Полуночные тени

Алахчит, немного помедлив, кивнула в ответ на вопрос, надеясь, что ее было видно за пламенем костра, от которого шло согревающее тепло. Что бы ни происходило в мире, это пламя будет гореть, и у этого пламени каждый сможет сказать то, что думает. Так было заведено при ее отце, и Алахчит считала, что должна продолжить эту традицию.В память о нем.

- Я почти тебя не знаю, - призналась она. - И если мы начнем узнавать друг друга после свадьбы, не будем ли мы со временем считать ее самой большой ошибкой в своей жизни, когда поймем, что не можем быть вместе. Что это вовсе не любовь, как может показаться, а просто...чувство?

Она же должна испытывать что-то особенное, чтобы понять, что Санджар-гуай - тот самый Лис, который ей нужен и с которым она хочет быть. Алахчит была бы не против проводить с ним вечера, разговаривать у костра обо всем на свете, прогуливаться возле озера верхом наедине, но не когда на горизонте маячила необходимость дать ему какой-то окончательный ответ. Либо согласиться, а потом страдать от того, что слишком поспешила, либо отказать навсегда, и корить себя за то, что не попыталась даже узнать его получше.

- Позвать лекаря? - предложила она, услышав, что плечо по-прежнему болит.

- Нет, не нужно, - ответил Санджар. - Не уходи.

Ему было сложно разглядеть лицо Алахчит за всполохами костра. Но он чувствовал, что они наконец-то начали друг друга понимать. И был благодарен этому вечеру за эту возможность. Обида отступала, как только он начал слушать, не оставаясь наедине с собственными мыслями.

- Что нам мешает узнавать друг друга сейчас? - спросил Санджар. - Мне кажется, сегодня я узнал больше, чем за все время до этого.

Он поднялся со своего места и пересел ближе к Алахчит. Так, чтобы видеть её не через пламя костра, но достаточно далеко, чтобы её не касаться. Боль в плече была терпимой. Он с ней смирился, и сейчас вышел на ту стадию восстановления после раны, когда замечал, что с каждым днем к нему возвращается больше некогда привычных возможностей. Хотя все еще не знал, как удобно лечь спать, чтобы не бесила невозможность лежать на правом боку.

Она промолчала, не став настаивать. Зайчихи были хорошими целительницами, но в их картине мира женщина существовала только будучи рядом с мужчиной. И Алахчит невольно стала свидетельницей разговора между Навчин и Заирой, где первая убедительно втолковывала своей молодой ученице почаще мелькать перед глазами хана, глядишь, и обратит на нее внимание. Алахчит была вынуждена признать, что посмотреть там было на что, до сих пор не могла отделаться от мысли, что на фоне Заиры выглядит как худенький угловатый подросток, как бы ни старалась гордо разворачивать плечи.

Санджар пересел ближе. И сейчас, когда злость и обида, всколыхнувшиеся было с его приходом, уже успокаивались, она снова чувствовала, как торопливо бьется сердце. Тут же подумала, что уже поздно и пора возвращаться в гэр, но это выглядело бы как трусливое бегство после того, как она сама сочла возможными отношения между ними. Она вдруг растеряла все свои слова и не знала, о чем говорить.

- Что ты узнал? - все же просила она, потому что это было лучше, чем ничего, а она хотела послушать, какой ее видят другие люди, когда она совсем не похожа на Великого Хана.

- Что ты способна злиться. И что я неправильно тебя понимал, - сказал Санджар. - Я ждал, что ты снова придешь, а ты злилась, что я снова спрошу о свадьбе.

Он внимательно смотрел на Алахчит. На то, как отблески костра отбрасывали тени на её лице и отражались в её темных глазах.

- Чего хочешь ты? - спросил Санджар, глядя на неё.

Сейчас он подумал о том, что ей было сложно. Потому что она была Великим Ханом Орды, у которой не было толком ничего. Юная девушка, которая могла чуть больше, чем другие ханы. Но которой тоже было сложно и страшно. Которой нужно было знать, куда идти дальше. Он помнил, как не по себе ему самому было стать ханом. После предательства и смерти отца, после того, как племена объединились в Орду. Когда он понял, что от его решений зависели люди. А Алахчит было сложнее. И одной из причин, почему он отдал свой голос ей, был то, что он боялся этой ответственности. А она её приняла.

Алахчит хотела еще добавить, что она не только может злиться, но и обижаться не хуже ребенка, которому обещали, но не выполнили в силу каких-то внешних обстоятельств, которые он не хочет и не готов принимать, потому что для него они несущественны. Но она была старше, пусть не так сильно, а, значит, должна была быть умнее и мудрее. А это у нее совсем не получалось.

Она задумалась, но не смогла сразу придумать, что ответить, потому что не ожидала подобного вопроса. Да и уже много времени почти не думала о том, что хочется ей, скорее о том, что будет правильнее для Лис и какая от всего этого будет польза не для нее, а для кланов.

- Чтобы разведчики поскорее вернулись с добрыми новостями, и Орда отправилась на новое место, - наконец сказала она. Сейчас это составляло ее самое сокровенное желание, потому что от этого зависело будущее Орды. Ей казалось, что окажись они на новом месте, все как-то сразу поменяется, станет даже в чем-то лучше. Будет ясно, куда двигаться дальше, в каком направлении развиваться, чтобы убрать все слабые стороны и укрепиться в степи. Может, она и правда делает недостаточно для кланов, и нужно сосредоточиться на озвученных Санджаром проблемах.

Она думала, что не ожидала предыдущего вопроса, но следующий заставил ее только удивленно выпрямиться и приподнять брови. Алахчит вопросительно посмотрела на Санджара, словно надеясь, что он пояснит, что он имеет в виду, потому что вопрос застал ее врасплох.

Он был ранен, его одолевала боль в плече, а Алахчит все еще неловко чувствовала себя рядом с Санджаром в том числе потому, что сердце колотилось в груди, как загнанная в клетку птица. Это ощущение было приятным, но она не ждала, что можно сделать что-то еще. Она и так сидела возле яркого и теплого костра, неподалеку от мужчины, к которому что-то испытывала. Зачем делать лучше что-то, что уже и так хорошо?

- Ничего, - сказала она, поправляя сползающую с плеч тяжелую медвежью шкуру. В ней она чувствовала себя даже в какой-то степени в безопасности. Она не боялась Санджара, просто...в шубе было все же как-то уютнее и спокойнее. - А что мне стоит от тебя ждать?

Только опять не предложения замужества, пожалуйста, потому что еще одного такого разговора она точно не выдержит.

Санджар кивнул и задумался. Он понял, что Алахчит не хотела, чтобы он был навязчивым. И что она боялась его попыток снова позвать её замуж в ответ на любое проявление внимания. Хотя оба вроде договорились, что свадьба им не была важна.

- Я хочу, чтобы у тебя была возможность узнать меня лучше, но я не знаю, что ты не сочтешь навязчивостью, - ответил Санджар.

Алахчит куталась в тёплую шкуру, хотя у костра не было холодно. Она будто хотела от него спрятаться. Он задержал взгляд на её губах чуть дольше, чем было бы прилично, и почувствовал, будто догоравший костёр стал жарче. Кого он обманывал, когда говорил, что обижен на то, что Алахчит не видит в нем друга? Он надеялся, что она даст понять, что чувствует к нему нечто большее, а не только скажет, если вдруг передумала со своей симпатией.

Он был одержим. Когда несколько дней он не занимался делами, и было слишком много времени на одни и те же мысли, они были заняты Алахчит почти все время. И сейчас для Санджара было неудивительно, что он нашёл повод обидеться, потому что её не видел.

- Я думаю, будет достаточно просто не заводить разговор о свадьбе, - поразмыслив, ответила Алахчит. Навязчивостью для нее казалось все, что продолжали делать после ее просьбы прекратить. И для нее было достаточно, если тему закрывали, когда она считала ее закрытой или исчерпанной. - Если для меня что-то будет неприятно, я скажу об этом.

Алахчит не боялась говорить правду, когда считала это необходимым. Потому что лучше так, чем умалчивать и пытаться обойти острые углы. Это не политика, где нужно быть крайне осторожной. Ей просто хотелось быть собой, чтобы в ней видели не Великого Хана, а просто Алахчит, какой она была до всего этого. Но сейчас она не могла понять, где кончается ее роль Хана и начинается роль просто обычной женщины, чтобы переступить это разделение и вела себя скорее как Хан.

От его взгляда бежали мурашки, так что в шубе становилось нестерпимо жарко. Алахчит оставила шубу и придвинулась ближе к Санджару. Подняла руки и захватила тонкую прядь его волос на виске, начав заплетать косу.

- Мне было неприятно понимать, что Заира все это время была возле тебя. Хоть она и хорошая целительница.

Санждар улыбнулся, когда Алахчит пересела ближе к нему. Его устроил её ответ, ему казалось, что после этого разговора они начнут понимать друг друга чуть больше. Его удивило, что она честно сказала о зайчихе, которая помогала ему в эти дни. Алахчит ревновала и призналась в этом прямо.

- Я велел ей больше не приходить, - ответил Санджар. - Я благодарен ей за помощь, но Навчин-ханум слишком хочет её сосватать.

Заира была довольно яркой девушкой, но Санджар был не дурак, чтобы не видеть, что она каждый день наряжалась и красилась перед тем, как прийти к нему. Женщины Лис наряжались на праздники, но ему было довольно сложно представить, чтобы кто-то румянил щеки и надевал красивые наряды перед тем, как перевязывать раненого.

К тому же Заира видела в нем хана богатого племени. Она болтала почти всё время. О том, что ханом, наверное, быть сложно, о том, что его кузен раскомандовался в эти дни в племени. Санджар уставал от её внимания и болтовни с нетерпением ждал, когда сможет обходиться без её помощи. Благо плечо - не нога, и он смог ходить почти сразу как немного унялось головокружение.

У Санджара были длинные гладкие волосы, которые наверняка мешались ему, если их не убирать. Многие кочевники носили длинные волосы, заплетая их в косы или собирая в длинные хвосты, и для Алахчит это было привычно. Некоторые считали, что в волосах, как в лошадиной гриве, кроется сила, которой можно лишиться, если их обрезать. Конечно, это было всего лишь поверьем, но Алахчит нравилось перебирать темные длинные пряди, превращая их в тонкую косу.

- Их обычаи отличаются от наших, - заметила она, - женщины хотят поскорее выйти замуж. Они думают, что без мужчины женщина ни на что не способна. Только врачевать, рожать детей и вести хозяйство.

Для Лисиц навязывать другим свое мнение было недопустимо. Если женщина не хотела выходить замуж, а хотела учиться обращаться с оружием и участвовала в боях наравне с мужчинами, никто не начинал говорить ей, что это не женское дело. Но никто и не препятствовал тому, что женщина отказывалась владеть оружием и посвящала всю себя семье и быту. Все от этого только выигрывали, потому что каждый занимался тем, что ему было интересно.

У Санджара по спине бежали мурашки от того, как пальцы Алахчит заплетали его волосы. От этого было сложно сосредоточиться на разговоре. Сейчас, когда он не мог причесываться сам одной рукой, он ходил довольно растрепанным: степные ветры мгновенно путали волосы, которые не были собраны. А обрезать их, когда мешаются, было плохой приметой, и стоило просто потерпеть несколько дней, когда правая рука начнет слушаться не хуже левой.

- Они слишком доверяют своим мужчинам, - сказал Санджар. - Но те оказались неспособны защитить их от шакалов.

И сейчас многие зайчихи уехали с Лисами как знахарки для того, чтобы найти покровителей среди Лис. Только вот схватки с шакалами оставили не так много лисов живыми, а еще меньше из них искал и себе жен среди чужого племени. Санджар был не единственным, кто не мог понять, что хорошего в отношениях с человеком, который видит в тебе покупателя, а в себе - товар.

- Я сейчас не могу сам собрать волосы, и они путаются, - признался Санджар, усмехнувшись, и снова взглянул на руки Алахчит.

- Если они не воевали веками, они не начнут воевать сейчас, - Алахчит пожала плечами. Зайцы жили скрытно, малочисленно и в таких дебрях лесов и степей, что их непросто было обнаружить. Им было проще попрятаться в норы и пересидеть нападение в надежде, что их не выкурят, чем защищаться открыто. Алахчит не понимала такого образа жизни, ведь так каждое нападение разбойников может оказаться для деревни зайцев фатальным. Лисы старались не ввязываться в открытые военные конфликты, но могли дать отпор даже когда численно противник значительно их превосходил.

Алахчит перетянула тонкую косу, которая захватывала волосы над виском и немного лбом - там, где чаще лезло в лицо - тонким шелковым шнурком, оставив длинные концы и пересела по другую сторону, чтобы заплести вторую косу.

- Я всегда заплетала волосы отцу и брату, - сказала Алахчит. - А в детстве залезала на колени к дядьке Оронару и пыталась заплести ему усы. Он всегда, сколько я себя помню, носил их такими длинными. Конечно, у меня ничего не получалось.

Хоть они и были длинными, но не настолько, чтобы можно было их во что-то заплести. Она обычно их просто путала, он ворчал, а она, хохоча, убегала прятаться за отца.

- Спасибо, - сказал Санджар, когда Алахчит закрепила косу и пересела плести вторую.

От того, что она была так близко, было жарко, и лишь ночная темнота скрывала румянец на щеках Санджара. Он вспомнил, как Алахчит поила его водой в первый вечер, и понял, что был несправедлив. И в то же время подумал, что она не так просто отослала зайчиху.

- Я плохо знал Хубилай-хаана и практически не знал Сорхоншара, - сказал Санджар. - Но слышал, что они были людьми достойными. Мне жаль, что их время уйти наступило так рано.

Получалось, что кроме дядьки у неё и не осталось никого из близких. А Оронар-гуай не был похож на человека, которому можно излить душу. Яшви Угдан мало времени проводила в Монголии, будучи непальской принцессой.

- Мне кажется ты - единственная Лиса, которая не боится Оронара-гуая, - добавил Санджар. - Когда я был мальчишкой, и ханы собирались на совет, мы боялись сунуться к шатру, который он охранял. Говорили, он может выбить дух одним подзатыльником.