История китайской письменности

Каллиграфия была одним из любимых искусств, которыми интересовался Ши Ньяо. Она позволяла компенсировать неусидчивость воздушной стихии, которая была у старшего мастера ведущей, и потому он уделял много времени каллиграфическим упражнениям, переписывая древние образцы чжун вэни и запоминая бесчисленное количество древних текстов.

Сегодняшнее занятие он планировал посвятить истории китайской письменности и, следовательно, истории каллиграфии. Китайский язык был уникален тем, что устную речь было легко не понять, особенно когда общались люди из разных провинций, а вот письменный язык был единым. И знаменитые китайские поговорки ченъюй отличались от поговорок в других языках тем, что родились не в устной речи, а были найдены в древних текстах. Словом, рассказывать о каллиграфии и учить ей Ньяо мог сколь угодно много.

Он ждал учеников в кабинете, находившемся в Храме Будды. Здесь были расставлены ящики с песком, возле которых были расстелены циновки. Именно на песке начинают обучение мастера каллиграфии, лишь потом они учатся работать с тушью, когда усваивают основные элементы и иероглифические ключи.

Старший мастер сидел за своим столом и перебирал нефритовые четки, дожидаясь прихода учеников. Приближался вечер, но в небольшие окна ещё били яркие солнечные лучи, падавшие на каменный пол храма. Несмотря на то, что была зима, здесь было довольно тепло.

Буквально на днях Мэйлин думала о том, что ей, как истинной китаянке, очень нужно знать каллиграфию. Она задумалась о ток, как было бы логичнее обратить это желание сначала в просьбу, а потом и в действительность, как сифу Ньяо выказал пожелание видеть учеников на групповом занятии. Мэйлин сочла это едва ли не знаком, посланным самими небесами, поэтому ее уговаривать дважды не пришлось - собралась, убрала волосы в хвост, чтобы не мешались, да и пришла в Храм Будды. Девушка сначала поклонилась статуе Будды, поднеся сложенные ладони ко лбу, и только уже потом прошла в кабинет, где стояли ящики с песком.

- Сифу, - Мэйлин поклонилась учителю, после чего прошла за свободный ящик (ну да, выбирай любой) и села на циновку, подобрав под себя ноги. Теоретически, ей, как истинной китаянке, хорошо знающей китайский язык, должна была легко даваться каллиграфия, потому что ей не нужно было запоминать собственно иероглифы и их правильное написание, все дело состояло только в том, чтобы научиться писать их красиво. Мэйлин была одной их тех, чей почерк при любой попытке старания и нет больше напоминал врачебный, причем написанный стоя на одно ноге левой рукой и в сильно пьяном состоянии. Учитывая, что писала она, как все нормальные китайцы, иероглифически, а не пиньином, разобрать написанное ею можно было только с лупой и мотком нервов, так что, в какой-то мере, эти занятия должны были нести не только добро и справедливость всему миру, но и терпение и усидчивость конкретно одной отдельной Мэйлин.

Даже странно, почему ей не пришла в голову мысль обучаться каллиграфии намного раньше, а не только на этой неделе. Сколько бы нервов Мэй пощадила своим школьным учителям...

Сонгцэн уже второй год учил каллиграфию, потому мама сказала, что сегодня нужно обязательно пойти на занятие с сифу Ньяо. Мальчик немного волновался: он плохо знал этого мастера и немного его стеснялся. Он пришел заранее, поклонился при входе в храм, а потом статуе Будды, после чего зашел в комнату, где должен был проходить урок.

Пока здесь были только мастер и сифу Юн, и Сонгцэн вежливо поклонился обоим, не говоря ни слова. Он робко прошел к одному из ящиков с песком во втором ряду, сел на колени на циновку и расправил плечи. Хотелось, пока урок не начался, вспомнить какие-нибудь элементы, хотя бы хэн и вертикальную, но сифу Ньяо мог посчитать это неправильным поведением, а хотелось, чтобы у него не было повода ругаться или расстраиваться.

Обычно Сонгцэна учил сифу Хо из клана Белых Тигров. Тот был старый-престарый, у него были белые волосы и белая борода, а все лицо было покрыто тонкими длинными морщинками, из-за чего казалось, что за ними теряются даже глаза, которые были темные, а не как у большинства Тигров. Он обычно рассказывал все очень подробно, но потом давал много нудных упражнений, так что Сонгцэн не очень любил каллиграфию. Мама говорила, что он пишет как курица лапой, и тоже заставляла делать эти упражнения. Так, наверное, надо было, потому что воины и Кобр, и Тигров писали письма от руки и очень красиво. Можно было долго сидеть и смотреть, как мама, например, выводит очередное послание своему учителю: «Здравствуйте, сифу. Сегодня, в году таком-то в пятый месяц, четвертый день недели двадцать второго числа я пишу Вам, чтобы сообщить последние новости». Потом было много иероглифов, которые мальчик ещё не узнавал, и просто наблюдал, как красиво скользит кисть по рисовой бумаге, оставляя ровные черные черты.

Наверное, если бы Юншэн вчера вернулся домой в восемь, а не полдевятого, отец не стал бы посылать его на это занятие, потому что сам ни в грош не ставил каллиграфию, которую относил к «прочей философии». Мама и Лин были в Англии, а в это время сын Лю Яна обычно мог делать все, что хотел, потому что папа обычно мало что запрещал. Но, раз велено – надо идти.

Мальчик дошел до храма, осмотрелся, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых, но потом в одиночестве поднялся по ступеням и ненадолго задержался перед дверями. Пока ещё можно было сбежать, но вдруг папа узнает? А он обещал взять Юншэна с собой в Лхасу на выходных, надо слушаться. Мальчик чуть не забыл поклониться огромной статуе Будды, стоявшей в первом зале храма, затем зашел в комнату.

- Здравствуйте, - вежливо сказал Юншэн и поклонился сифу Ньяо, затем – сифу Юн.

Он сел возле Сонгцэна, который выглядел строгим и серьезным. Папа говорил, что Согнцэну не повезло с мамой, и что он «дышит по расписанию». Юншэн хотел спросить сына сифу Бо об этом, но пока не находил подходящего момента.

- Привет, - тихо сказал Юншэн.

Девушка шла в храм с интересной такой целью - успокоится. У обычно радостной, а уж в период влюблённости и подавно, Рины было всё плохо. Вот нельзя так резко обламывать, но обломали. Рину теперь даже Мамай не радовал, а редкие встречи с Рокэ приходилось сдерживаться что бы не зареветь, по-детски размазывая сопли. Так что пожалуй стоит поуспокоится.

В Храме нужный закуток нашёлся не сразу. Но когда нашёлся Рина весьма удивилась. Смотри-ка, дети. Да ещё и младше чем она была, когда пришла на эту пытку. Хотя с другой стороы детки-то азиаты, может у них так принято, запихивать детей в подобные места...

Поклонившись мастеру, помахав рукой Мэй Рина села за самый дальний ящик и молча стала смотреть на песок. Зачем? Да кто её знает, настроения не было, палочку для каллиграфии вообще зачем-то хотелось сломать. В общем Рина сама себя не понимала...

Ещё в школе Таро очень любил рисовать и выписывать многие иероглифы, добавляя к ним всякие завитки, аккуратно вырисовывая палочки и многое другое. Но было два аспекта, немного мешавшие Таро иметь хоть какой-то опыт в каллиграфии. Во-первых, иногда у Такаги ну никак не удавалось написать не то что красиво, но и хотя бы разборчиво. И, во-вторых, Таро был японцем. Все эти штучки он делал в более простых японских иероглифах. А тут практиковались и писали только на китайском, который, по мнению Таро, был посложнее в плане написания.
-Ну что ж, будем учиться и набираться опыта. - думал японец, подходя к Храму, месту проведения занятия.

Войдя в него, Таро немного заблудился, ведь он ранее практически не был в главном здании монастыря. Спустя полчаса, благо японец вышел пораньше, Такаги, наконец, нашёл комнату, где потихоньку собирались все желающие поучиться. Среди них были как хорошо знакомые японцу люди - Мэйлин и Рина, так и совершенно не знакомые Такаги мальчики азиатской внешности. Поздоровавшись со всеми, Таро уселся на одну из циновок в ожидании начала занятия.

Дин когда-то уже занимался каллиграфией, но он не очень её любил: сидеть и выписывать черточки на песке довольно нудно. Да и не выпендришься перед Тео тем, что умеешь аккуратно писать иероглифы, это ж не на дерево залезть и не в драке победить. Но папа сказал, что и он, и мама, и даже Бо-джи занимались каллиграфией, и лучше ходить на занятия сейчас, чем тратить время потом, когда будут более интересные тренировки. Дин нехотя согласился.

Сифу Ньяо всегда казался ему странным: бритоголовый, в длинных одеждах, но при этом не монах. Те носили бордовую одежду, и в Линь Ян Шо не водились. Их Дин обычно видел в Лхасе, куда ездил к бабушке с дедушкой. Сифу Ньяо всегда был сам по себе. Про него даже сплетен интересных никто не рассказывал! Сидит себе в библиотеке или медитирует в саду камней, вид такой… просветленный. В общем, странный он. Говорили, что он владел редкими видами оружия, но преподавал все больше какую-то историю, литературу и каллиграфию. Почему, если тессены или цзянь намного интереснее?

Впрочем, как бы ни беспокоили Дина эти вопросы, спрашивать их у старшего мастера напрямую он не решался. Да и на каллиграфию пришел. Вежливо поклонился, со всеми поздоровался, сел подальше и стал рассматривать всех, кто пришел учиться, и мастера.

Сумасшедший дом какой-то... А зачем ей еще и на каллиграфию, блин, идти? Лан считала, что занятие это абсолютно бесполезное, бестолковое, и вообще каллиграфией занимаются только люди, которым заняться нечем. Но ей-то, Лан, очень даже было чем заняться! Например, можно поиграть в футбол. Или напроситься на дежурство на кухне, или накопать червяков, а потом пойти на рыбалку вместе с Тео. Да в конце концов, они могли фильм посмотреть на планшете, и даже эти дурацкие Сумерки были бы в сто раз интереснее, чем каллиграфия.

Но разве с сифу поспоришь? Девочка брела к Храму, с понурой головой, и мысленно проклиная весь род взрослых людей. Если все взрослые такие идиоты, то остановите землю, она сойдет! Потому что лучше сойти с земли, чем вырости и стать такой, как эта сифу Бо. Будет жить в монастыре, ходить по струночке, просыпаться в шесть, ложиться в десять, и только заниматься-заниматься-заниматься. Нет, лучше повеситься, чем так жить...
Если бы Лан могла, она бы, наверное, убежала. Однако девочка банально не знала, куда ей бежать. Дома в деревне не лучше, а куда-нибудь в город честно говоря страшно. Там же много людей, она никого не знает, и негде жить, нечего есть... Станет бродяжкой в грязной одежде, как показывают в фильмах. Ужас, в общем...

Она зашла в нужный кабинет, но из принципа не стала здороваться с мастером. Вместо этого она подошла ближе к двум мальчикам, которые на вид были чуть младше её.
- Привет, Сонгцэн. Как у тебя дела? А у тебя... Не знаю, как тебя зовут. Ты давно в монастыре? Ни разу тебя не видела. Я - Лан.

А Курук все-таки решился. Решился отважиться попытать счаться в изучении каллиграфии во второй раз, на этот раз - с сифу Ньо. Поговаривали, что Ши постиг мудрость 15 камней дзенского сада. Само воплощение мудрости прям. Северянин долго взвешивал все за и против предстоящего занятия. Все-таки, офуда могла сгодится ему, плюс она должна ему легко даваться. Он прирожденный ментальный маг, хоть воздух иногда и брал верх над ней. Спокойствие и трудолюбие, присущее каллиграфии, у парня были. Правда, зарыты очень глубоко, но это уже отдельная история.

На занятии парня ждал сюрприз. Кого только там не было... И эта противная девчонка Лан, так некстати в него влюбившаяся. И Рина, некогда обучавшая его основам каллиграфии. И даже Мэй. Плюс куча всяческой малышни, наверняка всех припахали родители. Самое удиыительное, что последнее время малышня зачастила на групповых занятиях. Волшебные пенделя родителей были явно активизированы и, кажется, что надолго. А, еще и Таро пришел.

Курук кивнул Таро, улыбнулся Мэй, а Лан и Рину просто проигнорировал. Сел неподалеку от сифу, молча поклонившись ему, и закрыл глаза. Главное - вести себя прилично И чтоб не дай бог воздух опять проявил себя...

Каллиграфия Саласара особо не интересовала, но в принципе заняться было нечем, да и местная «клинопись» была желательной, чтобы изучить офуду. Офуда в принципе Саласару тоже была не особо нужна, а лишь ради одного заклинания, поэтому в планах испанца было ограничится лишь одним занятием по каждой из дисциплин. А с учетом того, что занятие по каллиграфии вел дядька Ньяо, который числился его наставником, то лишний раз пересектись для галочки тоже было неплохо. Умников на занятие притопало куча, и Рафаэль даже не удивился, что здесь есть всякие Триколенки и Куруки, что аж даже руки зачесались дать им подзатыльник, но как-то пока не хотелось Ньяо огорчать, да и особо его китаец в белом балахоне никогда не напрягал. То, что тот самый китаец был не в балахоне это конечно упущение, но упущение и Раф это вполне естественно.

- Намасте, - театрально произнес испанец, ни к кому толком не обращаясь, и занял одно из свободных мест. Говорят, что каллиграфия это проветривание мозгов ну сча посмотрим, подействует ли эта терапия на человека, у которого в мозгах практически всегда сквозняк. – Эй, Курук, ширинку застегни, а то твой будда тоже решил проветриться и заняться каллиграфией.

Ну, решил или не решил Раф на такие места не смотрел, но ведь и Курук с закрытыми глазами знать этого не мог, так что можно хоть отдушину себе найти на этом занятии, которое пока ничем интересным «не пахло».

На занятии собралось довольно много учеников, Ньяо даже не ожидал такого интереса к каллиграфии. Особенно странным показалось ему присутствие такого количества детей, которым обычно сложно изучать каллиграфию из-за того, что внимание постоянно скачет с одного объекта на другой, а тут нужны внимание и усидчивости.

- Добрый день. Сегодняшнее занятее позволит вам познакомиться с искусством каллиграфии, - начал старший мастер. – Пока мы будем говорить о том, откуда взялась китайская письменность, а также о том, из каких элементов состоят современные иероглифы. Как вы видите, перед вами нет ни бумаги, ни туши. Основы каллиграфии изучаются на песке, чтобы руки успели привыкнуть к правильному движению кисти.

Ньяо указал раскрытой ладонью на ящики с песком, стоявшие перед учениками. К началу урока во всех мелкий песок был выровнен после предыдущих занятий.

- Как вы знаете, китайская культура – самая древняя из доживших до наших дней. Китайской письменности не менее четырех тысяч лет. В древности человек рисовал на стенах пещер, чтобы донести свое сообщение другим. Постепенно такое письмо упрощалось, приближаясь к определенным стандартам, и так стали возникать первые пиктограммы, в дальнейшем ставшие иероглифами. Человек рисовал то, что он видел, потом старался изобразить то же самое, но быстрее и схематичнее. Посмотрите на эти примеры:

- Как вы думаете, в чем преимущества иероглифической письменности перед той, что традиционна для западных языков?

Занятие началось, и Сонгцэн принялся слушать мастера. Он знал, что нельзя отвлекаться, поэтому даже не смотрел на остальных. Он слышал и о том, что китайская культура очень древняя, и о том, что впервые китайские иероглифы стали одинаковыми для всех после того, как Китай объединил великий Первый Император Цинь Шихуанди. Дедушка про него много рассказывал. Про гробницу, где в море ртути плавает модель всей Поднебесной, и об охраняющей эту гробницу армии терракотовых воинов. Говорят, всю гробницу еще не раскопали, и даже море и модель не нашли.

Сонцэн не знал, что отвечать на вопрос. Он учил три языка: китайский, английский и непали. Их они иногда путал, и все три были сложными. На английском он пока не умел писать, только говорить, и то с ошибками. Непали вообще был сложным, на нем писали божественным городским письмом девангари, и Сонгцэну эта вязь давалась намного сложнее, чем китайские иероглифы.

- Иероглифы писать быстрее. И они обозначают слово, не нужно писать по буквам, обозначая, когда в знаке не читается гласная или согласная, - сказал Сонгцэн.

Говоря о согласных и гласных, он имел в виду, конечно, непали, где от вертикальной верхней черты вниз прописывалась вязь, в которой каждой символ обозначал слог, но, если в слоге не читалась согласная или гласная, добавлялся определенный знак. Непали был очень сложным языком для Сонгцэна. Мальчик на нем почти не мог говорить, ему было привычнее разговаривать на китайском, и в кланах его все нормально понимали. Из непали он использовал только «намасате» при приветствии, но это умели даже приезжие.

Как и ожидал Юншэн, занятие было скучным. Сонгцэн его проигнорировал, явно собирался учиться с умным видом. Лю-младший сжал челюсти, чтобы не начать зевать, потому что от долгого сидения на одном месте в теплой комнате хотелось спать. Вчера вечером он читал «Речные заводи», и лег спать позже, чем обычно, а утром пришлось просыпаться ни свет ни заря к монастырскому завтраку, потому что папа дома обычно не готовил.

Он подумал, нужно ли отвечать на вопрос сифу Ньяо. В принципе, и мама, и папа учили его английскому, но он и на китайском писать толком не умел, так что сравнивать было не с чем. Вот, например, «я» на английском пишется одной вертикальной чертой – «I», а на китайском – «我», намного сложнее и дольше. Зато какая-нибудь «гора» намного проще на китайском, чем на английском. Но в китайском хотя бы не бывает такого, что часть букв в слове не читается.

Юншэн решил не отвечать, а послушать остальных. Он задумчиво посмотрел на песок в ящике, нашел глазами тонкую палочку, которой нужно было на нем писать, но не стал их трогать, пока не разрешил сифу Ньяо.

И все равно сифу Ньяо был странным. Дин стал разглядывать примеры иероглифов, и первый вариант показался ему намного проще и интереснее современного. Кто видел ключ «черепаха», тот поймет. Флейта, дракон и черепаха были теми ключами, на которые Дин обычно смотрел со священным трепетом и мыслями «а ведь кто-то знает, как это пишется». И в каллиграфии писали в традиционном, а не упрощенном виде, там даже слово «мы» писалось с традиционными «воротами», которые были намного сложнее упрощенных, состоявших, грубо говоря, из трех палочек.

Зато Дину было приятно слушать о том, какая древняя культура Китая. Он не очень хорошо знал историю, помнил что-то про царство Шан и династию Чжоу, но не мог сказать, что в каком году было, и что из этого было настоящим, а что – легендой. Он даже иногда путал Желтого Императора и Циня Шихуанди, но никогда из-за этого не переживал.

Дин считал, что должен знать то, что полезно на практике. Или чем можно похвастаться перед остальными. Причем не перед итальянским дедушкой, или тетями Аи и Ли, а перед ровесниками в монастыре. Взрослых родственников умиляло уже то, что он знает хоть что-нибудь, а Тай и Тео – это серьезно.