Взвешивание сердца

В доме немножко всё стояло на ушах, потому что их вечная привычная жизнь странным образом стронулась с места и начала перестраиваться. Из-за того, что мама завела роман - глобально это, конечно, было не плохо, маме можно и даже, наверное, нужно, но сам предмет романа вызывал у Эмиля глубокие сомнения. Сколько ему лет-то, этому ученику? А Эмилю сколько? Это ж посчитать и ужаснуться. Маму, однако, все устраивало, да причем настолько капитально, что она вообще никаких доводов слышать не желала. Хотя Эмиль первое время чего-то там пытался, изображал из себя голос разума. Потом оглянулся на старшего брата, понял, что уже даже Валентин опустил лапы и не брыкается, и грустно сник следом. В общем, восстание сдулось, даже толком не начавшись, но Эмиль продолжал по инерции бубнить.
- Ему сколько лет? - настойчиво повторял Эмиль, повиснув на ушах у Валентина - раз уж больше никто не желал слушать. Старший даже ухом не повел, все сидел и делал вид, что он что-то сосредоточенно пишет. Эмиля такое невнимание особенно не смущало, и он продолжал настойчиво искать в Валентине поддержку: - Тебе не кажется, что маме было бы гораздо лучше найти кого-нибудь постарше? И когда я говорю "постарше", я имею в виду - посерьезнее? Этот-то даже из учеников никуда же не вылез, ну!
Эмиль еще продолжал бы распинаться на тему недостатков приглянувшегося почему-то матери молодого человека, но его прервал стук в дверь. И, поскольку старший продолжал сидеть неподвижно и делать вид, что у него ничего кроме правой руки не шевелится, Эмиль пошел сам открывать дверь.
Открыл и обомлел. И с удивлением сказал: - Ого! Привет! Ты к кому? - Увидеть Ломэхонгву он совсем не ожидал: не то чтобы эта девушка с ними крепко дружила или плотно занималась у мамы, чтобы заходить к ним в гости. Это, правда, не помешало Эмилю с энтузиазмом пригласить девушку: - Ну ты в любом случае, проходи. Сейчас со всем разберемся. Фельтин, вылезай из берлоги, у нас гости! - гаркнул Эмиль внутрь дома. Он рассчитывал на то, что хотя бы приход гостей заставит брата оживиться и перестать изображать из себя памятник каллиграфу.

Когда Эмиль брался возмущенно бухтеть на какую бы то ни было тему, всегда самым простым решением было предоставить ему слушающие уши, чтобы он туда всё высказал и успокоился. Можно изредка поддакивать, выражая сочувствие. Возражать и спорить - нельзя ни в коем случае, иначе младший никогда не угомонится. Вот так и сейчас, Валентин сидел, неторопливо выписывал незамысловатые горизонтальные и вертикальные линии, чередуя строчки - ни на чем более сложном все равно было не сосредоточиться, пока Эмиль продолжал ворчать и страдать над ухом.
- Я не знаю, сколько ему лет. Уж точно больше, чем тебе, - сухо сказал Фельтин. Это, на его взгляд, во всем спиче Эмиля был единственный более-менее конкретный вопрос, требовавший более-менее конкретного ответа. А потом в дверь постучали, и Эмиль пошел открывать - а Валентин наконец воспринял это как передышку и возможность позаниматься в полную силу, а не в пол-руки.
С возможностью, правда, его опрокинули тут же. Эмиль начал орать из прихожей, требуя показаться гостям, поприветствовать гостей и все такое прочее, и Валентин нехотя подался в коридор - ему, в принципе, было примерно ясно, что тут с него живым никто не слезет. Гостьей неожиданно оказалась Ломэхонгва. Валентин честно попытался вспомнить, чему мама ее учит, что девушка могла к ней прийти, не вспомнил - но, возможно, он просто запамятовал, - и тоже кивнул: - Привет. Мамы сейчас дома нет, зато есть мы. Можем тебя поразвлекать, пока она не придет. Я умею неплохо заваривать чай, а Эмиль отлично ходит на ушах. - Младший, в принципе, и так этим занимался весь вечер, а тут его энергию хоть выпал шанс направить в полезное русло.
О том, что Ломэхонгва могла прийти не к маме и не по вопросам учебы, Валентин искренне не думал. У него такого развития событий в голове попросту не существовало.