Не очень удачное начало дня.

Цирилле приснилось, что ей стало плохо. Собственно, она и проснулась оттого, что ей стало плохо. Только вот сквозь мучительное пробуждение стало понятно - не с первого раза, конечно - что плохо на самом деле, а вовсе не во сне. Голова была чугунной - иначе не скажешь. И при этом абсолютно пустой. Чего уж там такого лежало тяжелого (опилки, наверное), Цири не знала, и мысль о том, чтобы хоть капельку подумать - вызывала у нее приступ панической тошноты.

Цири открыла глаза - они заболели, и еще в них, кажется, кто-то добрый насыпал горку песка. Цири закрыла глаза. Стало раскачивать, как на корабле в сильный шторм. Цири сунула нос под одеяло - сразу стало душно, и тошно, и плохо, и вообще. Англичанка вяло всунула голову наружу - показалось, что в комнате кто-то сдох вот уже недели две как и успел вполне замечательно протухнуть. Одеяло было какое-то тяжелое, прямо таки неподъемное, девушка, сейчас просто пьянь обыкновенная, женского пола, начала тихонько так лягать одной ногой в надежде, что одеяло таки будет умницей и слезет само. Одеяло упрямилось и слезать не хотело. Цири аккуратно и вяло подвигала рукой, но добилась, чтобы одеяло сползло к поясу. Сразу же замерзло то, что было обнажено, и Цири свернулась калачиком, не очень активно борясь с подступающей тошнотой. Застонала от жалости к себе, потом все-таки закарабкалась под одеяло целиком, оказавшись поперек кровати. Наверное, нужно было поспать еще. Но, как назло, было так плохо, что думалось только о том, КАК ей плохо, а не о том, что нужно поспать. Во рту было противно, в голове было пусто, желудок бунтовал. Цирилла еще немного постонала, скорее для того, чтобы убедиться, что еще жива, и затихла под одеялом, явно намереваясь там тихо-мирно умереть. День не задался с самого утра.