Героем можешь ты не быть – но осторожней, блин, пожалуйста

Матвей в монастыре давно живет и прекрасно знает, что ученикам предписано вести себя прилично. Ничем неприличным не заниматься, в частности – куревом не увлекаться. И нечего тыкать пальцами в сторону некоторых мастеров, пытаясь найти себе оправдание. Что дозволено Юпитеру, то не позволено быку; что мастера могут себе порой разрешить, за то ученикам уши оторвут вместе с головой.
Короче, ключевых талантов два: умеренность и осторожность. Не то чтобы Матвею в значительной степени свойственно одно или другое – но эти недостатки он более-менее компенсирует хорошо развитой интуицией. И знает, что в целом можно нарушать правила относительно открыто, если правильно подгадать для этого окошка. Собственно, вот прямо у окошка и можно немного понаглеть. Для этого нужно как следует сосредоточиться, осторожно прощупать пространство и время минут на пятнадцать-двадцать вперед, уловить, вызовет ли в нем складки и возмущения прокручиваемая в пальцах сигарета, не вдаваясь даже в детали. И если есть ощущение, что вызовет, – отложить перекур до другого раза или поискать для него другое место.
Обычно с "местами" и "разами" Матвей угадывает нормально, за редкими исключениями. И привычно предполагает, что и в этот раз все должно быть нормально, когда шлепает к подоконнику с намерением там угнездиться на ближайшие минут пятнадцать. Но оказывается, ничего подобного. В этот раз интуиция дергается в припадке, уверяя, что на горизонте ожидается примерно целая буря и лучше сразу упасть и накрыться. Несколько мгновений Матвей недоумевает, с чего бы оно могло так быть – но, выглянув в окно, сразу понимает, в чем тут беда. Там какой-то рыжий вышагивает, как цапля по подиуму, и дымные кольца пытается пускать так, словно ему за это должны медаль дать.
Ага. Дадут обязательно. По жопе, если немедленно не спрячется. И всем вокруг потом для острастки, чтобы не выдумывали себе, что так можно.
– Слышь, дятел! – окликает Матвей, свешиваясь с подоконника. И требует: – Сюда иди, балда! Уму-разуму учить буду! – У него все так же дергается интуиция и очень непрозрачно намекает, что если рыжую цаплю немедленно не спрятать, за компанию достанется заодно всем, кто у мастеров на карандаше. Придется прятать самому, что ж поделать, тут явно никто больше этим не займется.

Елисей пока что в монастыре имел дело с парадом несбывшихся ожиданий. Строгого обучения, которое предрекал папенька и которое, по угрозам, должно было выбить из непутевой головы всю дурь, пока как-то не предвиделось, им даже не пахло. Даже встреча с наставницей, которой тут успели Елисея поманить с порога, и та пока не намечалась даже штрихом. Юноша пока коротал время в праздном любопытстве, вглядываясь в лица женщин и девушек, живущих в монастыре, и гадая, кто из них - та самая таинственная наставница, которая так долго от него прячется. Хотел бы угадать интуитивно, но пока не складывалось, интуиция молчала. А может, реально просто пока не натолкнулся на ту самую. Прекрасный пол-то в монастыре нескромно преобладал - что, впрочем, Елисею только нравилось, аж глаза радовались.
Обратной стороной парада несбывшихся ожиданий было то, что Елисей почти абсолютно не почувствовал смены обстановки. Соответственно, и привычки свои никак с учетом монастыря не поправил, не попытался даже, перетащил их на далекий Тибет полностью, как есть, без малейших попыток слиться с местной предполагаемой аскезой. Поэтому, когда в один прекрасный день на него начали орать из окна и обзываться, Елисей даже не понял, в чем дело. Ну шел себе и шел, никого не трогал, чего орать-то. Благо, засечь крикливого парня оказалось легко, он не прятался, наоборот, только что из окна не вываливался, и этот вопрос можно было задать ему напрямую. Елисей без долгих размышлений то и сделал: подошел к окну, оперся на стену рядом, затянулся для пущей важности - и напополам с дымом выдохнул: - Чего ты истеришь? Я тебе жить мешаю, что ли?
Часть про "учить уму-разуму" Елисей благополучно пропустил. И вообще он в основном сварливую интонацию и заметил.

Сказать, что дисциплинами высоких магических искусств у младшей Судзуки дела обстоят неважно - не сказать ничего. Со дня встречи с Мотидзуки-сенсеем - который не только даровал некогда безродной и безымянной девчонке самые что ни на есть настоящие фамилию и имя, но и раскрыл в ней способность извлекать магию из рукописного текста на бумажном листе - утекло уже немало месяцев. Тогда, пребывая в неописуемом восхищении после судьбоносного знакомства, воодушевлённая азиатка тщилась заодно добиться отклика и от чакр, от всех подряд. Со временем одна из них наладила с полукровкой контакт самостоятельно, а следом и другая - но те скопления энергий, что развивают в человеке особенную проницательность, дают подсказки и предостерегают, прокидывают мостки в чужие мысли и даже открывают окна в иные миры, ни малейшего сигнала не подали. И неудивительно: жестокое, поспешное ментальное вторжение коснулось и Сахасрары с Аджной, оставив вихри ци поблёкшими, бессильными раскрыть владелице соответствующие магические таланты. Поэтому Хидна даже не подозревает, что совсем рядом, буквально за углом, минутой-другой ранее некий умелец, куда более одарённый, все текстуры пространства-времени на предмет наличия рыжих сканировал, в прямом и переносном смысле - да так, что своим усердием, похоже, добился оборотного эффекта, разбудив точку сингулярности, к которой всех доступных в ближайшей округе рыжих и повлекло.

Курносому носу, однако, чакры не нужны. Нарушение монастырского устава хафу почуяла, потянув носом воздух, ещё до того, как увидела смельчаков просто глазами и услышала ушами. Нотки терпкого, по-своему притягательного табачного букета, какой не спутаешь ни с чем другим, Хидна не выхватывала из прозрачного тибетского воздуха уже давным-давно - шутка ли, с тех пор, когда последний раз с наставником виделась. В обществе подопечной Тео курить не стеснялся. Едва уловимый аромат тянет с подветренной стороны, забирается в ноздри, уютно щекочет тёплыми ассоциациями - а Судзуки, только что вышедшая из жилого корпуса, мотыльком тянется ему навстречу, меняя изначально намеченный маршрут.
По мере приближения к спорщикам, чьи тлеющие сигареты сыграли роль маяка-магнита для чуткой полукровки, Сан дышит всё старательнее и глубже, и вместе с тем дивится: вроде бы не иерихонскими трубами голосят дуэтом, но и не шепчутся воровато, словно бы вовсе не обеспокоенные, что их засечёт кто посерьёзнее случайного ученика. И влетит ведь по первое число. Странные ребята. Демонстративно не глядя ни на парня у стены, ни на знакомое лицо, торчащее из окна и подмеченное ранее, Хидна дефилирует мимо с подписью жирным шрифтом на лбу: дескать, не обращайте внимания, я просто иду по своим делам и вас не видела, да-да. Нос тем временем чуть ли не набок сворачивается, стремясь продлить ароматерапию ещё хоть на полминутки, а ноги сами собой замедляют шаг. Кончилось дело тем, что Судзуки попросту затормозила, сбросив скорость до нуля. Сложившееся положение, очевидно, требует как-то обозначиться; обернувшись, хафу говорит первое, что приходит в голову, настолько доверительно и проникновенно, насколько позволяет вечно отрешённая физиономия: - Я никому не скажу, да, - и сгибается в поклоне градусов на тридцать. Не бог весть что, зато честнее некуда.

– Ты даже не представляешь себе, какому количеству народа ты вот прям щас мешаешь жить, – с мрачным удовлетворением припечатывает Матвей. Всегда приятно, когда можно взять чужой контраргумент и носом, носом оппонента туда, потому что не работает эта твоя контра ни фига, нет, ты вглядись получше, всем лицом желательно, она вообще не работает. Есть в этом даже какая-то типа того поэзия. – Я тебе, можно сказать, выражаю порицание от лица всех курильщиков Линь Ян Шо. – Ну, может, с мелкими вычетами. Не суть важно. – Поймают с поличным твою тупую башку, а профилактически прищучат потом всех.
Впрочем, Матвей вещает и сам особо в успех не верит. Он, конечно, готов навалиться и жечь глаголом как напалмом, да только дело тут явно не в том, что ему не хватает пыла или напора. От рыжего отчетливо веет чем-то непробиваемым – то ли упрямством, то ли тупостью, Матвей пока не уверен, как именно охарактеризовать то, что он чувствует. Зато уверен, что вербально воздействовать тут, по ходу, бесполезно. Вот по лбу стукнуть, это могло бы быть доходчивее. Но в таких невербальных приемах Матвей никогда не был силен и отчетливо понимает: нечего ему лезть с копейкой на буфет, поржут над ним, да и только. Конечно, если есть цель людей насмешить, то можно и такими способами, но в противном случае – не, лучше руками не размахивать, целее будут.
Девушку, которая появляется рядом в разгар спора – во всеуслышание она назвала себя "Мотидзуки", а еще кому-то рядом, кажется, условному бармену назвала более короткое и вменяемое имя, но там Матвей уж не уловил и не помнит, – парень не то чтобы игнорирует, но опасностью для себя не считает. Ему не кажется, что она выглядит как человек, который немедленно побежит и всем мастерам все раззвонит, и слова ее о том, что она никому не расскажет, звучат искренне, да и вообще, проблема-то тут не в ней, а в рыжем. Матвей коротко хмыкает в ответ: – Да что "не расскажу", ты сама-то не попадись. Нас вот этот олух сейчас распрекрасно всех сдаст и без тебя. Слышь, сигу отдай! Ну прикрой хотя бы! – и Матвей пытается выхватить у рыжего сигарету, хотя сам понимает, что до реакции мангуста ему далеко и, скорее всего, ни фига не выйдет.

Елисей был из тех людей, которые непонятным мутным пацанам на слово верят плохо. Поэтому сейчас, слушая такие громкие заявления, он бы хотел увидеть еще и доказательство. А лучше парочку, а лучше сразу большой пачкой, чтобы можно было осмотреть, ощупать, оценить. Но ничего подобного Елисею пока никто предлагать не торопился. Ну, соответственно, и повода немедленно верить, все бросать и бежать исправляться было отсель не видно.
- Да ну? И где эта твоя толпа курильщиков? Ни одного не вижу, кроме твоей недовольной рожи, - возразил Елисей. И с усмешкой кивнул на появившегося рядом человека: - Это, что ли, твоя толпа протестующих? Негусто будет.
Впрочем, тут же выяснилось, что это не просто человек, а девушка, и Елисей немедленно заинтересовался. От парня, который продолжал торчать рожей из окна и что-то там требовать, он отмахнулся почти что не глядя. Там он уже в целом, понимал, что не дождется ничего, кроме недовольного бубнежа и, возможно, попыток лапами махать. Это не привлекало ни в каком свете. То ли дело, азиатская красавица. Тут даже как-то грешно было проигнорировать.
- Ну что вы! Как можно в чем-то подозревать такую очаровательную девушку! Мы и не думали, - немедленно заверил Елисей. Он скорее почувствовал, чем заметил, что незнакомку привлекает сигарета в его руке, и на этой почве тут же предпринял попытку завязать диалог поплотнее и познакомиться: - Вы тоже курите? Позволите предложить вам сигарету? Меня, кстати, зовут Елисей, а вас?
Попытка сзади саботировать знакомство его не подкосила. Он успел заметить это движение за плечом и вовремя шагнул в сторону, отводя руку и спасая сигарету от чужой загребущей руки. Как будто это надо было пресекать, и Елисей незатейливо предупредил: - Ты в жбан получишь, если будешь лезть. - Сам он, конечно, драчуном был невеликим, но торчавший из окна тощий парень производил еще более плачевное впечатление, его как будто мог переломить об колено примерно кто угодно. Поэтому Елисей здесь особо и не опасался, что наполучает по роже в ответ.