Отклонение от нормы

После ужина девушка разобрала немногочисленные вещи, долго рассматривала форму монастыря с эмблемой инь и ян и даже приложила куртку к себе. Та оказалась по размеру, как будто кто-то знал, что она приедет. Яшви подумала о том, что это, вероятно, Садхир-джи предупредил своих родителей, которых она видела на экзамене принца, а они уже привезли эту новость сюда, они ведь жили здесь в одном из домов на берегу пруда.

Вещей было мало, и она быстро с этим разобралась. Одежду - в комод, к остальной одежде, мешочек с деньгами - в низ самой стопки, под старую материнскую юбку, которую она сохранила, но не собиралась больше надевать. А уродливую куклу - на матрас рядом с подушкой.

Как и планировала, Яшви рано легла спать, еще даже солнце не село, но спала она плохо. Всю ночь снились тяжелые, мутные и бесконечные сны, в которых она то провалилась куда-то, то пыталась догнать ускользающую от нее неясную многорукую тень. Яшви просыпалась с взмокшими волосами, тяжело дыша, пила воду из кувшина, то открывала окно, мучаясь от духоты, то наоборот, закрывая его, потому что начинала мерзнуть, и снова забывалась неспокойным сном, в котором снова старалась настигнуть кого-то, кто шел далеко вперед, на границе сна и яви. Ее окружали не то деревья, не то какие-то каменные столбы, а тень уводила все дальше вперед, и Яшви бежала за ней, не продвигаясь вперед ни на сколько. Казалось, деревья шептались, или это все-таки были не деревья, а колонны, и они шептали старую монгольскую колыбельную,

Под утро Яшви забылась в лихорадочном бреду, уже не видя никаких снов.

Сонгцэн удивился, не застав Яшви на завтраке. Вряд ли она могла просто проспать из-за того, что накануне сильно устала, она привыкла много работать и мало отдыхать. Он подольше задержался в столовой, а после этого все же решил зайти к девушке, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Сонгцэн подошел к нужной двери и постучал. Когда ему никто не ответил, он заглянул внутрь и увидел, что Яшви еще спала.

Это было очень странно, и в то же время Сонгцэн чувствовал себя неловко, находясь здесь. Но он присмотрелся к ауре девушки и заметил, что в ней очень много ша-ци и признаков сильной лихорадки.

- Яшви, ты меня слышишь? - позвал Сонгцэн, оставаясь почти у самого входа в комнату.

Он мог бы снять жар, но на большее его знаний не хватило бы, и он считал сейчас недопустимым касаться Яшви. Куда правильнее было сбегать за лекарем, только сначала предупредить девушку об этом.

Яшви постоянно казалось, что она падает в какой-то бездонный колодец, безуспешно пытаясь схватить пальцами чернильную темноту, как опору. Когда ей это не удавалось, она просыпалась от ощущения, что ей не хватает воздуха, но почти не помнила этих пробуждений и снова проваливалась в забытье. Этот сон без сновидений был тяжелым, душным и тягучим, был бесконечным и выматывающим, не приносящим отдыха. Яшви снова просыпалась, ловила себя на смутном ощущении, что хочет пить, но у нее не было сил даже просто протянуть руку за водой, чтобы сделать пару глотков. Бесплодные попытки забирали даже те крохотные силы, что у нее были, и она погружалась обратно в темноту.

Сквозь лихорадку она услышала, как кто-то позвал ее по имени, открыла глаза, не практически не увидела и не узнала человека, стоящего слишком далеко от того места, где она лежала, чтобы распознать черты его лица. Яшви закрыла глаза обратно - даже такое простое действие как открыть глаза и постараться посмотреть более осмысленно, ее обессилило. Волосы намокли и прилипли ко лбу, она тяжело дышала. Ей чудилось, что кто-то нашептывает ей какие-то слова, смысл которых она не понимает, потому что не может прислушаться и понять, что именно в этом шепоте.

Девушка открыла глаза, но затем закрыла их снова. Сонгцэн понял, что нельзя просто стоять и ничего не делать, потому что в ауре Яшви творилось что-то невообразимое.

- Я сейчас схожу за лекарем и вернусь, - сказал Сонгцэн, хоть и сомневался в том, что девушка его поняла и услышала.

Он вышел из комнаты и буквально побежал в лазарет, где дежурной оказалась сифу Петрович. Сонгцэн объяснил ей все, что успел узнать сам, после чего вместе со знахаркой вернулся в комнату Яшви. Он все также не подходил близко к девушке и её не трогал, но был готов выполнять указания сифу Петрович, если ей от него понадобится помощь.

- Её зовут Яшви, - сказал Сонгцэн. - Она говорит только на непали, не понимает путунхуа и английский.

В Непале довольно многие знали английский, потому что это был один из официальных языков. Но в деревнях его не учили, общались на местных диалектах, которые еще и немного отличались от деревни к деревне, хоть и были понятны любому носителю.

Дежурства в лазарете обычно были спокойными. Весна наводила порядок в травах, делала какие-то заготовки, пару раз мыла пол и протирала все поверхности, а иногда и оставалось время, чтобы просто посидеть с интересной книгой в подсобке или на веранде, в зависимости от погоды. Но сегодня работа появилась с самого утра - прибежал взволнованный сын Шэн и сказал о том, что какой-то девушке в корпусе учеников плохо.

Весна пошла следом за Сонгцэном. Она обычно не бывала в корпусах учеников, но отметила, что они немного отличались от корпуса мастеров, где была её собственная комната.

Пациентка оказалась молодой девушкой лет пятнадцати, в лихорадке, с сильным жаром и очень ярким свечением Сахастрары, которое Весне было знакомо. Это не было простой болезнью.

- Я немного знаю непали, - сказала знахарка, стараясь вспомнить этот странный язык, который ей довелось освоить во время обучения у одной непальской шаманки, которая посоветовала ей посетить Кайлас. - Яшви, я постараюсь тебе помочь, - сказала Весна и опустилась на колени возле матраса, на котором лежала девушка. - Сонгцэн, принеси нам, пожалуйста, еще воды.

Она заметила, что кувшин, который был в комнате, почти опустел. Сейчас Весна хотела понять, что происходило с Яшви в непростом пути, который сейчас стал лабиринтом.

Яшви не заметила, что в какой-то момент осталась одна, она была слишком погружена в себя и свое недомогание, чтобы замечать, что происходило вокруг, и лишь немного реагировала на собственное имя, произнесенное вслух. Эти звуки снова выдернули ее из мрачной глубины забытья на поверхность. Яшви открыла глаза, скользнув взглядом по лицу склонившейся над ней женщины и усилием воли попыталась удержать себя в ускользающем сознании.

- Пить, - с трудом разомкнув пересохшие и потрескавшиеся губы, слабо попросила Яшви. Она хотела выпутаться из одеяла, но, пока была в бреду, крутилась так, что навернула вокруг себя целый кокон. Под одеялом было жарко, без него - холодно, и она долгое время не могла никак понять, чего же ей нужно - раскрыться или наоборот, закутаться.

Шепотки стали тише, затаились на краю сознания, Яшви глубоко, но как-то судорожно схватила воздух, показавшийся ей обжигающе горячим, закашлялась. Невыносимо сложно было держать глаза открытыми, но она старалась, медленно, очень медленно моргая и лишь спустя долгое время снова открывая глаза, которые не могла сфокусировать на чем-то одном.

Сонгцэн даже не рассчитывал на такую большую удачу. Сифу Петрович говорила на непали, причем понятно, хоть и с сильным акцентом. Он послушно сбегал за водой и стал ждать новых распоряжений от знахарки.

Яшви немного приходила в себя, даже попросила пить, но Сонгцэн видел по ауре, что лихорадка никуда не делась, а в верхних чакрах был какой-то беспорядок.

- Когда мы подходили в Линь Ян Шо, Яшви слышала какие-то голоса, - сказал Сонгцэн знахарке.

Он считал, что это могло объяснить для сифу Петрович возможную причину состояния девушки, что для Яшви было полезнее, чем если бы Сонгцэн стал дожидаться её разрешения на этот рассказ. Сифу Петрович была шаманкой, она могла знать, что с этим делать, чтобы девушке стало лучше.

- Вам нужно принести что-то еще? - спросил Сонгцэн.

Весна взяла у Сонгцэна кувшин с водой и подала его девушке. Она помогла Яшви привстать и придерживала кувшин, чтобы дать возможность напиться. Объяснения Сонгцэна были лишними, знахарка лучше него понимала, что сейчас происходило. Это было испытание духов, тяжелое, но позволяющее открыть в себе новый дар. Ему бесполезно сопротивляться, если он тебя нашел, ты от него уже не сбежишь. Только в бред, сумасшествие или лихорадку.

- Яшви, ты сейчас на границе мира людей и мира духов. Тебе нужно услышать духов и вернуться сюда. Постарайся меня слышать, и я буду тебе помогать, - спокойно и медленно сказала Весна. - Сонгцэн, сбегай в мою комнату. На стене при входе висит бубен, а на комоде в деревянной шкатулке есть четки из черного граната, принеси все это, пожалуйста.

Девушка могла выйти только сама, но были способы ей немного подсказать правильный путь, чтобы инициация прошла легче. В Линь Ян Шо была особенная энергия, очень сильная, и её контакт с едва пробуждавшейся способностью слышать духов мог спровоцировать у Яшви начало этого перехода.

Она начала пить, едва к губам прикоснулся край кувшина и, захлебываясь от жадности, пролила часть воды на рубашку, в которой спала и которая без того была влажной насквозь. Она выпила бы и целый кувшин этой воды, и даже целое озеро Фева, если бы ей позволили. Стало немного легче, хотя бы пустыня во рту исчезла, и дышать стало проще, теперь воздух не прорывался в легкие раскаленным потоком из-за пересохшего горла.

Больше всего сейчас хотелось дать сознанию в очередной раз ускользнуть, чтобы погрузиться в небытие, которое могло бы ее избавить от лихорадочных метаний, но голос беловолосой женщины - Яшви никак не могла вспомнить ее имени - заставлял прислушиваться к словам, ею произносимым. Они были понятны, но с трудом, не потому что женщина говорила на непали с акцентом, а потому что Яшви было непросто заставить себя осознавать сказанное.

Она на границе, мир людей и мир духов. Нужно вернуться. Нужно услышать. Нет, сначала услышать, потом вернуться. Ей помогут. Помогут... Она невыразительно и невпопад кивнула и снова закрыла глаза, потому что держать их открытыми стоило ей немалых усилий. Под веки словно песка насыпали, и они казались тяжелыми, практически неподъемными. От большого количества выпитой воды ее начало мутить.

Она должна их услышать. Мертвых, который так много вокруг и которые во главе с многорукой тенью так настойчиво лезут к ней в голову. И тень тут как тут, снова замаячила впереди, уводя вперед между деревьями или столбами.

Сонгцэн верил в то, что сифу Петрович знала, что делала, и поэтому был готов просто делать все то, что она скажет. И пусть ему было неловко заходить в комнату мастера, он пошел в другой корпус, где нашел нужную дверь, а за ней и все то, что его просили принести - бубен и черные четки. Он почти ничего не знал о шаманизме, поэтому не мог толком предположить, что планировала делать знахарка. Он просто принес ей нужные вещи и не сказал ни слова, чтобы не отвлекать.

Сонгцэн не знал, оставаться ли ему в комнате Яшви, или лучше уйти, но все же остался на случай, если понадобится его помощь. У него не было срочных дел, он лишь планировал договориться о тренировках, которые мог бы вести сам. И сейчас его помощь могла оказаться куда нужнее здесь.

Он никогда не видел Яшви в таком виде. Она вся взмокла, волосы налипали на лоб, а на её лице было странное выражение, которое он не мог понять. И Сонгцэн не знал, мог бы он сам помочь ей, если бы не удалось позвать знахарку.

Девушка пила с жадностью и, насколько могла понять Весна, старалась слушать то, что говорили. Это был сложный путь, но неизбежный для того, кого избрали духи.

- Ты справишься, моя хорошая, - сказала Весна. - Они не хотят тебе зла, они просто объясняют на своем языке.

Подоспел Сонгцэн, и знахарка взяла у него бубен и четки. Она сложила четки вдвое и надела их на мокрую и горячую руку Яшви.

- Это поможет тебе их понимать, - объяснила Весна. - Сейчас я подыграю тебе, чтобы тебе было легче меня слышать и искать выход. Я буду рядом, пока ты не выберешься.

Инициация - тяжелое испытание, духи сильны, разум человека не готов к встрече с ними, тело человека слишком хрупко, чтобы сразу вместить такой опыт. Весна сочувствовала девушке и надеялась, что испытание окончится достаточно быстро. Судя по состоянию Яшви, она не первый час находилась в бреду. Весна взяла бубен и стала ритмично бить в него ладонью.

Когда на руку надели что-то постороннее, что-то показавшееся ей чересчур тяжелым, Яшви сначала попыталась стряхнуть с руки это что-то, даже не зная, что это, но заранее уже против него протестуя. Но ее усилия оказались совершенно бесполезны - что-то надежно обхватило запястье в два оборота, и стряхнуть его не представлялось возможным, особенно учитывая то, что она едва смогла приподнять руку над матрасом, на котором лежала. Но Яшви оставила эти трепыхания почти сразу же, как услышала громкие ритмичные, какие-то гулкие звуки, почти мгновенно вываливаясь из реальности в ту мрачно-серую, темную мглу, наполненную шепотками.

Он не знала, что ей нужно делать, оказавшись на чем-то, похожем на широкую тропу, уводящей вдаль, между двумя ровными рядами чего-то, похожего на стволы деревьев без крон или какие-то каменные столбы необхватной толщины. Неясная многорукая тень впереди замерла, покачиваясь, как марево зноя над раскаленным песком, со всех сторон вновь накинулись чужие голоса, на разный лад шепчущие что-то свое. Как сквозь вату доносились гулкие звуки бубна, и многорукая тень пританцовывала, попадая в такт этим ударам. Шепотки стали громче, звучнее, присоединяясь к ритму и вторя ему, и Яшви пошла вперед, нет, побежала, уверенная, что сейчас сможет, наконец, догнать многорукую тень, чтобы понять, кто она и что ей нужно. Она вдруг осознала, что все эти шепотки на разные голоса, интонации, вся эта какофония звуков принадлежит ей, этой многорукой тени, которая манит за собой, и хочет запутать, словно играет, как кошка играет с мышкой.

Яшви летела вперед быстрее самой быстрой стрелы, настигла, подскочила ближе - и упала прямо в объятия многорукой плоти, выкрикнув громкое ОХИН! Многочисленные руки сомкнулись на спине Яшви, и тень вошла в ее тело, забирая с собой и шепотки, и тропу, и деревья-столбы, и мерный звук бубна, и весь этот мир со всеми его душами и духами, которым нужно было стать кому-то нужным.

Сонгцэн был лишь зрителем, он мог только смотреть за тем, что происходило в ауре Яшви и пытаться понять, что делала сифу Петрович. Но он понял, что переживает за девушку. Ему было важнее всего, чтобы она пришла в себя, а не то, что там творилось с шаманизмом, который в ней открывался. Он надеялся, что все это пройдет без последствий для здоровья Яшви, и уверенность сифу Петрович внушала оптимизм.

В какой-то момент волнение в ауре Яшви сменилось, но Сахасрара засияла ярче прежнего. Сонгцэн сел на циновку, на которой предполагался матрас для соседки Яшви. Он не подходил ближе, чтобы не помешать тому таинству, что происходило на его глазах. Сонгцэн даже подумал, что все же стоило выйти на веранду и ждать там, он бы услышал, если бы его позвали на помощь. А сейчас было глупо что-то спрашивать у знахарки, мешая таинству шаманской инициации.