Испытание встречей

За ширмой Кошка разговаривала с Таем. Кошачий слух Гунмао улавливал разговор во всех подробностях. Часы были ерундой, как и все, что можно купить за деньги. Когда приходишь к этому пониманию, можешь считать себя взрослым. До этого может пройти двадцать, тридцать, а то и пятьдесят лет, пока ценностями считаешь машины, квартиры или дорогие часы. Потому что в какой-то момент судьба находит возможность тебя прижать. Показать, что ей плевать, какие у тебя деньги, связи, и как метко ты стреляешь. Когда один твой ребенок не помнит, как звать не только тебя. но и его самого, а второй лежит в коме, а его лечащий врач не дает никаких гарантий, понимаешь, что ты можешь только надеяться на милость провидения. Молиться или рассчитывать на чудо. И чем уверенней в себе ты привык быть, тем тяжелее это осознавать. Мечешься по инерции, задавая вопросы, что-то требуя, что-то пытаясь делать, а все равно понимаешь, что все зависит уже не от тебя.

Проснись. Открой глаза, скажи, что все в порядке. Тай ни черта не помнит, вам с ним еще учить клятвы, ты же так этим гордишься. Проснись, мать сходит с ума, подумай о ней, дай ей почувствовать, что хотя бы ты в порядке. Проснись, иначе сойду с ума я. Просто проснись. Все это Гунмао мог твердить только про себя, как молитву. Чтобы его не услышал никто, чтобы особенно не услышала Кошка.

Он подошел чуть ближе, хотел коснуться руки Тео, но медсестра его остановила. Кот кивнул, даже не став спорить. Он снова посмотрел на младшего, затем вышел к Таю и Цирилле.

- Спасибо, - ответил он в ответ на обещание привезти новые часы. Одно из немного, из-за чего он действительно страдал - это от невозможности знать точно, сколько сейчас времени. как будто раньше он всегда жил по часам, а сейчас у него даже это отняли, и он даже это не может контролировать - то, сколько он лежит, сидит и смотрит в окно в надежде, что что-то изменится. И что он может отмерять время только по капельницам, приходу врачей или медсестер к нему или к брату. Он ненадолго задумался о том, что ему еще нужно привезти, но не смог ничего придумать. Привезите мне новую память - хотелось попросить ему, но это было также глупо, как и звучало бы вслух. Поэтому он просто покачал головой, глядя на женщину, Чун тайтай, его мать, - поправил он самого себя, хоть это и казалось ему немного чужеродным, называть незнакомую женщину матерью, а незнакомого мужчину - отцом. Он не мог им доверять, но как-то внутренне не сомневался в том, что это действительно правда - они их родители, и этот мужчина ханьской внешности, и женщина со светлыми волосами и яркими зелеными глазами, выглядящая так, словно она вдвое моложе своего супруга. Их отца - снова поправил себя Тай.

Он предпочитал молчать, пока в комнате были врач с медсестрой, словно без них тут было мало народу. Он бы, наверное, даже что-нибудь спросил, что-то личное, чтобы убедиться в том, что забыл только он, а они-то помнят, но не хотел, чтобы этот разговор слышали медицинские работники. А они тенями передвигались по комнате, неотступно следуя за Чуном сяншеном, как будто стерегли его, ожидая, что либо он сейчас бросится на Тео, либо что Тай бросится на мужчину, угрожая его покусать. Он снова почувствовал себя диким зверем в клетке в зоопарке.

Тай был неразговорчив. Не то, чтобы он обычно болтал без умолку, но ныне он предпочитал вообще молчать и односложно отвечать на вопросы. А то и вообще прибег к старому излюбленному способу изъясняться жестами. И он следил за перемещениями врача и медсестры, Цирилла поняла, что их присутствие его начинает напрягать. При этом она не могла сказать точно, напрягает его их с Котом присутствие, или напряжение ограничивается только лицами в белых халатах. Она и сама балы бы рада, чтобы они ушли, но даже на высказанную ею просьбу оставить их наедине с сыновьями врачи отреагировали так, словно никакой просьбы не было. Как будто она сейчас похитит из клиники своих собственных детей.

Кот вернулся из-за ширмы, и Цирилла перевела на него вопросительный взгляд, спрашивая, ну как он там? Ей хотелось самой пойти и убедиться, что ее младший сын лежит там, восстанавливается после тяжелой операции, возможно, она сможет что-нибудь сделать прямо сейчас, как-то помочь, немного его поддержать не только своим физическим тут нахождением, но и приложить усилия к тому, что он быстрее восстановился. Но это было затруднительно, учитывая, что медсестра тихо следовала из одной части комнаты в другую, и это начинало действовать Цирилла на нервы.

- Побудешь тут? - спросила она у мужа прежде чем подняться и оказаться за ширмой. Она хотела напоследок прикоснуться ладонью ободранной руки Тая, тихо-тихо, едва-едва, но ладонь замерла, так и не коснувшись, а потом Цирилла все-таки встала.

Гунмао поймал взгляд супруги, собравшейся к Тео. Он считал, что она лучше него поймет, как можно помочь младшему, хоть и волновался, как она перенесет встречу, когда он находился в таком состоянии.

- Да, - ответил Кот и кивнул в подтверждение своих слов.

Он подошел ближе к Таю, который выглядел раздраженным. Он не очень любил людей. Вернее, вообще их не любил. Допускал в узкий круг избранных считанные единицы, остальных предпочитал не видеть в непосредственной близости от себя. И, даже потеряв память, остался верен себе. Гунмао потребовалось несколько лет, чтобы Тай начал называть его отцом. Не стоило ожидать, что сейчас, через несколько минут знакомства, он будет бросаться им с Кошкой на шею, называя мамой и папой.

- Тебе не нравится, что вокруг много людей? - спросил Гунмао у Тая. - Никогда не нравилось. Мы договоримся, чтобы вас перевели в отдельную палату, когда Тео очнется. Вы с ним оставили телефоны в гараже, тебе твой привезти?

Там наверняка были переписки, фотографии и прочие личные мелочи, которые могли разбудить у Тая хоть какие-то воспоминания.

Он проследил взглядом за ладонью женщины, когда он вроде как сделала неровное движение к его руке, и подавил желание отдернуть руку назад, вне пределов досягаемости. Но она не прикоснулась, и Тай не отдернул, только сжал ладонь в кулак, чувствуя, как натягивается плотная багряная корка на руке, покрывавшая содранное место. Он не хотел, чтобы его сейчас трогали, он не чувствовал себя уверенно и, честно говоря, устал от внимания. Слишком много всего произошло за сегодня, чтобы это можно было вот так быстро осознать и понять, и нужно было немного времени, чтобы привыкнуть. Его зовут Тай, у него есть родители, Чун тайтай и Чун сяншен, а брата зовут Тео, и все-таки у них есть семья, но если раньше он представлял и не мог себе представить, то сейчас еще сложнее было представить себя среди этих людей, которые были его семьей.

Первый вопрос человека, который был его отцом, показался Таю риторическим, и он на него попросту не ответил. Он считал, что и так ясно дал понять, что ему не нравится видеть вокруг себя такую толпу, тем более людей, ему незнакомых. Все ждут от него какой-то реакции, а он понятия не имеет, как ему реагировать - и все ждут, что он вспомнит вот так, просто, с полпинка, а он даже не может вспомнить, действительно ли Тай - его имя, или просто первое попавшееся, и он вынужден за него держаться, потому что Тай все-таки лучше чем Ли. Хотя и непонятно, чем именно.

- Да, - "когда вас переведут в отдельную палату". Сейчас они тоже в отдельной палате, но тут постоянно ходят врачи, медсестры, интерны и прочие люди, которые имеют к медицине хотя бы косвенное отношение. Потому что они должны быть под постоянным наблюдением, потому что состояние тяжелое, но стабильное. Материальные ценности казались чем-то незыблемым. Тем, за что можно ухватиться, что можно ощупать руками, раз ему больше ничего не остается. - И шахматы.

Цирилла глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду, и зашла за ширму, огораживающую одну часть комнаты от другой. Она с замиранием сердца и дыхания нашла среди трубок, бинтов и проводов лицо младшего сына, по цвету практически неотличимое от тех белых наволочек и простыней, на которых лежал. Цирилла сделала несколько шагов ближе к койке, заткнув взглядом что-то начавшую кудахтать медсестру, и все-таки коснулась кончиками пальцев бледной и прохладной руки Тео, лежащей поверх одеяла. На ощупь его кожа казалась восковой и ненастоящей, и Цирилла нервно сглотнула, почувствовав подступающие к глазам слезы. Так не должно быть, это неправильно, ее Тео должен улыбаться, сыпать словами и болтать без умолку, заражая оптимизмом всех вокруг, а не лежать, словно восковая гротескная фигура в молчании в клинике, подключенный к аппаратам жизнеобеспечения.

Она усилием воли запретила себе расклеиваться, велела собраться, найти взглядом ауру младшего сына, сначала расплывающуюся, а затем заметную все более четко. Она заметила нечто чужеродное в области Аджны, рядом с красной длинной линией, которая ознаменовывала свежий незаживший шрам, и не сразу поняла, что это, скорее всего, была титановая пластина, которой восстанавливали целостность черепа. Она была довольно крупной, и под ней были заметны грязновато-серые участки ша-ци, но, на первый взгляд, можно было сказать, что нет никаких сильных нарушений мозга. Или Цирилла просто их не видела. Организм был ослаблен на фоне малокровия и тяжелой травмы головы, и как раз это было самым простым в плане восстановления. И все же Цирилла пока не решилась что-то трогать или менять в присутствии медсестры, которая все еще уговаривала Цириллу отойти и не трогать мальчика, так как его состояние все еще является тяжелым. Она сморгнула, восстанавливая себе способность видеть нормально, и, проведя пальцами по тыльной стороне ладони Тео, все же отступила на шаг, прерывая контакт. Хотя бы смотреть ей никто не помешает - и никто не отнимет у нее право быть рядом с ним. И если нужно - она зубами выгрызет это право и эту возможность.

Взгляд Гунмао заметно оживился, когда Тай заговорил о шахматах. Он с детства умел в них играть, даже грозился научить, но Коту вечно было не до того. Было ли это возвращением памяти? Гунмао сомневался, но счел просьбу сына хорошим знаком.

- Хорошо. У тебя есть шахматы, которые я привез тебе из Кореи, мы их принесем, - сказал Кот.

Цирилла все еще была у Тео. Она молчала, но, возможно, видела сейчас намного больше, чем мог увидеть Кот. Он надеялся, что она поймет чуть больше о том, как можно помочь близнецам. Он уже видел, что перевозить как минимум Тео в другую клинику опасно, и лучше доверять здешним врачам, пока он не придет в сознание. К Сину можно привезти мэймэй и Лю Яна, а при необходимости и отряд тибетских шаманов с бубнами - он разрешит, да еще и проследит, чтобы о магии молчали все, кто хоть что-то заподозрит. Здесь сложнее.

Гунмао не знал, о чем говорить с Таем, чтобы его не задеть. Он понимал, что старшему сложно не знать ничего о том, кто он такой. Не узнавать родителей, не помнить брата. И наверняка ему неприятно будет слушать о том, как все наладится, или отвечать на вопросы о том, что еще он не помнит.

- Я оставил в клинике мой номер телефона. Если тебе еще что-то понадобится - скажи, нам передадут, - сказал Кот.

Шахматы из Кореи. У него есть шахматы из Кореи, которые ему привез оттуда Чун сяншен, то есть отец, а он об этом даже не знает. Интересно, что еще у него есть, о чем он даже не догадывается? Но пока он не чувствовал особого интереса, это было не более, чем фигурой речи. Все, что он хотел сейчас - это остаться одному и, возможно, поспать, потому что болела голова и глаза от постоянного напряжения и необходимости следить за передвижениями медсестры, врача и тех людей, что были его родителями. Женщина не выходила из-за ширмы, где лежал брат, мужчина молчал, молчание было тягостным и неуютным, оно оседало на плечи неподъемным одеялом и тянуло вниз.

- Хорошо, - он даже не знал, что ему вообще может понадобиться. И о шахматах вспомнил лишь случайно, чтобы хоть чем-нибудь занять себя во время бесконечного лежания. Во время поездки к психоневрологу тот показал ему шахматного коня и спросил, что это. Тай ответил, попутно припомнив еще и правила игры в шахматы. Психоневролог, кажется, чуть не сплясал от радости, и следующим показал Таю какое-то невразумительное пятно в виде чернильной кляксы, и Тай так и не смог придумать, на что оно похоже. Она ему казалась похожей только на неаккуратную кляксу, хоть он и силился изобразить что-то более впечатляющее.

- Вы завтра еще приедете? - трудно сказать, какого именно ответа он ожидал. То ли надеялся, что они все-таки не приедут, тем самым дадут ему время прийти в себя, или наоборот, снова будут ходить по комнате, напоминая о себе, а женщина снова присядет на край его больничной койки, что это будет даже приятно и уютно, и, может быть, все же осмелится коснуться его руки ладонью.

Медсестра вновь что-то начала говорить о том, что мальчикам нужно отдыхать, и лучше оставить их одних, чтобы они восстанавливались. Цирилла слушала медсестру вполуха, пропуская мимо ее увещевания, она просто до последнего держалась за возможность побыть рядом с сыном еще минуту, какую-то жалкую минуту, просто постоять рядом, смотреть на него, считать его вдохи и прислушиваться к негромкому и слабому биению его сердца.

Перевозить Тео в другую клинику сейчас еще слишком рано, а увозить одного Тая будет неправильно - пусть лучше они останутся тут вместе, как всегда. Так Тай не будет чувствовать себя одиноким, а у Тео будет возможность спокойно восстанавливаться без риска для жизни. Сегодня она уже не будет его трогать, но обязательно выберет день, чтобы оказаться с младшим сыном наедине и помочь ему хотя бы восполнить потерянные от кровопотери силы - капельниц недостаточно при такой тяжелой травме. А еще хорошо бы было поставить возле него зажженные свечи, но вряд ли это разрешал. Для этого нужно либо пойти против правил, либо перевозить Тео в клинику Сина, где для нее никто не закон.

Мы скоро приедем опять, - пообещала Цирилла Тео, глядя на младшего сына и грустно улыбаясь. - А ты пока отдыхай мой хороший. - она отошла еще немного назад, потому что голос медсестры был назойливее комариного писка, и начинал действовать ей на нервы. Хотелось прихлопнуть эту надоедливую девицу, чтобы она успокоилась и наконец заткнулась. Цирилла не собирается мучить собственных сыновей своей компанией. Она в последний раз взглянула на Тео и вышла из-за ширмы. В настроении немного лучшем, чем до этого.