Тридцать шесть клятв

Инстинкт самосохранения был развит у Бизона достаточно хорошо, чтобы знать, когда нужно заткнуться на время перебранки старших. Он лишь чуть заметно кивнул Коту в знак благодарности за то, что тот за него вступился. Чжэнь сегодня, казалось, была несколько не в себе. Бизон был склонен винить в этом занятость тай ло из-за всей этой подготовки: его подруге не хватало внимания, вот она и задиралась к окружающим. Вообще, Лау нюйши в последнее время везло. Если раньше ей можно было почти все из-за её должности, сейчас ей можно было еще больше из-за положения фаворитки лунтао. Для единственного не-инфорсера в семье она, по мнению Бизона, устроилась очень козырно.

Разборки не продолжились, потому что четыреста двадцать шестые закончили приносить клятв и пошли в беседку проверять, чья шея крепче меча. Бизон с цзянем пугал Шмыгу, Кайши и Толстого, остальные достались Коту.

- Что крепче, меч или твоя шея? – вкрадчивым басом спросил бугай у тщедушного Шмыги, подошедшего первым, и красиво так замахнулся длинным тонким мечом.

- Моя шея, - без колебаний ответил Шмыга, который все равно презанятно смотрелся в этой сцене.

- Тай ло, а где у него острая сторона? – спросил Бизон у Гунмао и с показательной неловкостью махнул цзянем над головой четыреста двадцать шестого, но затем все же коснулся шеи Шмыгии плашмя. – Верю, живи, - смилостивился бугай. – Кому там дальше рубить головы? – окликнул он Кайши.

Так, закончив с четыреста двадцать шестыми, Бизон с мечом вышел из беседки, чтобы слушать, как его личный отряд будет приносить клятвы. Он встал напротив своих людей и скорчил суровую морду, перехватив цзянь в ножнах в левой руке и всем своим недобрым видом намекая, что будет с теми из молодежи, чья дырявая память не позволит прочесть клятвы без единой запинки.

Чжэнь смерила Гунмао недобрым взглядом, затем самодовольно фыркнула. Она-то никак не могла понять, почему местные сказители не склоняли историю её романа с Тигром на всякий лад, на какой могло хватить их скудной и нездоровой фантазии. А тут вот оно как получилось, запретил, значит. И Кыся наверняка по этому поводу маялся невероятно, потому что у него забрали такой повод чесать язык. Чжэнь никогда не доводила Гунмао просто так, но она знала, что всякий раз, когда он огрызается и показывает характер, от него можно получить бесценную информацию, вот как сейчас. Словом, по лицу четыреста тридцать второй было видно, что она вполне довольна состоявшейся беседой.

Бизон баловался с оружием, Чжэнь с едва заметным любопытством наблюдала за четыреста двадцать шестыми. Любимчики лунтао, к которым его впору ревновать: Тигр всегда очень ценил инфорсеров и не очень доверял финансистам и женщинам. И четыреста тридцать вторая все время чувствовала, что лунтао будто все равно в любой момент ждет от неё какой-то внезапной подставы, даже если не был готов открыто в этом признаться себе. Оно понятно, инфорсеру интеллект не нужен, а где нет интеллекта, там нет и коварных планов.

Несмотря ни на что, Чжэнь молчала. Она хотела дождаться, когда четыреста двадцать шестые разберут мечи и пойдут слушать клятвы своих людей, а до этого момента планировала оставаться в беседке, издали наблюдая за тем, как лунтао командует своими людьми.

Если бы кто-нибудь сейчас внимательно присмотрела к бразильянке, то заметил бы, что она практически не отрывает свой взгляд от Чжоу. Иногда расстояние, даже незначительное, но очень формальное и праздничное, бывает очень полезным. В такие мгновения у тебя есть возможность взглянуть на своего мужчину со стороны. Конечно, ты видишь его каждый день, но торжественность момента накладывает свой отпечаток. Такой гордый, статный, плечи и спину держит прямо. Уверенный в себе лидер. Ее мужчина.

Если вспомнить то время, когда они только познакомились, то чувствуется разница. Он тогда и он сейчас. Возмужал, повзрослел. Да уж, у любой бы ноги подкашивались при виде такого мужчины. А он принадлежит только ей. Еще триаде, конечно, но все равно он только ее. Сильный, уверенный в себе, всегда любимый и желанный.

Сантана поймала себя на мысли о том, что она сейчас едва ли не слюной истекает, глядя на Мина, словно удав на кролика. Наваждение? Или слишком насыщенным стал аромат крови в воздухе? Пантера не дремлет, вот и получилось такое внезапное наваждение. И, чтобы немного переключиться, она переела взгляд на Бизона. С ним точно скучно не бывает. Что, собственно, тут же подтвердилось его якобы желанием отсечь кому-нибудь голову. Да уж. Точно не соскучишься на такой службе.

- Бизон, ты почему такой дебил сегодня? – спросил Гунмао у бугая, когда тот пытался справиться с цзянем. – Не вижу искреннего желания мстить за память Пятерых Предков, а ты – Хранитель Благовоний. Завтра будешь хранить их в Тяньцзине, вечером, как проспишься, езжай сразу с Лысым и его братвой.

Сделал гадость – уже легче. Бизон сегодня не просто был Хранителем Благовоний, он работал мальчиком для битья. Сначала к нему, видимо, пристала Чжэнь. Потом ему влетело от лунтао, и Кот чувствовал бы себя чужим на этом празднике жизни, если бы не внес свою лепту в посвящение Бизона в совсем большие начальники.

Когда с прочностью шей четыреста двадцать шестых разобрались, Гунмао велел им разобрать мечи и идти слушать клятвы сорок девятых. Сам он также вышел из беседки, но без меча. Он встал за спиной лунтао, скрестил руки на груди и принялся наблюдать за младшими братьями с таким видом, будто тщательно искал, к чему придраться. Кот поддерживал репутацию сурового, но справедливого атамана, потому что знал по себе – стоит где дать больше воли, чем нужно, бойцы теряют страх и расслабляются. И Гунмао сейчас старательно делал вид, что будет слушать все две сотни человек, которые будут хором приносить клятвы, и замечать оговорки, будто за каждую из них лунтао спустит шкуру с него лично.

Чжоу казалось, что он физически чувствует на себе взгляд Сантаны, и это немного отвлекало от клятвенных заверений, что шея крепче меча. А Бизона можно было пожалеть, лишь Лысый, который в Тяньцзине жил постоянно, а не ездил в ссылки, фыркнул, услышав про наказание. Он уже понял, что нужно закупать алкоголь к приезду этой прорвы, способной пить алкоголь литрами и не косеть. Не работать же он там на выселках будет.

Когда для четыреста двадцать шестых посвящение закончилось, Чжоу взял один из цзяней и вышел из беседки обратно на окруженную факелами поляну. Сорок девятые немного пересели, и теперь занимали места по отрядам. Отряд, занимавшийся поставками, был небольшим, особенно по сравнению с хутунами или портом, но Чжоу считал, что ему достались сильные бойцы. Он встал напротив своих людей, приготовившись слушать клятвы. Гунмао тоже вышел из беседки и следил за всеми так, будто спросит за каждую оговорку. Чжоу неплохо знал своего наставника, чтобы понимать, что всем если что не влетит. Но все равно это была лотерея: если заметит что-то не по традициям, можно и на дежурство нарваться.

Сейчас четыреста двадцать шестой волновался больше, чем когда приносил клятвы сам. Многие из его людей учили этот длинный текст специально к сегодняшней церемонии, а люди, не испорченные хорошим образованием, не всегда могли с легкостью запоминать подобные вещи. Повезло еще, что все должны были говорить хором, не так будут заметны ошибки и оговорки. Главное, чтобы сорок девятые понимали смысл тех слов, что будут произносить, а что там карается мечами, и что – молниями – дело, на взгляд Чжоу, не первостепенное.

Злость, зависть, обида и необходимость держать лицо как минимум перед сыновьями Гунмао, с которыми Сину приходилось сейчас быть на равных. Невыносимо. И казалось, что церемония длится уже вечность, за которую можно было рассмотреть всех сорок девятых, которые сейчас рассаживались по отрядам. Сегодня был их день, в то время как будущий лунтао мог лишь кусать губы от злости, потому что отец считал, что он еще не достоин даже сорок девятого номера.

Среди молодых парней, готовившихся приносить клятвы, были те, кого Син помнил по тренировкам с Гунмао, некоторые из них были откровенно слабее него. Но, да, они сутками караулили хутуны или возили контрабанду, а не учились в английских университетах.

Начальники отрядов вышли слушать, как их подопечные будут произносить клятвы. Интересно, в каком из отрядов оказался бы Син, если бы сегодня ему дали право приносить клятвы? Наверняка отец с особым цинизмом стал бы слушать его отдельно от остальных, в порядке сольного номера. Чтобы проверить, не запнется ли наследник на количестве мечей, что должны убить клятвопреступника, не перепутает ли какие слова или предлоги, достаточно ли умным будет при этом его взгляд.

Зато те, кто сегодня стоял в кустах, не будут приносить клятвы на столь масштабной церемонии, а читать священный текст перед тремя-пятью большими боссами проще, чем перед всей пекинской братвой. Вдвойне трудно было из-за того, что Сина знали все эти люди и косились на него то с любопытством, то снисходительно, то едва ли не с чувством превосходства. Ничего, будет время, когда им придется слушаться, и Син все еще верил, что добьется авторитета не только по праву рождения, но и доказав, что недаром он – сын лунтао.

Цхао сел возле Йена в той части поляны, где велел лунтао. Он пригубил вино с кровью жертвенного петуха, затем взял у подошедшего мальчишки благовоние. Сердце заколотилось чаще, и в какой-то момент сорок девятому показалось, что он напрочь забыл текст клятв, который он честно зубрил. Из беседки вернулись Чжоу и Гунмао, и казалось, что они только на него и смотрят. Обнаженная спина Цхао взмокла, то ли от жара, который шел от факелов, то ли от волнения. А затем начались клятвы.

– После прохождения через Красные врата я должен относиться к родителям и родственникам моих братьев по клятве как к своему роду. Я умру мучительной смертью от пяти молний, если нарушу эту клятву.

Все говорили одновременно, и две сотни голосов сливались в единый хор. Цхао старался говорить громче, чтобы его было слышно среди остальных, и краем уха он слышал, как читают текст другие братья из отряда Чжоу.

– Я буду помогать моим братьям по клятве хоронить их родителей и братьев, предлагая материальную и физическую помощь. Я буду убит пятью молниями, если сделаю вид, что не знаю об их бедах. Когда братья Хун навестят мой дом, я дам им кров и приют. Я буду убит мириадами ножей, если отнесусь к ним как к чужакам. Я всегда узнаю братьев Хун, когда они идентифицируют себя. Если я их проигнорирую, я буду убит мириадами мечей.

Текст всплывал в памяти, как известная с детства молитва. Он звучал в каком-то особом ритме, казалось, голоса становились все громче, а на смену волнению приходила уверенность.
– Я не должен раскрывать секреты семьи Хун, даже своим родителям, братьям и жене. Я никогда не раскрою секреты за деньги. Меня убьют мириады мечей, если я так поступлю. Я никогда не предам братьев по клятве.

Никогда. Сейчас, когда его голос был одним из двух сотен, Цхао чувствовал, что произносит эту фразу искренне. Ему казалось, что иначе просто не может быть.

– Если, по недопониманию, я стану причиной ареста одного из моих братьев, я должен немедленно его освободить. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний. Я предложу финансовую помощь братьям по клятве, находящимся в беде, чтобы они могли выплатить залог и т.п. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний. Я никогда не причиню вред моим братьям по клятве и Старшему Брату. Если я так поступлю, меня убьют мириады мечей. Я никогда не буду вести себя недостойно в отношении жен, сестер и дочерей моих братьев по клятве. Меня убьет пять молний, если я нарушу эту клятву.

– Я никогда не отниму деньги и собственность моих братьев по клятве. Если я нарушу эту клятву, меня убьют мириады мечей. Я буду заботиться о жене и детях братьев по клятве, которые были вверены мне для заботы. Если я так не сделаю, меня убьет пять молний. Если я сообщил о себе ложную информацию, чтобы стать членом семьи Хун, меня убьет пять молний. Если я изменю свое мнение и отрекусь от членства в семье Хун, меня убьют мириады мечей.

Вся поляна пропахла резким, но теплым запахом благовоний, тлевших в руках братьев. Этот запах вгонял в транс, в нем ритм произносимых клятв казался священной песней, диктовавшей сердцу, как нужно биться. Цхао чувствовал, что только в окружении братьев, только в единстве с семьей он может быть при деле и в относительной безопасности. Никакие деньги, власть и обещания полиции забыть про твои грехи в обмен на сотрудничество не заменят этого ощущения принадлежности к семье, которого были лишены большинство сорок девятых, воевавших со всем миром до тех пор, пока не оказались под крылом триады.

– Если я ограблю брата по клятве или помогу другому это совершить, меня убьет пять молний. Если я воспользуюсь преимуществом в отношении моего брата по клятве, чтобы вести с ним бизнес нечестным образом, меня убьют мириады мечей. Если я осознанно переведу деньги или имущество моего брата по клятве в свое личное пользование, я буду убит пятью молниями. Если я по ошибке во время ограбления завладел деньгами или имуществом брата по клятве, я обязан их вернуть. Если я так не сделаю, меня убьют пять молний. Если я буду арестован во время совершения преступления, я должен принять наказание, не подвергая обвинению братьев по клятве. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний.

Для Цхао все, что он говорил, было единственно возможной правдой. Ему казалось, что клятвы обладали магическим действием, стоило только произнести их вслух. Он уже верил и в мечи, и в молнии.

– Если кто-то из моих братьев по клятве будет убит, арестован или выслан в другое место, я буду помогать его жене и детям, которые могут находиться в нужде. Если я сделаю вид, что мне неизвестно об их трудностях, меня убьет пять молний. Если другие пристают или обвиняют моих братьев по клятве, я должен вступиться за них и оказать помощь, если он прав, или посоветовать ему сдаться, если он неправ. Если другие неоднократно на него нападают, я должен сообщить об этом остальным братьям, чтобы оказать ему физическую или финансовую помощь. Если я не сдержу эту клятву, меня убьет пять молний. Если мне станет известно, что правительство ищет кого-то из моих братьев по клятве, который приехал из другой провинции или из-за границы, я должен немедленно ему сообщить, чтобы он мог сбежать. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний.

Мысли терялись, растворяясь в запахе благовоний и гуле голосов. Но Цхао чувствовал на себе взгляды Чжоу, Гунмао и даже лунтао. Он хотел, чтобы они сейчас его заметили, чтобы услышали его голос среди остальных. Он произносил клятвы, не сбиваясь и не оговариваясь, хотя сейчас уже с трудом замечал произносимые им слова.

– Я не должен сговариваться с чужаками, чтобы обмануть моих братьев во время азартной игры. Если я так поступлю, меня убьют мириады мечей. Я не должен вызывать разлад среди моих братьев по клятве, распространяя ложные сообщения о ком-либо из них. Если я так поступлю, меня убьют мириады мечей. Я не должен назначать себя старшим братом. Через три года после прохождения через врата Хун лояльные и преданные могут быть повышены в звании с поддержкой братьев по клятве. Меня убьют пять молний, если я самолично присвою себе титул. Если мои родные братья вовлечены в спор или тяжбу с моими братьями по клятве, я не должен принимать чью-либо сторону, но должен способствовать мирному обоюдовыгодному решению проблемы.

Клятвы были единственным законом, существовавшим для братьев. Но этот закон нельзя было нарушать не только под страхом условных наказаний от небес, но и под страхом смерти от рук своих же. Это Цхао знал задолго до того, как выучил тот текст, что произносил сегодня.

– Если я нарушу эту клятву, меня убьют пять молний. После прохождения через врата Хун я должен забыть обо всех обидах и претензиях в отношении братьев по клятве. Если я так не поступлю, меня убьют пять молний. Я не должен переходить дорогу моим братьям по клятве, покушаясь на их территорию. Меня убьют пять молний, если я сделаю вид, что не знаю об их интересах. Я не должен жаждать или искать имущество моих братьев по клятве. Если у меня возникнут такие мысли, меня убьют. Я не должен сообщать, где мои братья по клятве хранят свое богатство, также я не должен использовать эти знания неправильно. Если я нарушу эту клятву, меня убьют мириады мечей. Я не должен поддерживать чужаков в том, что противоречит интересам моих братьев по клятве. Если я нарушу эту клятву, меня убьют мириады мечей. Я не должен использовать братьев Хун как средство устрашения или физического давления в необоснованных случаях. Я должен быть умеренным и честным. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний.

Братья отличались от разбойников с большой дороги тем, что не стремились быстро урвать наживу. Триады традиционно добивались того, чтобы их бизнес приносил стабильный долгосрочный доход, не поможешь росткам, вытаскивая их из земли. Именно в этом заключались умеренность и честность.

– Меня убьет пять молний, если я поведу себя грубо в отношении маленьких детей моих братьев по клятве. Если кто-то из моих братьев по клятве совершил серьезное преступление, я не должен сообщать об этом правительству для получения награды. Меня убьет пять молний, если я нарушу эту клятву. Я не должен забирать себе жен и наложниц моих братьев по клятве, а также совершать с ними прелюбодеяния. Если я поведу себя так, меня убьют мириады мечей. Я никогда не раскрою чужакам секреты и знаки семьи Хун. Если я нарушу это, меня убьют мириады мечей. После прохождения врат Хун я должен быть предан и честен и должен действовать для свержения Цин и восстановления династии Мин, объединив усилия с братьями по клятве, даже если принадлежим мы к разным профессиям. Наша общая цель – месть за наших Пятерых Предков.

Цхао затушил благовоние, воткнув ароматическую палочку горящим концом в землю, и опустил глаза. Внезапно наступившая тишина показалась странной и звенящей.

В некотором определенном смысле это неприятно - когда все происходящее вокруг цепляет лишь по касательной, поверхностно, не накладывая реального, ощутимого, почти осязаемого отпечатка впечатлений - но сейчас это даже помогает. Нервничать и уж тем более психовать Растаман не приучен - Цинь лишь отрешенно наблюдает за происходящим, правда, восхититься этой картиной он не в силах. Что-то постоянно моргает перед глазами, смазывается, одна картинка накладывается на другую, а чужие слова так вообще стремятся слиться в ушах в один неразборчивый гул - в общем, Цинь немного не здесь. И это, наверное, повод для беспокойства...
Или нет.
Растаман просто-напросто подхватывает движение соседа с легким отставанием, как в незамысловатой игре в волну - но по-прежнему словно наблюдает за всем сквозь какое-то толстое стекло, мешающее по-настоящему почувствовать сцену. На фоне общей смазанности неожиданной резкостью в картинку врывается вкус - то ли сладкий, то ли солоноватый, пес его знает какой - подобрать к нему определение за всего один глоток вина Цинь так и не успевает. Казалось бы, к запаху благовоний уже давно пора было привыкнуть - но когда держишь эту дымящуюся палочку в руках, запах усиливается - и почему-то становится почти невыносимым, так что хочется начать хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба... Не обращать на все это внимания и твердить текст с ускользающим смыслом - задачка далеко не легкая...
– После прохождения через Красные врата я должен относиться к родителям и родственникам моих братьев по клятве как к своему роду. Я умру мучительной смертью от пяти молний, если нарушу эту клятву.
При чем здесь пять молний и какое им дело до происходящего в Пекине, что в случае чего они аж лично вмешаются, Цинь представляет себе весьма и весьма смутно - да и вообще для Растамана кое-как зазубренный им текст перегружен аллегориями и задумчивыми словами. Помнится, Лю еще пытался у кого-то уточнить, кто такие мириады и какое им дело до всех до нас - но, кажется, внятного ответа так и не получил...
– Я буду помогать моим братьям по клятве хоронить их родителей и братьев, предлагая материальную и физическую помощь. Я буду убит пятью молниями, если сделаю вид, что не знаю об их бедах. Когда братья Хун навестят мой дом, я дам им кров и приют. Я буду убит мириадами ножей, если отнесусь к ним как к чужакам. Я всегда узнаю братьев Хун, когда они идентифицируют себя. Если я их проигнорирую, я буду убит мириадами мечей.
В исполнении Растамана клятва звучит наверняка далеко не так гордо, как замышлялась изначально - просто оттарабанить худо-бедно заученный текст не получается, на "мириадах" так Цинь вообще каждый раз слегка подвисает - спасает только то, что произносимых товарищами слов сорок девятый не разбирает, поэтому спокойно чешет в своем темпе, не замечая потихоньку накапливающегося отставания и не загоняя слова клятв.
– Я не должен раскрывать секреты семьи Хун, даже своим родителям, братьям и жене. Я никогда не раскрою секреты за деньги. Меня убьют мириады мечей, если я так поступлю. Я никогда не предам братьев по клятве.
– Если, по недопониманию, я стану причиной ареста одного из моих братьев, я должен немедленно его освободить. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний. Я предложу финансовую помощь братьям по клятве, находящимся в беде, чтобы они могли выплатить залог и т.п. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний. Я никогда не причиню вред моим братьям по клятве и Старшему Брату. Если я так поступлю, меня убьют мириады мечей. Я никогда не буду вести себя недостойно в отношении жен, сестер и дочерей моих братьев по клятве. Меня убьет пять молний, если я нарушу эту клятву.
– Я никогда не отниму деньги и собственность моих братьев по клятве. Если я нарушу эту клятву, меня убьют мириады мечей. Я буду заботиться о жене и детях братьев по клятве, которые были вверены мне для заботы. Если я так не сделаю, меня убьет пять молний. Если я сообщил о себе ложную информацию, чтобы стать членом семьи Хун, меня убьет пять молний. Если я изменю свое мнение и отрекусь от членства в семье Хун, меня убьют мириады мечей.
– Если я ограблю брата по клятве или помогу другому это совершить, меня убьет пять молний. Если я воспользуюсь преимуществом в отношении моего брата по клятве, чтобы вести с ним бизнес нечестным образом, меня убьют мириады мечей. Если я осознанно переведу деньги или имущество моего брата по клятве в свое личное пользование, я буду убит пятью молниями. Если я по ошибке во время ограбления завладел деньгами или имуществом брата по клятве, я обязан их вернуть. Если я так не сделаю, меня убьют пять молний. Если я буду арестован во время совершения преступления, я должен принять наказание, не подвергая обвинению братьев по клятве. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний.
Цинь клянется, не вполне понимая произносимые им слова и не понимая, зачем обставлять все так не в меру торжественно и серьезно - нет, лунтао, конечно, должно быть видней, но все же... Для Растамана перепертые на более примитивный слог клятвы являлись чем-то интуитивно понятным и самим собой разумеющимся, в чем не требуется так громко и эффектно заверять окружающих - но, раз уж велено...
– Если кто-то из моих братьев по клятве будет убит, арестован или выслан в другое место, я буду помогать его жене и детям, которые могут находиться в нужде. Если я сделаю вид, что мне неизвестно об их трудностях, меня убьет пять молний. Если другие пристают или обвиняют моих братьев по клятве, я должен вступиться за них и оказать помощь, если он прав, или посоветовать ему сдаться, если он неправ. Если другие неоднократно на него нападают, я должен сообщить об этом остальным братьям, чтобы оказать ему физическую или финансовую помощь. Если я не сдержу эту клятву, меня убьет пять молний. Если мне станет известно, что правительство ищет кого-то из моих братьев по клятве, который приехал из другой провинции или из-за границы, я должен немедленно ему сообщить, чтобы он мог сбежать. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний.
За свою память, способную отмочить какой-нибудь дикий крендель в самый неподходящий момент, Цинь слегка переживает до сих пор и до упора - но пока все идет хорошо. И, по-прежнему спотыкаясь на малознакомых словах, Растаман кое-как тащится к финалу всех этих клятвоизвержений.
– Я не должен сговариваться с чужаками, чтобы обмануть моих братьев во время азартной игры. Если я так поступлю, меня убьют мириады мечей. Я не должен вызывать разлад среди моих братьев по клятве, распространяя ложные сообщения о ком-либо из них. Если я так поступлю, меня убьют мириады мечей. Я не должен назначать себя старшим братом. Через три года после прохождения через врата Хун лояльные и преданные могут быть повышены в звании с поддержкой братьев по клятве. Меня убьют пять молний, если я самолично присвою себе титул. Если мои родные братья вовлечены в спор или тяжбу с моими братьями по клятве, я не должен принимать чью-либо сторону, но должен способствовать мирному обоюдовыгодному решению проблемы. Если я нарушу эту клятву, меня убьют пять молний. После прохождения через врата Хун я должен забыть обо всех обидах и претензиях в отношении братьев по клятве. Если я так не поступлю, меня убьют пять молний. Я не должен переходить дорогу моим братьям по клятве, покушаясь на их территорию. Меня убьют пять молний, если я сделаю вид, что не знаю об их интересах. Я не должен жаждать или искать имущество моих братьев по клятве. Если у меня возникнут такие мысли, меня убьют. Я не должен сообщать, где мои братья по клятве хранят свое богатство, также я не должен использовать эти знания неправильно. Если я нарушу эту клятву, меня убьют мириады мечей. Я не должен поддерживать чужаков в том, что противоречит интересам моих братьев по клятве. Если я нарушу эту клятву, меня убьют мириады мечей. Я не должен использовать братьев Хун как средство устрашения или физического давления в необоснованных случаях. Я должен быть умеренным и честным. Если я нарушу эту клятву, меня убьет пять молний.
– Меня убьет пять молний, если я поведу себя грубо в отношении маленьких детей моих братьев по клятве. Если кто-то из моих братьев по клятве совершил серьезное преступление, я не должен сообщать об этом правительству для получения награды. Меня убьет пять молний, если я нарушу эту клятву. Я не должен забирать себе жен и наложниц моих братьев по клятве, а также совершать с ними прелюбодеяния. Если я поведу себя так, меня убьют мириады мечей. Я никогда не раскрою чужакам секреты и знаки семьи Хун. Если я нарушу это, меня убьют мириады мечей. После прохождения врат Хун я должен быть предан и честен и должен действовать для свержения Цин и восстановления династии Мин, объединив усилия с братьями по клятве, даже если принадлежим мы к разным профессиям. Наша общая цель – месть за наших Пятерых Предков.
Последние фразы Цинь произносит кое-как как, уже очень и очень смутно представляя себе династии, из-за которых идет весь сыр-бор. И втыкает благовоние горящим концом в землю, борясь с желанием вывалить язык на плечо, почти как делают загнанные собаки. Подобно тому, как после длинной пробежки трясутся колени - так и у Растамана сейчас, кажется, после столь долгой речи дрожит горло...

Тай уже не прислушивался к тексту клятв, среди двусхсот голосов расслышать что-то конретное было сложно, но можно, но он и так знал, за что кого должна убить молнию, а кого убить мириады мечей. Он пристально рассматривал сорок девятых, приносивших клятвы, с таким видом, будто был готов вцепиться в горло любому из них за одну только единственную ошибку. Тай терпеть не мог людей, которые даже в таком деле могут ляпнуть какую-нибудь глупость - и он покосился на восторженного близнеца. Вот уж кто бы перепутал все на свете вместе с мечами и прочим, но, кажется, Тео по этому поводу совсем не волновался. И все равно он не мог осуждать брата. Это Тео, ему простительна любая ерунда. А любой, кто на эту ерунду укажет с видом не снисходительным, а суровым, будет записан в личные враги Тая и жизнь у него будет ох какая несладкая.

Тай постарался расммотреть Сантану в глубине беседки, надеясь, что ее сейчас видно лучше, чем раньше. Если напрячь сзерие, то можно было заметить ее еще более смуглое в свете факелов лицо, но она, не отрываясь, смотрела на Чжоу. Тай почувствовал едкое чувство, смесь злости и зависти. Он никогда раньше не думал о том, что ее чувства к Чжоу хоть сколько-то видимы, если честно, он просто не воспринимал их. Для него она была сифу, наставницей, которой прощалось многое, для него она была женщиной, которой, как и матери, позволялось многое, но только сейчас он получил от нее явное подтверждение того чувства, к какому он привык, обычно наблюдая отношения матери и отца. Они называли это любовью. Тай называл это ерундой, но в целом относился к этому снисходительно. Пока не нашла коса на камень.

Сифу ему нравилась, насколько может вообще взрослая женщина нравиться четырнадцатилетнему парню. Замечать ее вжадный взгляд, задержавшийся на Чжоу, было для него невыносимо. Тут две с небольшим сотни полуобнаженных мужчин, почему она смотрит именно на него?!

Папа выглядел еще суровее, чем обычно, словно соревновался по суровости с лунтао. Тео его никогда таким не видел, и он встал смирно, боясь вызвать гнев на себя. Тео знал, что в такие торжественные моменты, которые касались предков, цинмина, клятв и прочего, папа может вызвериться на любую даже кажущуюся незначительной мелочь, и уж лучше пусть папа срывает всех собак на других, чем на немс Таем. Хотя Таю это и не грозит, он просто по определению не может совершить какую-нибудь ошибку.

Многих из тех, кто приносили сейчас клятвы, Тео знал или хотя бы не раз видел - люди из охраны Ли, люди с проходных в их доме, их водитель Чжан, в основном, конечно, знакомыми были ребята из охраны, потому что этим постоянно велелось то забрать их их школы, то отвезти их в школу, то еще куда, то еще откуда. Тео же было интересно познакомиться со всеми остальными, даром что их там человек двести. Ему было занятно узнать, чем знанимаются другие отряды под командованием трехзначным, знал только, что у всех у них разная специализация, если можно так выразиться. Тео, даже не подозревая о том, что о том же самом думает сяо лунтао (Тео уже забыл, что он он стоит неподалек от них, также шкерясь в кустах), подумал о том, в каком бы отряде работал он. Отдал бы папа его к людям Бизона или Чжоу или наоборот, под крыло к Ли, чтобы быть постоянно на глазах лунтао. Насколько Тео знал, у папы больше не было личного отряда, вся эта толпа перед ним была его личным отрядом и состояла не только из сорок девятых, но и прочих трехзначных. Он мог взять любого и сказать - иди за мной, и тот бы послушно шел и никто бы слова ему против не сказал. Здорово, наверное, обладать такой властью. Страшно только подумать, о скольком надо думтаь, когда обладаешь такой властью. Тео знал, что для того, чтобы быть лидером, нужно этим лидером стать. Он же не чувствовал в себе задатки лидерских качеств - ему было легче идти следом за Таем, быть ведомым. Его чувства к Таю были сильнее братских, это была беззаветная преданность собаки к хозяину, преданность, которая могла стерпеть что угодно, и он бы все равно приполз к нему на брюхе, виляя хвостом, будь брат жесток или ласков, добр или холоден.

Сорок девятые принялись читать клятвы, и лунтао замер с серьезным видом, слушая этот многоголосый хор. Кто-то оговаривался, кто-то опускал глаза, споткнувшись на очередной фразе, но в целом клятвы все выучили и говорили достаточно четко. Важнее, чтобы каждый из этих бойцов помнил их смысл, как, например, помнили четыреста двадцать шестые, в преданности которых Тигр не сомневался ни на мгновение. Или как был предан стоявший поблизости Кот, не раз чудом отбивавший город с горсткой бойцов на голом энтузиазме. Бойцы триады – это особая порода людей, у которых со временем ослабевает инстинкт самосохранения, а вместо него возникают особые моральные ценности, соответствующие звучавшим сейчас клятвам, а не законам неба и людей.

Когда клятвы стихли, лунтао взял цзянь, лежавший под танкой, и подошел к одному из сорок девятых отряда Ли, кого он ежедневно видел в личной охране.

- Что крепче, меч или твоя шея? – спросил Тигр.

- Моя шея, - чуть испуганно отозвался сорок девятый.

- Не слышу, - громче сказал лунтао.

- Моя шея, - упрямо и на этот раз громко ответил парень.

Цзянь коснулся шеи сорок девятого плашмя, после чего лунтао вернулся на свое место.

- Ваши шеи крепче меча, - объявил он уже всем братьям. – Я это знаю, поэтому не прошу ваших командиров проверять. С сегодняшнего дня вы – кровные братья, вы отвечаете друг за друга. Вы понимаете, что от вашей доблести зависит существование семьи, от вашего умения молчать – ваши жизни и жизни ваших братьев. Наша семья сильна, как никогда, мы обладаем большей властью в городе, чем те, кто считается официальными властителями. В наших силах эту власть удержать.

Он подал знак младшим, чтобы они поднесли пиалы с рисовой водкой всем, кто сейчас приносил клятвы. Сейчас наступал бенефис сяо лунтао, который станет лучшей мотивацией для Сина, чтобы хоть чего-то добиться самостоятельно.