Долгожданный пинок

То, что сама Дженнифер со своей стороны справилась с мыслеречью, еще отнюдь не означало общий успех команды - на то они и команда, что кто-то один вполне мог лопухнуться и испортить малину всем. Менестрель и Лирой тут же организовали маленькую, но плотную и громкую группу поддержки, и принялись орать напропалую, так, что Дженнифер глохла изнутри и тщетно упрашивала иродов заткнуться. После же, когда команда успешно справилась с заданием, девушка тут же сердито объявила крикунам, что это ни разу не их заслуга. Что вовсе даже наоборот, успех был достигнут вопреки их стараниям.
Команда болельщиков тут же обиделась насмерть, но к одному из них почти сразу же получилось подмазаться. Мастер попросила заняться передачей изображений, и Дженнифер тут же льстиво заметила, что изображения лучше, чем гордый портрет Лироя в полный рост, со шпагой и на коне, и придумать нельзя. Лирой горделиво раздулся и согласился, и ближайшие три минуты проходили в напряженном рисовании портрета, достаточно подробного и роскошного, чтобы устроить Лироя, но не слишком сложного, такого, чтобы Дженнифер могла его мысленно удержать и передать напарнику, не растеряв по дороге.
Портрет в итоге вышел без лица, потому что на лице Джинджер исправно забывала сосредоточиться, без столь желанных Лироем гроздей орденов и без коня, потому что конь был неподъемным излишеством. В остальном же Дженнифер представила пафосно-горделивую фигуру, заботливо укутала синими щупальцами Ктулху и попыталась бережно передать напарнику. Точнее, протянуть-то она протянула, а дальше застопорилась, не сразу сообразив: ну, а отдавать надо точно так же, как и слова. Просто это ж целая картинка, с ней аккуратнее нужно, а вообще принцип ровно тот же.

К манере мастера постоянно перетасовывать и перемешивать между собой всех учеников Аделина привыкает довольно быстро. Ей это даже по-своему нравится – занятие вечно идет в новом ключе, вечно какое-то обновление, и даже несмотря на то, что это все время ментальная магия и ментальная магия, она как будто каждый раз выглядит как что-то новое. Рутцен послушно перебегает с места на место, оказываясь рядом с девушкой, названной мастером Октавией, с очень интересными, высветленными почти до белизны волосами. Аделина благожелательно улыбается Октавии, всем своим видом показывая, что она белая и пушистая, безобидная и беззащитная, – и спешит придумать какую-нибудь картинку для выполнения задания. Потому что пока в голове у немки вакуум, но не вакуумом же в Октавию бросаться.
После некоторых размышлений Аделина наконец хватается за одну устойчивую мысль и думает о море – это лучшее, что приходит ей в голову. Рутцен думает о синей воде, с переходом в глубокую яркую зелень, о нежной ряби на воде, о золотом песке – наверное, по оттенку похожему на волосы Октавии, тоже стремящемуся к ослепительной белизне, об обрамляющей побережье сочной зелени деревьев с вкраплениями ярчайших цветов. Думает старательно, крепко, лепит эту картинку в своей голове как из глины, укутывает синей энергией Аджны, захватывает, как в янтарь, и осторожно, чтобы не рассыпать и не растерять, медленно тянет в сторону Октавии. У которой глаза распахнуты так широко и старательно, что сразу понятно: воспринимать информацию она более чем готова.