Путь монаха не всегда ведет к просветлению

Это случилось утром... Или днем? Ну да это не имеет значения. Было холодно, значит, зимой? Хотя могло быть осенью или весной. Хотя это тоже не важно. Светило солнце, не давая тепла (достаточно тепла), о да. И был монастырь, мда. Вход в него был обозначен удивительной, как танцующий коала, аркой. И у путников она вызывала благоговейный трепет - как танцующий коала. Или чуть поменьше. Казалось, что за ней можно найти Ответ. Знал же его тот коала.
В общем, ничего примечательного. Рядом с воротами валун и пара деревьев. И ни души. Если конечно не принимать во внимание души валуна и деревьев. Наверное, когда-то они были людьми. Или арбузами. К храму вела горная дорога, и где-то вдалеке, почти в самом низу, появилась маленькая черная точка. Постепенно точка из маленькой становилась все больше, превращаясь в согбенную фигуру. Цвет, правда, менять она не желала.
Спустя еще часа полтора, а может быть, и больше, человек - ну и что, что не похож - одолел почти две трети горной тропы. Сопровождаемый солнцем, ветром, потоками энергии Вселенной, Буддой, деревянным стуком и стадом разношерстных черепах, монах непоколебимо ковылял по каменистому пути, тяжело опираясь на трухлявую кривую ветку. Был он либо очень стар, либо... Нет, других вариантов быть не могло.
Добравшись наконец до ворот, еще примерно через полчаса, старик, не сбавляя темпа (невозможно сбавить темп, при котором даже черепахи от тебя не отстают) подошел к створкам и замер. Его панцирные спутники расположились вокруг. Словно в театре Кабуки, все они вдруг перестали двигаться.
Раздался звонкий перестук, словно знаменуя смену действия. Это монах дважды топнул деревянными гэта. Черепахи зашевелились и затеяли какую-то возню. Через пару минут под колоколом вяло копошилась живая черепашья пирамида. Старик с пятой попытки забрался на своих вассалов (четыре раза он молча падал на спину и так же молча барахтался, пытаясь встать на ноги), и только тогда его маленькая короткопалая ладошка смогла достать до язычка колокола. Раздался звон, почему-то очень не понравившийся живом постаменту, и черепахи расползлись в разные стороны. Монах опять грохнулся оземь, и подниматься не торопился. Выражение его изборожденного морщинами лица не потеряло своей невозмутимости, но теперь это была обиженная невозмутимость.

Новый год в Китае - это, конечно же, не так круто как самое настоящее Рождество в Англии, но если учесть то, что жизнь в монастыре очень скупа на какие-либо события, то этому празднику Оливия радовалась, словно вернулась в детство. Не собиралась подарков дарить, и не собиралась их получать, однако наслаждалась праздничной атмосферой и всеобщей суетой.
В данную конкретную секунду, Оливия направлялась к главной площади, едва ли не приплясывая от воодушевления. Ей хотелось поскорее придти к нужному месту, отыскать Кораева, Адельку, своих друзей, и как следует повеселиться. Ну, точнее, как следует повеселиться по меркам монастыря. Потому что... потому что монастырь, и этим всё сказано.

И когда до пункта назначения осталось идти всего-ничего, до слуха вдруг донесся звон колокола, и, если очень сильно подумать, Лив могла придти к выводу, что это колокол звонит у ворот, а значит к ним в такой час кто-то пожаловал. И нет бы идти дальше по своим делам, предоставить встречать новенького кому-нибудь другого, но... как говорится, любопытство кошку сгубило. Англичанка остановилась, потратила какие-то доли секунды для размышления, а затем направилась прямиком к главным воротам. В такие момент она могла только радоваться тому, что сознание тщательно защищено ментальным щитом, потому что сознание в сотый раз нарисовало её очаровательного высокого брюнета, чуть-чуть накаченного, белозубого, с голубыми глазами... Черт знает, зачем он Лив был нужен, для эстетического удовольствия наверно, но всё равно её ждало разочарование.
- Уоу, - вырвалось прежде, чем Лив успела закрыть себе рот руками. Она остановилась, и теперь растерянно взирала на строго-престарого... старика, сидевшего прямо на земле. И не то чтобы она пожалела, что сюда пришла, но все-таки высокие брюнеты ей нравились больше, да и старости, если честно, она побаивалась. Не зря же врачевание развивала, чтоб зацепиться за молодость и подольше не отпускать.
- Э-э-э... Добрый вечер. А чего вы на земле сидите? Вам наверное... холодно, да? - девушка подошла ближе к старичку, и озадаченно почесала затылок. Говорила она на китайском хотя бы потому, что думала на этом языке, и в моменты растерянности ругалась/причитала на нём же, так что фраза вырвалась случайно. Осторожно, чтобы монах не заметил, а он всё равно заметит, Оливия поглядела себе за спину. Может кто-то придет сюда еще и спасет её?

"Как быстры обитатели сего монастыря. И красавицы, одна к одной. Хееехехехе..."
Старик, нисколько не чинясь, принял предложенную помощь. Будь он молод и хорош собой, и то дважды подумал бы перед тем, как отказываться. Утвердившись на ногах и поправив висящий через плечо тюк, монах подслеповато сощурился, рассматривая своих спасительниц. Сие действо превратило его и без того едва видимые глазки в две полоски, слившиеся с паутиной морщин по всему лицу. Из-за скрюченности почтенному Огаве пришлось бы задирать голову, чтобы рассмотреть лица девушек, а это было бы несолидно и неудобно. Поэтому старик со всем тщанием, эдак с минуты две, изучал сначала бюсты, затем талии, а потом ножки местных жительниц. Вроде бы остался доволен увиденным, хотя по его лицу понять что-либо вообще довольно трудно.
Закончив осмотр - наконец-то! - монах все же задрал голову, поднял правую руку ладонью наружу на уровне плеч в приветственном жесте, набрал полную грудь воздуха, открыл рот и...
...закрыл его. Понаблюдал за реакцией девушек. Снова глубоко вдохнул, отчего его тщедушное тело даже немного прибавило в размерах... задумался о чем-то и снова ничего не сказал. Черепахи, расползшиеся по площадке перед воротами, не хихикали только потому, что им не позволила природа.
Наконец, когда уже никто не ждал, старик вдруг согнулся чуть ниже и тихонько прошептал-прошипел на китайском с небольшим акцентом:
- Мое имя Огава. Спасибо вам.
Подумал немного и выдал совсем уж что-то не то:
- Две кошки -
Черная и белая.
А столько разницы.

Когда Оливия повернула голову и увидела, то едва не взвизгнула от радости: совсем рядом была Цирилла, и она была должна, нет, просто обязана помочь. К Цири Лив относилась очень хорошо, даже немного восхищалась ею, и до сих пор не могла забыть их разговор у озера, когда женщина предложила ей просто неоценимую помощь. И сейчас, когда Хамфри находилась в крайне растерянном состоянии, помощь ей опять же не помешала бы.
Лив всегда думала, что есть в старости что-то пугающее и отталкивающее. Она не любила ездить к бабушке с дедушкой, когда была маленькой, этот странный запах старого тела отталкивал, вызывая чувство сродни брезгливости. И хотя англичанка прекрасно понимала, что так думать плохо и не правильно, она в то же время не отрицала того, что никогда не была примерной девушкой, которая опирается на моральные принципы. Вроде как оправдание.

Поймав взгляд блондинки, Лив с трудом удержалась от горестного вздоха, но все-таки подошла ближе и тоже подала старичку руку, дабы ему было проще подняться. Когда же Огава на ноги все-таки поднялся, то оказался таким низеньким, что даже Хамфри, которая считала себя едва ли не гномом мелким, оказалась выше. И от чего-то старик даже не думал поднимать голову и смотреть им в лицо, у него были видимо какие-то свои мысли, интересы, а Оливии показалось, что она прямо таки чувствует на себе внимательный взгляд. Этот самый взгляд заставил напряженно поежиться и сложить руки на груди, как бы закрываясь. В глубине души девушке жутко хотелось развернуться и сбежать на праздник, потому что иногда она была самой настоящей трусихой.
- А меня Оливия, - и ей даже удалось улыбнуться, изображая добродушие и удовольствия от знакомства. - А это Цирилла.
Дальнейшие слова, про кошек, Хамфри очень даже удивили, и беспомощно взглянула на блондинку, кажется решив, что теперь будет молчать. Самым наглым образом Лив спихнула все обязанности встречающего на Цири.