Лети, лепесток

Какая прелесть. Мотидзуки вместо того, чтобы укрыть одеялком свою собачонку, отчитывает ее. Яреци хмыкнула и почувствовала, что ярость никуда не хочет отступать. Это было бы странно, но не сейчас. Сейчас не было никакого страха, что ее могут лишить мастерского статуса, да и выгнать из монастыря. Она уже научилась жить сама, не прося ни у кого помощи и не помогая никому. Если ее выгонят, то она просто уедет обратно. Конечно, придется унижаться перед Питером, но разве не это она делала с семнадцати лет, когда узнала о беременности? Дальнейшая ее жизнь была только с унижениями, и девушка уже привыкла к этому. Она не имела права ни на что, даже поехать к папе. Потому что папа, такой плохой, решил работать в Японии. Тору же ненавидел свою семью, страну, бывшего тестя, и поэтому Яреци приходилось только мечтать о том, чтобы повидаться с папой.

Тору мог оставить дочь Джуну, Маргарите, кому-то еще, а она... не могла даже поехать к папе. Зачем одной летать, если они были как бы семьей? Зачем вообще думать о папе или маме, если сам Тору не вспоминает свою семью?

Яреци хмыкнула - забавно, когда Тору ее бросил после истории с сектой, то сразу же приехал в Японию. И сразу у него стали нормальные отношения с родственниками, и никто его не хотел убить. Очень забавно.

- Ах да, - хмыкнула Яреци, посмотрев на Джуна, потом опустив взгляд на девушку, которая сидела на корточках. - Забавно. Впрочем, если так решит провидение, то хорошо. Здесь стало слишком много Мотидзуки. И воспитай, пожалуйста, свою, собачку, что не надо всем подряд говорить, что она Мотидзуки. Если бы она просто уступила дорогу, ничего бы этого не было. А на слова бросаться кулаками - это неправильно. Хотя да, вы же меня ни во что не ставили, поэтому да, я же, наверное, должна преклоняться перед вами.

Яреци говорила слишком спокойным тоном. В голосе был холод, ненавистный. Она переводила взгляд на Джуна и девчонку. Интересно, что будет дальше. Ее выгонят? Так и пусть. Она пойдет в деревню, что-нибудь продаст, а на деньги купит билет и улетит. Не нужен ей этот монастырь, где все живут по законам Мотидзуки. Может, им там поклоняются уже?

Оправдания Хины не впечатляли, больше напоминая рассуждения сцепившейся с одноклассницей ученицы средней школы. Но Джун и ожидал чего-то подобного, а потому продолжил бы и дальше гнуть свою линию, если бы не одно "но". От его внимательного взгляда не укрылась маленькая искорка, поджегшая листочек бумаги, идентифицированный как офуда, и неоднозначная реакция девушки на подобное происшествие. А точнее, явное непонимание, что не только недавняя оппонентка способна пылкать огнем, как знатный Бармаглот. И с этим надо было как-то разбираться и, судя по всему, именно ему, поскольку желающие нянчиться с новой Мотидзуки даже и не думали строиться в очередь к потенциальной ученице.

- Произошедшее мы с тобой еще обсудим, - пока не были решены все проблемы с Яреци, Джун предпочел ограничиться общей фразой, чтобы не запутывать ситуацию еще сильнее, после чего все внимание переключил на бывшую родственницу.

- Яреци, - если раньше Джун старался смягчать свои слова, то сейчас, признав полнейшую неэффективность попыток достучаться до разума окончательно погрузившейся в свой альтернативный мир девушки, позволил себе открыто выражать мысли. - Перестань поливать грязью других людей и посмотри на себя. Сейчас ты свободна от всяких там Мотидзуки, но почему-то не лучишься счастьем. Может, дело в том, что ты сама и виновата в большей части своих проблем? Прими, наконец, что все вокруг не вращается вокруг тебя и живи себе спокойно, как пожелаешь. А если не получается, сходи в лазарет и поговори с опытными врачевателями. Есть вариант, что происходящее с тобой лежит как раз в сфере их компетенции.

Пожалуй, первый раз Джун горовил с девушкой так грубо, намекая на ее проблемы с головой. Да еще и при наличии свидетельницы в лице ученицы. Но в данной ситуации он просто не сдержался, чтобы не высказать свои мысли прямо. На его взгляд, с каждым годом Яреци вела себя все страннее, выдавая совершенно дикие и нелепые рассуждения, базирующиеся на какой-то антилогике. И все бы ничего, но ее сегодняшняя агрессия напомнила шаману историю бабки Цэрин, чье прогрессирующее безумие привело к смерти нескольких человек, включая ее собственную, а через многие годы изломанной психике несчастного мальчика-шамана. И ему совсем бы не хотелось, повторения даже десятой части того ужаса уже с его собственной семьей по причине како-нибудь упущенной сейчас шизофрении.

Конечно же, Хидна - никакая не Мотидзуки. Она и сама это хорошо понимает. Но не этой Фернандез Яреци ей указывать, перед кем, как и когда себя называть. Не ей решать, достаточное ли количество носителей фамилии Мотидзуки в любом статусе - например, Доминика-доно, жена сенсея, свою фамилию не сменила, насколько хафу было известно, - так или иначе обитает в монастыре. Не ней подвергать сомнению решение Джуна принять безымянную девушку под своё крыло. И вообще... может быть, прошлая жизнь Хидны - той, кем она была до момента, когда очнулась недалеко от незнакомой тогда деревеньки по пути к Храму, будучи не в состоянии даже дать ответ на простой вопрос "кто я?" - так и останется затерянным в непроглядном тумане небытия? Случись подобное, хафу, уже привыкшая к новому статусу, готова прожить остаток жизни, идентифицируя себя Хиной и впредь, да ещё десять раз усомнится, если кто-либо станет утверждать, что был с ней знаком "до", просто нужно хорошенько покопаться в памяти. Теперь она Мотидзуки Хина, и точка!

- Как... как скажете, сенсей. Но я сразу уступила ей дорогу. А позволять оскорблять вас кому бы то ни было, да, я не намерена, - очень огорчённая тем, что умудрилась доставить Джуну проблем, но в то же время искренне не понимая, что сделала не так, даже с учётом явного несоответствия её поступка правилам поведения в монастыре, младшая Судзуки поднялась с колен на ноги и наклонилась за коробочкой с принадлежностями для письма. Своих намерений на её счёт Мотидзуки-сан не озвучил, извиняться перед наглой брюнеткой не потребовал, но и на все четыре стороны не отпускал: хафу ограничилась виноватым поклоном учителю и, понурив голову, отошла в сторонку, даже не взглянув на ту, по чьей вине она, возможно, упала в глазах наставника, защищая честь его фамилии.

Верхняя область живота, где-то под смыкающимися рёбрами, продолжала вести себя подозрительно. Расстроенная девушка поскребла пальцами руки, свободной от деревянной коробки, куртку чуть ниже груди, не прислушиваясь намеренно к чужому разговору, но и не витая в облаках: чёрт поймёт эту ненормальную, вдруг она ещё и на Джуна посмеет накинуться? "Сейчас свободна от всяких там Мотидзуки"... она что, когда-то была частью семьи?!

- Ну так иди и жалуйся, - фыркнула девушка. Господи, да лишат её мастерского статуса, выгонят из монастыря, тем лучше. Она уедет и не будет слышать эту фамилию, от которой ее уже тошнит. Она ненавидит ни эту фамилию, ни людей, носящих эту фамилию. Их стало слишком много.

- А ты, - она бросила взгляд на девушку, которая как собачка заискивающе просила прощения у своего хозяина - отвратительно и мерзко, - не забеременей от них. А то они ребёнка оставят себе, а тебя выгонят, если ты не буедешь сидеть тихо и ублажать их.

Решив, что и так сказала слишком много, Яреци, чья ярость стала более сдержанной, несмотря на эмоции и слова, брошенные Джуном, развернулась и направилась дальше. Ей больше не о чем было говорить с ними. Мотидзук стало очень много, и надо проваливать из этого монастыря. Она не будет ни о чём жалеть. Не будет. Никогда. У неё другой путь, не связанный с этими Мотидзуками, интересный и полный счастья. Она уйдёт, и они будут спать спокойно.

Единственное, о чём она жалела, и сейчас, когда ярость потихоньку угасала, что происходило по мере отдаления от Джуна и его собачки, так это о том, что никто ей не помог, когда она была в опасности. Самый близкий на тот момент человек ее бросил, сказав, что она не нужна ему больше, что он не хочет ее знать. Он не знал, что после этих слов она вскрыла себе вены, но ее спас Маркус. Тору многого не знал и, кажется, не простил ей того, что в тот день Кимико убежала из сада и чуть не попала под машину.

Яреци продолжала свой путь, отдаляясь от собеседников. Магия огня грела, что было странно. Они приняли друг друга, надо теперь жить с этим.