Сердце, вечность и коньки

Матвей редко ощущает необходимость куда-то пойти и там начать вкалывать, что руками, что головой – по большей части потому, что парень живет в уверенности: у него пока и так все отлично, лишний раз дергаться не надо. Но время от времени Болотов вспыхивает уверенностью, что идти и делать надо, раззадоренный или любопытством, или собственными успехами на каком не то поприще. Сейчас случай однозначно из второй когорты, успехи вышагивают стройной чередой, позволяют себя рассмотреть и даже потрогать, и в кои-то веки Матвей не пытается отъехать на "я бездарное бревно, не ворошите меня", а даже ровно наоборот, сам рвется пойти, сделать, доказать и достичь. И с этой целью ходит по пятам за мастерами – узнать, у кого мозг еще не вскипел от бесконечных прорицаний, которые ученики в последнее время почему-то требуют чуть ли не через раз, и кто готов повозиться с еще одним учеником, пока ученик горит и сам тоже готов. Матвей себя знает прекрасно – желание расти макушкой к небесам может очень быстро выдохнуться, и тогда парень опять будет считать, что у него и так все расчудесно и нечего дергаться.
Да и потом, откровенно говоря, пламя энтузиазма изначально не слишком мощное, на роже отсвечивает плохо. По роже у Матвея не видно, что он на учебу настроен настолько, насколько вообще в состоянии сам себя настроить.
Заходя в храм, Болотов шутливо подумывает о том, что можно бы уже потихоньку и на зимовку сюда переезжать – больно уж часто парня сюда заносит, то на урок, то на дежурство, то еще зачем, уже практически как дом родной, можно с закрытыми глазами от угла до угла пересечь. Матвей глаза все же держит открытыми, не бравируя, доходит до комнаты для занятий и просовывает в дверной проем лохматую голову, проверяя, есть уже кто или пока все в отлучке и вообще нормальные люди так быстро и с такими выпученными глазами на уроки не бегают.

Матвей вовсе не ожидает, что со своей умеренной коекакостью в подходе ко всему подряд он ухитрится прийти раньше мастера Грей, пусть даже всего на какие-то копейки минут. Поэтому парень ещё успевает недоуменно повести очами по пустой комнате – как, мол, это так получилось, не ломайте мне картину мироздания – прежде, чем слышит голос мастера у себя за спиной.
А, так вон оно в чём дело.
Матвей немедленно вытягивает башку из комнаты и разворачивается через левое плечо, ухитряясь одновременно этим движением откатиться от дверного проёма, освобождая Цирилле проход. Своей головой уже проверил, что в комнате никаких опасностей для жизни и здоровья не предвидится, теперь можно и даму вперед пропускать.
– Здравствуйте, – невозмутимо говорит Матвей, как будто ничего такого не случилось и это не он тут только что полчаса тупил в дверях, раскорячившись в проходе. И на полном серьезе докладывает: – Голова нахлобучена на туловище, как ей положено. Со всеми нужными частями внутри, к бою готова. Хотя по ней, конечно, пока не слишком видно.
Судя по свидетельствам некоторых девчонок, не будем тыкать пальцами, по Матвею вообще частенько много чего не видно. Даже не о способности к подвигам речь – чёрт бы с ними, с подвигами, вот когда по тибетским горам начнут табунами скакать драконы, тогда и поговорим на эту тему, – а о чем-то вполне себе бытовом и притом очень важном. Парень, правда, не спешит начинать меняться к лучшему и начинать искрить отсветами положительных качеств. Он с такой рожей уже двадцать лет живёт, страшная сила привычки давно его зажевала и поглотила. Да и вообще, странно бы было заходить в комнату и сразу с порога начинать семафорить прописанными на лбу ТТХ.