по-другому, но никогда ею не пользовался специально, наоборот, всегда стремился все делать сам, пусть и не всегда преуспевал в добровольных начинаниях.

Тай чуть повернулся, чтобы успевать не только мыть плиту и дальше, но и внимательно наблюдать за тем, что делал отец. Тай догадался, это жертвоприношения, ритуал почтения памяти, хотя от запаха благовоний у него и заломило виски. Неестественные запахи ему не нравились, потому что они были навязчивыми и слишком приторными. Но Тео его отвлек от наблюдений странным вопросом, казалось бы, который они уже решили. Да еще и начал бычить. Такое Тай, конечно же, стерпеть не мог.

- Виноват, и ты это знаешь, - низко прорычал Тай, вставая в точно такую же позу, в какой стоял брат. Со стороны они казались абсолютно одинаковыми - будто отражения в зеркале. Тео все-таки попутал, и это было прискорбно. Но завязывать воспитательную работу посередине кладбища он счел нецелесообразным, иначе влетит уже обоим, а Тай своим положение в "семье" пока еще дорожил. И, предупреждая следующий, вполне очевидный вопрос Тео, сразу же добавил: - Но ты все равно мой брат.

По мнению старшего, словосочетание "мой брат" могло объяснить любую совершённую глупость, любой поступок, который он делал для близнеца. Что-то могло не укладываться в его привычки и его понимание жизни, но он все равно сделал бы, потому что это брат, это близнец, это самое близкое, что у него есть. Когда дело касалось брата, нет чести и честности, нет правильного и неправильного, есть только он и ощущения, что ему хорошо или плохо, потому что от этого, в конечном счете, зависело, хорошо или плохо самому Таю.

- Дурак, - наконец презрительно констатировал парнишка, скрещивая руки на груди в жесте, который мог с легкостью развязать гражданскую войну. - Потому что не "ты" и "я", а "мы". Ты бы сделал также.

Это была даже не надежда, это была уверенность, потому что ничего иного он и не ждал от близнеца. Если они могли понимать друг друга с полуслова, даже без слов, то могли ждать той самоотверженности, с которой каждый сам заступался за другого.

Гунмао закончил следующий ритуал, затем остановился, внимательно наблюдая за тем, что происходило между Тео и Таем. Не хватало ещё, чтобы они устроили здесь драку. Тео полез к брату первым, причем не нарвался, ляпнув что-нибудь не то, как бывало обычно, а начал целенаправленно бычить. Но пока драки не было, Кот предпочел не вмешиваться, позволив близнецам выяснять отношения между собой. Говорят, у них скоро должен начаться переходный возраст. Гунмао с трудом помнил, что это такое, и в педагогике разбирался как свинья в апельсинах, так что предпочитал доверять интуиции.

Он положил цветы на следующую могилу, заметив, что сорок девятые почти закончили с плитами и не подходили только к тому месту, где сейчас разбирались друг с другом близнецы. Кот поджег жертвенные деньги и задержал ладонь возле них, чтобы ветер не затушил пламя, пока купюры не прогорят. После этого он зажег благовония и также поклонился могиле, поднеся ароматические палочки, которые держал двумя руками, ко лбу.

Запах благовоний становился сильнее, в то время как на кладбище стало ещё тише. Закончив ритуал, Кот отправил троих сорок девятых помогать со столами, потому что считал, что больше их помощь здесь не требуется. Ещё двое пошли пока относить мешки с мусором. Они были рады не отсвечивать при фу шан шу, когда он занят.

Гунмао был очень сосредоточен, его мысли с большим трудом сейчас отвлекались от близнецов на смысл проводимых ритуальных действий, и из-за этого он чувствовал себя виноватым перед всеми сразу. Бывают такие моменты, когда железобетонная защита, стоящая между сознанием и совестью, начинает давать трещины. Очень редко бывают. Обычно раз в год, и тогда единственный способ защититься – полностью занять мысли ритуалом, иначе становится очень сложно.

Тео сник, вновь превращаясь в самого себя и теряя всю напускную агрессивность. Тай подтвердил его вину, а мнению близнеца младший привык доверять. Он не стал ничего отвечать, отвернулся, ссутулился, с ненавистью глядя на могильную плиту - очередную, которую нужно было дочиста вымыть. К слову, их оставалось несколько последних. Тео присел на корточки перед белым камнем, проводя тряпкой по гладкой поверхности и оставляя после себя чистую полосу в пыли. Младшему сейчас очень хотелось обвинить кого-нибудь еще, но он понимал, что тут только его вина, и искать виноватого нужно не в окружающих, а в самом себе. И уж конечно, он бы сделал то же самое для Тая. Только никогда не сделает - Тай не попадает в идиотские ситуации, не говорит глупости и ему не приходится из них выкарабкиваться, цепляясь за края руками и ногами.

Он быстро вымыл свою плиту и встал, переходя к следующей. Тео старался не смотреть в сторону отца, то ли стыдясь, то ли боясь попросту нарваться, а может быть, даже из простого упрямства, и к проводимому ритуалу не проявил никакого интереса. Он просто методично протирал плиты, добиваясь, чтобы на них не оставалось пыли, и делал все очень старательно и тщательно, хотя никогда раньше не проявлял особого рвения к физическому - да какому бы то ни было - труду. Ему очень хотелось домой, но домой не к лунтао, а совсем домой, в их настоящий дом, в монастырь, где он бы мог забиться в какой-нибудь угол, де его никто не найдет. Там хотя бы принимают его таким, какой он есть. Жалко только, что они теперь не скоро туда поедут.

Все равно ему тут не место, какую бы старательность он сейчас не проявлял. И все вокруг это прекрасно понимают и знают уже давно, а он вот понял только сейчас. Тео закончил мыть свою половину оставшихся плит и повесил тряпку на край ведра с уже грязной водой. От благовоний болела голова и хотелось спать, но Тео не рискнул зевнуть, только украдкой потер глаза.

Тео иногда такой дурной, что хочется его удавить голыми руками. Тай сдержал сей порыв, оставляя его до лучших времен, когда близнецу можно будет задать хорошую трепку, дабы выбить из него эти упаднические настроения, а сейчас нужно было вернуться к работе и закончить ее. Брат сник, отошел, и Тай счел возможным продолжить отмывать надгробия. Они непривычно молчали, и это молчание странно тяготило Тая - ему хотелось что-нибудь сказать, чтобы заполнить эту тяжелую тишину между ними. Обычно ее заполняла болтовня младшего, и тогда Тай чувствовал себя очень комфортно. Тео можно слышать, но не обязательно его при этом слушать.

Тай закончил свою часть работы и поднялся на ноги. Он хотел было подойти ближе к отцу, чтобы понаблюдать за ритуалом поминовения, и оглянулся на Тео, проверяя, пойдет ли то. Брат выглядел таким безучастным, несчастным и жалким, что руки сами чуть ли не тянулись его погладить и пожалеть, и весь его вид буквально кричал о том, что добровольно он сейчас пойдет разве что на заклание, но никак не в опасную близость к Гунмао. И старший сейчас его прекрасно понимал. Тео впервые в жизни демонстрировал не трусость - он просто не знал, что за слово такое - страх, то ли ума не хватало, то ли просто действительно ничего не боялся, но банальную осторожность, когда лучше не отсвечивать и вперед не лезть. Кот сейчас эмоционально нестабилен, а, следовательно, периодически может быть опасен для окружающих. Тай все же не подошел к отцу, остался рядом с Тео. Папа без его помощи как-нибудь обойдется, а Тео очень убедительно изображал умирающего лебедя. Тай хотел было вспылить, дать близнецу в ухо, чтобы тот перестал притворяться, но так и не среагировал - потому что тот не притворялся, иначе бы Тай почувствовал.

Он едва заметно покачал головой, давая знак Тео не тереть глаза, чтобы не отправили спать раньше времени - иначе их статус будет безнадежно загублен из-за какой-то мимолетной слабости.