Долгожданный пинок

То, что сама Дженнифер со своей стороны справилась с мыслеречью, еще отнюдь не означало общий успех команды - на то они и команда, что кто-то один вполне мог лопухнуться и испортить малину всем. Менестрель и Лирой тут же организовали маленькую, но плотную и громкую группу поддержки, и принялись орать напропалую, так, что Дженнифер глохла изнутри и тщетно упрашивала иродов заткнуться. После же, когда команда успешно справилась с заданием, девушка тут же сердито объявила крикунам, что это ни разу не их заслуга. Что вовсе даже наоборот, успех был достигнут вопреки их стараниям.
Команда болельщиков тут же обиделась насмерть, но к одному из них почти сразу же получилось подмазаться. Мастер попросила заняться передачей изображений, и Дженнифер тут же льстиво заметила, что изображения лучше, чем гордый портрет Лироя в полный рост, со шпагой и на коне, и придумать нельзя. Лирой горделиво раздулся и согласился, и ближайшие три минуты проходили в напряженном рисовании портрета, достаточно подробного и роскошного, чтобы устроить Лироя, но не слишком сложного, такого, чтобы Дженнифер могла его мысленно удержать и передать напарнику, не растеряв по дороге.
Портрет в итоге вышел без лица, потому что на лице Джинджер исправно забывала сосредоточиться, без столь желанных Лироем гроздей орденов и без коня, потому что конь был неподъемным излишеством. В остальном же Дженнифер представила пафосно-горделивую фигуру, заботливо укутала синими щупальцами Ктулху и попыталась бережно передать напарнику. Точнее, протянуть-то она протянула, а дальше застопорилась, не сразу сообразив: ну, а отдавать надо точно так же, как и слова. Просто это ж целая картинка, с ней аккуратнее нужно, а вообще принцип ровно тот же.

Найти чакру - одно дело, начать с ее помощью делать что-то осмысленное и полезное - совсем другое. С первым пунктом Фиона справилась, как подступиться ко второму, пока не понимала совсем. И в этом свете - ее очень радовало то, что новое задание мастер выдала очень приятное, рассчитанное на то, что помогать с ним справлять будет кто-то гораздо более умелый. Не просто "прочти чужую мысль", но "прочти чужую мысль, которую тебе заботливо пихают навстречу", это же должно быть гораздо проще. Фиона благосклонно кивнула симпатичному арабу, оказавшемуся для нее на этом задании как раз той самой более умелой помощью, и приготовилась трудиться с парнем вместе и внимательно слушать. Или смотреть - если передавать ей будут картинку, то, наверное, скорее смотреть?

Со стороны Фионы труд заключался только в том, что она как могла напрягала синий бутон чакры и тянулась энергией в сторону Финехаса, причем энергия пока что казалась ей ни разу не ловкой чуткой, а скорее как раз наоборот, тяжелой, неповоротливой и непослушной. Не сразу Фиона почувствовала аккуратные ответные прикосновения, а потом к ней в сознание скользнул даже не образ - отголосок образа. Касл не столько видела змею, которую парень желал ей показать, сколько понимала: в этом месте перед ней должна возникнуть змея, мощная, длинная и толстая. Огорчало то, что полной картинки Фиона так и не видела, а потому девушка продолжала старательно тянуться Финехасу навстречу. Чтобы все-таки эту змею увидеть, а не просто почувствовать, что где-то там эта змея должна бы быть.

К манере мастера постоянно перетасовывать и перемешивать между собой всех учеников Аделина привыкает довольно быстро. Ей это даже по-своему нравится – занятие вечно идет в новом ключе, вечно какое-то обновление, и даже несмотря на то, что это все время ментальная магия и ментальная магия, она как будто каждый раз выглядит как что-то новое. Рутцен послушно перебегает с места на место, оказываясь рядом с девушкой, названной мастером Октавией, с очень интересными, высветленными почти до белизны волосами. Аделина благожелательно улыбается Октавии, всем своим видом показывая, что она белая и пушистая, безобидная и беззащитная, – и спешит придумать какую-нибудь картинку для выполнения задания. Потому что пока в голове у немки вакуум, но не вакуумом же в Октавию бросаться.
После некоторых размышлений Аделина наконец хватается за одну устойчивую мысль и думает о море – это лучшее, что приходит ей в голову. Рутцен думает о синей воде, с переходом в глубокую яркую зелень, о нежной ряби на воде, о золотом песке – наверное, по оттенку похожему на волосы Октавии, тоже стремящемуся к ослепительной белизне, об обрамляющей побережье сочной зелени деревьев с вкраплениями ярчайших цветов. Думает старательно, крепко, лепит эту картинку в своей голове как из глины, укутывает синей энергией Аджны, захватывает, как в янтарь, и осторожно, чтобы не рассыпать и не растерять, медленно тянет в сторону Октавии. У которой глаза распахнуты так широко и старательно, что сразу понятно: воспринимать информацию она более чем готова.