Слово – argentum, молчание – aurum

Эйнар ловит себя на мысли, что, несмотря на угловатую, резкую грубость в словах и тоне, Ирина начинает ему нравиться, и чем дальше, тем сильнее – возможно, за счёт того, что притворству в ней уж точно нет места. Притворство обыкновенно ласково и не видит смысла рычать и кусаться. А то, что рыжая почти сразу, без малейших попыток прикинуться дистанцированно вежливой, переходит на "ты", и что хамоватой грубостью Ирина подменяет и раздражение, и дружелюбие – что ж, это по-своему интересно. По меньшей мере, такую девушку, как и Райан, уж точно не получится легко забыть, настолько она колоритна.
– Я не думаю, что здесь будут уместны параллели с испанской инквизицией, – спешит вмешаться Эйнар прежде, чем девушки перейдут к совсем уж диким аллегориям и окончательно запутают беседу. – Это же не допрос, а обыкновенное человеческое любопытство. И я, право, не вижу в этом вопросе ничего такого, на что не стоило бы отвечать.

Правда, здесь стоило бы сделать оговорку: отвечать максимально честно и подробно Эспеланд не планирует, надеясь обойтись обтекаемым рассказом и избежать дальнейших расспросов. Всё-таки в какой-то степени позвоночник – это довольно личная и деликатная тема, особенно когда он не чужой, а твой собственный. Не слишком хочется допускать до него посторонних с любопытными пальцами, и чтоб щупали, даже если максимально деликатно.
– Я думаю, что ничего нового вам не скажу, – наконец улыбается Эйнар, придумав достаточно расплывчатую формулировку, которая и ему самому кажется приемлемой, и вполне может устроить девушек. – Наверняка я не первый и не последний турист, который приезжает сюда, понадеявшись на так замечательно воспетые в интернете чудеса восточной медицины. Вот вы живёте в монастыре, так скажите мне: это правда? Здесь действительно творят чудеса? Я могу надеяться, что меня осчастливят, вернув мне прежнее крепкое здоровье?

Ну здрасссте. Умирают. Вешаются. Вот еще тоже разговорчики пошли.
Каждый раз, когда Ирине кажется, что она от Райан услышала уже все максимально нестандартные перлы, и дальше удивить рыжую уже не получится - Райан напрягается и выдает что-нибудь новенькое, доселе неслыханное. И рыжей остается печально скрипеть мозгами, переваривая и осознавая этот перл. Вот это вот, про веревку на потолочной балке - это вообще что сейчас было такое? И кто такой Торквемада, Ирина представляет себе довольно смутно, знает только, что вроде как грозный средневековый товарищ, Рейн поэтому не очень поняла, как ей к такому сравнению относиться.
Зато чувствовать себя необразованным дном уж точно можно.
- Ай, какие вы, блин, оба умные! - с раздражением воскликнула Ирина - неизвестным Торквемадой ее теперь травили сразу двое и знатно этим бесили. - Где ваша длиннющая библиография, умники? Где публикации в цитируемых журналах? Что - нет? Ну вот и не пляшите на костях моего мозга, балдейте от своей начитанности молча.
Легче после этой отповеди, правда, ни фига не стало. Ирину все так же продолжали жалить в мозг неожиданными заявлениями - правда, теперь пришла очередь солировать для Эйнара. Рыжая была готова услышать от парня откровение некоторой степени дикости, но все же не настолько. Вот этот-то молчел, которому Райан уже успела небезосновательно приписать атлантовы плечи - и приехал слабое здоровье укреплять?
Да чо вы за хрень тут все несете вообще.
- Ты не похож на рахита, - предельно честно сказала Ирина. И, протянув руку, на пробу потыкала Эйнара пальцем в крепкое плечо: - Неа, не рассыпаешься. Горба не вижу, одышки не слышу. А что ж тогда такое? Поясни, человече, я не постигаю и начинаю смутно подозревать, что ты мои уши лапшой кормишь.

Райан в разговор старалась не вмешиваться - она вдруг с удивлением поняла, что можно идти и молчать. И что ей вовсе не обязательно в ответ на каждую реплику со стороны пытаться вставить свои слова и свое мнение. Можно просто служить маленьким, но довольно важным звеном между Ириной и Эйнаром, крепко держать их за руки и ощущать под пальцами жесткие движения чужих мышц. При этом ирландка не терялась, о ней не забывали, она не выпадала из разговора полностью. Это ощущение было в новинку - и откровенно нравилось девушке. Нравилось настолько, что, будь у нее под рукой иголка с нитками, О'Мера, ни секунды не сомневаясь, зашила бы себе рот, чтобы не спугнуть свежий бриз новизны одним неосторожным словом.
Ирина и Эйнар же вполне самодостаточно общались, вели живой диалог и были похожи на яркую пьесу, написанную всего для двух человек. Райан ими откровенно любовалась, грела глаза и уши, одновременно жутко стесняясь своего неприкрытого любопытства. Заливалась алой краской до кончиков ушей - и все равно жадно слушала. И думала, что, возможно, прямо сейчас у нее на глазах зарождается дружба, робко и неосязаемо.
Добровольно отключив самой себе слова, Райан осталась с жестами и взглядами. Даже, скорее, с одними только взглядами, потому что рук Ирины и Эйнара ирландка упрямо не выпускала. Только лицом и осталось встречать неожиданные известия - О'Мера застаралась. Преувеличенно распахнула глаза и округлила рот, пытаясь и молча передать изумление так, чтобы все почувствовали его так, словно Райан окатила всех волной удивленных слов. Хотя, признаться, никакие многочисленные слова О'Меры все равно не сравнились бы с единственным кратким замечанием Ирины по точности и выразительности. Этот талант рыжей отрицать было невозможно - ей порой хватало и двух-трех слов, чтобы описать ситуацию точнее и выразительнее, чем это можно было бы сделать в целом эссе.

Несколько запоздало Эйнар понимает: если не хотел рассказывать, тогда уж надо было вообще рот не открывать. Крепко стиснуть зубы в партизанском молчании и не разжимать их ни под какими пытками. Ирина не производит впечатления девушки, которая готова легко отпустить интересующую её тему – и оправдывает это впечатление, вцепляясь словно клещами и начиная требовать точного ответа. Не совсем в лоб, конечно. За грудки не хватает и выбить признание не пытается. Но вполне однозначно просит чёткого признания. И даже, что выглядит как-то особенно забавно, проверяет Эспеланда на прочность, пытаясь тонким пальцем проткнуть юноше плечо.

– У меня травма позвоночника, – осторожно говорит Эйнар, тщательно выбирая слова, но всё равно сомневаясь в том, что Ирине их хватит, и рыжая остановит дознание. – Согласись, с ней жить неуютно. И когда я отправлялся на Тибет, я надеялся, что здесь мою шею смогут хоть сколько-нибудь починить. Теперь скажи, пожалуйста, наконец – я надеялся зря или не зря? Сможет чудесная восточная медицина с моими костями сотворить хотя бы крошечное чудо?
И достаточно ли это веская причина для того, чтобы стать пропуском в монастырь – так и хочется добавить. О том, как Ирина легко предлагает в случае чего бросить юношу на дороге, Эспеланд не забывает ни на миг. И ему болезненно любопытно, каким тяжёлым – или наоборот, каким несерьёзно лёгким – должен быть его случай, чтобы юношу и впрямь бросили посреди дороги.

Чувствует себя Эйнар во время этого рассказа чуть более чем неловко. Ему даже где-то неприятно рассказывать двум красивым девушкам о том, какой он возмутительно больной, слабый и беспомощный. Эспеланд не придумывает ничего лучше, чем броситься в ответную атаку – и, словно перекидывая обратно волейбольный мяч, возвращает Ирине её вопрос: – Ну, а ты и Райан? Вы тоже на насквозь больных не тянете. Что держит в монастыре вас?

Ирине с присущим ей поистине слоновьим чувством такта как-то не пришло в голову, что если Эйнар не вывалил ей сразу всю историю болезни, а напротив, попытался отделаться парочкой общих слов - значит, углубляться в эту тему пацан не хочет, это дело очень личное и нечего туда ломиться в грязных сапогах и руками хватать без спроса. Рыжей уже успело стать бесконечно интересно, что ж такое произошло с милым мальчиком, что ему аж за магией понадобилось бежать, но при этом невооруженным глазом так ничего снаружи особо не видно.
Вытянутые из Эйнара дополнительные сведения не прояснили совершенно ничего. Вот вообще. Ирина озадаченно посмотрела на парня, прикидывая, где это у него может быть позвоночник сломан об колено, а потом решительно моргнула, переключаясь на зрение врачевателя, чтобы допросить уже ауру страдальца. Этот трюк, который опытные мастера выполняют так же легко, как дышат, для Ирины пока был дико сложным. Рыжая и так умела сосредотачиваться плохо, редко и ненадолго, а тут требовалось аж все кишки напрячь, чтобы не мелькнувшим двадцать пятым кадром ауру увидеть, а наблюдать ее хоть сколько-нибудь продолжительное время. Вот и сейчас, что характерно, долго рассматривать ауру у Рейн не получилось, всего каких-то несколько секунд, а потом рыжая сбилась и потеряла картинку. Но, в общем-то, главное она увидеть успела, на это глазастости хватило.
- Родной, у тебя тут... х#рня какая-то, в общем, - решительно заключила Ирина, указывая пальцем на шею Эйнара прямо поверх головы Райан. - Мамой клянусь, это не кость, темное что-то, ближе к черепу. Что это? Эмбрион Чужого застрял? А с глазами что? - правда, это Рейн ляпнула уже скорее наугад. Ирине показалось, что синяя чакра у молодого человека горит какими-то странными всполохами - а раз она в организм встроена прямо напротив глаз, значит, с глазами тоже что-то неладно, вот вам логика, построенная на обрывках знаний.

Райан послушала еще немножко, склоняя голову то к плечу Ирины, то к плечу Эйнара, в зависимости от того, кто говорит, и поняла, что даже со всей своей неуклюжестью - ирландке надо вмешиваться и спасать разговор. Хоть как-нибудь, потому что Ирина сейчас не спасала его никак, за своими вопросами начисто позабыв о чужих. За рыжей водилась избирательная внимательность к чужим словам, но сейчас она была особенно не к месту. Встрепенувшись всем телом, Райан подхватила выпавшую из рук Ирины нить беседы и ринулась в бой, падать грудью на покинутую подругой амбразуру.
- О, в нашем монастыре живут чудесные целители, не сомневайся! - затараторила Райан, яростно кивая, как китайский болванчик. - Лучшие из них, я думаю, сумеют заново тебя собрать, даже если ты рассыпан на отдельные молекулы, и тело порой воскресает под их руками даже в безнадежных случаях. Тебе стоит надеяться на них - о, тебе очень стоит на них надеяться! Но, пожалуй, тебе стоит больше расспрашивать об этом Ирину. Из нас двоих у целителей учится она, - неловко закончила О'Мера. И чуть-чуть помолчала, давая Эйнару время все это услышать и принять, а потом снова бросилась рассказывать.
- Я бы с тобой поспорила. Чем ты измеряешь боль? - отважно пискнула Райан. - Возможно, мы как раз являем собой боль, натянутую на скелет. Но ты прав, в монастыре нас держит не она. Мы с Ириной учимся в монастыре. Принимаем те знания, которые мастера готовы нам дать. Скажи, ты остался бы в монастыре на учебу? - наивно спросила ирландка. - Или тебя интересует лишь твое исцеление, и сверх этого ты задерживаться в монастыре не намерен? Это будет ничего, если не намерен. Твои привязанности вполне могут лежать вне тибетских гор, а нас с Ириной ты впервые в жизни видишь. Мы никак не можем стать твоим главным приоритетом в жизни, это звучит очень правильно. Правильно ведь?

На Ирину, каким-то неведомым способом узревшую титановый имплант прямо сквозь одежду и кожу, Эйнар смотрит диким, растерянным взглядом. Пожалуй, что и отшатнулся бы, если бы не Райан, крепко держащая юношу за руку. Словно это может помочь – хотя уже и так ясно, что рыжая зрит насквозь, словно рентген, и смысла заслоняться от неё никакого нет, – Эспеланд накрывает свою шею ладонью, мимоходом нащупывая протянувшийся почти от самого затылка шрам. И, с подозрением глядя на Ирину в упор, напряжённо говорит: – Там имплант. Зрение плохое. Откуда ты всё это знаешь? Как?...

Нежное щебетание Райан ясности не вносит, но замечательно отвлекает от нехороших мыслей. Эйнар понимает из её речи, что в монастыре есть супер-медики, на помощь которых можно попытаться рассчитывать. И что Ирина как раз принадлежит к этой благословенной касте – это, наверное, отчасти объясняет глазастость рыжей девушки. Но вопросы всё равно остаются, и Эйнара в основном беспокоит только то, прилично ли будет их задавать, а если прилично, то в каком количестве. Высыпать Ирине на голову залпом сразу все накопившиеся вопросительные знаки явно будет хамством.

– Зависит от самой учёбы, – осторожно отвечает Эспеланд, стараясь не давать раньше времени опрометчивых обещаний. – Нужно будет посмотреть на само обучение... Но вообще-то я ничего такого не планировал. Я даже не знал, что в этом монастыре учиться можно, это для меня откровение, – и, следует признаться, откровение любопытное. Поэтому Эйнар снова переводит взгляд на Ирину и просит: – Расскажи больше. Пожалуйста. Как тебя учат? Чему именно?

Ирина неуютно запыхтела, как только выяснилось, что ей тут предлагают ни много ни мало вещать за всех магов монастыря и сразу. И даже круче того - на темы, в которых рыжая пускала пузыри где-то глубоко ниже ватерлинии. Вот, врачевание - ишь, нашли тоже тему. Целитель из Ирины был чуть более чем паршивый. Рыжая за всё время, что она тусила в монастыре, успела один раз сходить на мастер-класс к мастеру Давенпорт, слегка потренироваться на кошках, то есть, на себе, любимой, и чуть-чуть чего-то читнуть в библиотеке по теме, довольно условно. И вот, пожалуйста, это уже оказалось вполне достаточным поводом для того, чтобы Райан немедленно начала лепить из рыжей искусного врачевателя.
Несмотря на то, что отойти от деревни они уже успели на приличное расстояние, Ирина неуютно огляделась, словно из-за ближайшего валуна могли торчать чьи-то любопытные волосатые уши. Затем прибавила шагу, волоса за собой Райан, чтобы та, в свою очередь, побыстрее направляла Эйнара в нужную сторону. И только после этого, на пониженных тонах - впрочем, в исполнении Рейн это всё равно не звучало как шепот - заговорила: - Понимаешь, фишка в том, что я вроде как вижу, что у тебя там внутри. Не в деталях, конечно, только в общих чертах, зато в красках. Этот твой имплант, его и близко с костью не спутаешь, он капец насколько темнее. Почти черный. На опухоль, кстати, издалека похожа, - засомневалась Ирина. - В общем, короче, так! Я ещё не целитель, я только любопытный губошлеп. Вот придем в монастырь, и ты у опытных людей сам всё спросишь - как правильно за такими вещами смотреть, какой цвет что значит и как с неполадками бороться. А этот имплант, он как тебе туда встроен? Вместо позвонка, что ли? - заинтересовалась рыжая. И непременно поглядела бы на ауру ещё раз, поближе и повнимательнее, если бы не видела, как Эйнара и после первого раза неуютно скорчило. Пусть лучше сам рассказывает, пока шанс дают.

Райан покосилась на Ирину с неодобрением - по мысли ирландки, рыжая должна была принять у неё слово и тоже запеть соловьем, расхваливая обучение в монастыре на все лады и завлекая Эйнара. В итоге же у Ирины получилась даже и не речь толком, так - жалкая попытка изобразить монолог. О'Мера с неодобрением подумала, что рыжая очень и очень не зря повадилась в последнее время называть себя удодом - удод и есть, больше трёх нот не может складной связать воедино, да и те, что есть, какие-то пресные. Надо было запеть, а Ирина брякнула и отскочила в сторону.
- Прости её. Красноречие - не её конёк, - обратилась Райан к Эйнару, болтаясь между ним и Ириной словно буксирный трос, но отважно продолжая разговор. - Я бы сказала, Ирине скорее свойственна доходчивость - такая прямолинейная доходчивость, с которой летящее копьё объясняет, что от твоей головы сейчас останется одно канапе. Ирина не умеет объяснять так, чтобы тебе захотелось следом за её рассказом уйти в воздушные дали. Но, поверь на слово, и не разочаруешься на деле - наш монастырь очень стоит того, чтобы в нем задержаться! Впрочем, ты, наверное, и так задержишься? - с надеждой и с детской наивностью спросила Райан. - Ты ведь всё равно найдёшь целителя не сразу. Они многофункциональны, как любые наши мастера, и не проводят все свободное время в лазарете, у них есть дела и помимо этого. Тебе, я думаю, придётся договариваться о встрече, потом ждать встречи... Это может быть долго. Не так долго, как тянется световой или даже земной год, но всё же, это займёт время. Может, за это время ты полюбишь наш монастырь и нас? О, я была бы очень этому рада! - восторженно заключила Райан, и её восторга ничуть не умаляло то, что она по-прежнему лёгкой куколкой болталась между Ириной и Эйнаром. Если бы молодой человек действительно решил остаться в монастыре, О'Мера обрадовалась бы этому очень сильно. Как медвежонку весной.