Сочельник

Итальянка пробубнила себе под нос что-то совершенно неразборчивое и не совсем, кажется, корректное, но сделала это с любовью, да. Вот, называется, каким местом ее слушал Чин, когда она рассказывала про прейсепи немного раньше? Хотя, если учитывать тот факт, что после этого она едва не разревелась от счастья и вообще пребывала некоторое время явно в перевозбужденном состоянии, то, наверное, можно и даже нужно его простить за такую короткую память. И рассказать еще раз, да. Но для начала…

- Дин, аморе мио, перестань кричать, пожалуйста, - голос итальянки звучал чуть строже, - Ты делаешь папе больно и кричишь на всю улицу, а это очень неприлично. Ты же умный и взрослый мальчик, зачем тебе такие глупости, милый?

Тем временем, они подошли чуть ближе к этому таинственному прейсепи, о котором шла речь. Проще показать, чтобы они лучше запомнили. Тем более, что это действительно красиво. Подойдя ближе, мальчики могли увидеть чудесную картину, о которой так старательно рассказывала Даниэла, пока они ехали в такси.

- Вот это и есть прейсепи, - улыбнулась итальянка, переведя взгляд на столь знакомые фигуры, - этот младенец – Иисус, а рядом с ним Мадонна и волхвы. Это рождение Христа, - пояснила она, - Рождество потому так и называется, потому что считается, что в этот день родился Иисус. Если все посмотрели, то можем пойти дальше – покажу вам центральную площадь. Там много фонтанов, которые сейчас, естественно, не работают, зато украшена она должна быть ничуть не хуже. А по дороге можно будет зайти и насладиться пастой и пиццей. – Да, в ее коварных планах давным-давно было огромное желание накормить, в первую очередь, мужа настоящей итальянской едой, чтобы потом ей про томаты в карамели не рассказывал. Но ему пока что об этом лучше не рассказывать, правда?

Возможно, Дани сейчас обидится, но выслушать ответ на вопрос просто не представлялось возможным, потому что сейчас всеми командовал Дин. Чин нахмурился, когда ребенок дернул его за волосы. Медленный вдох, медленный выдох, орать на младшего означало не уважать себя. В последнее время это было чем-то типа мантры.

- Слышу, ты орешь у меня над ухом, - как можно спокойнее ответил Чин. – И хочу, чтобы ты не орал. Если ты будешь вести себя так, как я хочу, то я, возможно, куплю тебе то, что хочешь ты. Если будешь плохо себя чести, пойдешь пешком.

Они подошли к скульптурам, изображавшим рождение Иисуса. В Лхасе считалось, что христиане знают не полную историю жизни этого человека. После того, как его якобы распяли, а на самом деле он выжил, он отправился в Индию с Магдаленой и прожил там долгую жизнь. Говорят, там есть даже его дом и могила. А перед тем, как он начал проповедовать свое учение, он был на Тибете и совершал Коры вокруг священного Кайласа. Чин не стал говорить об этом с Дани, потому что совершенно не хотел религиозных диспутов. Он не был фанатичен в своей религии, как и его супруга, а сяохуанди может хоть Заратустре молиться, но выбирает пусть сам. Хоть в чем-то его энергия будет направлена в конструктивное русло.

- Если ты будешь кормить меня сыром и солеными помидорами, обещай, что в Лхасе обязательно попробуешь жареных скорпионов, - сказал Чин, услышав предложение Дани. – А так пойдем, конечно, - добавил он с улыбкой.

Дина только что буквально оскорбили. Ему отказали, и при этом ещё и сделали замечание. А папа так вообще ещё и угрожает! Подбородок малыша задрожал, губки недовольно надулись, карие глаза заблестели и он захныкал, стараясь привлечь внимание родителей к себе, а не к каким-то там статуям. И он даже уже почти зарыдал, пока его взгляд не наткнулся на игрушечных овец, которые стояли среди прочих игрушечных фигур.

- А почему здесь овцы? – внезапно спросил Дин, показывая пальцем на скульптуры. Слезы высохли мгновенно. – Дома разве можно держать овец?

Он уже слышал, что дома водятся кошки и собаки. В монастыре была лошадь, а кошки ходили везде, и иногда забредали к ним домой. Сейчас, когда Дин научился их ловить, они заходили все реже, а убегали все проворнее, а один раз рыжий кот даже оцарапал ребенку руку. Тот день был ознаменован в истории монастыря самой громкой из истерик, которые Ху-младший когда-либо закатывал, но родители могут быть уверены, что при таком отношении к его требованиям этим дело не ограничится. Впрочем, говорил сейчас Дин тише, вертелся меньше, а держался уже за шею папы, а не за его волосы.

Итальянка прекрасно видела, что сын надулся и прилюдно изображал едва ли не всю мировую скорбь из-за таких вот несносных родителей, которые ему достались. Главное, чтобы не разорался сейчас, потому что это будет более, чем некрасиво и совершенно не в кассу. И почему все китайские дети так любят поорать? Ну ладно, любые дети.

- Нет, милый, дома их не держат, - с некоторым облегчением ответила итальянка, коротко улыбнувшись мужу, мол, кажется, пронесло на этот раз. – Но это все происходит и не дома. Понимаешь, по легенде, когда родился Иисус, то пастухам явился Ангел с небес и рассказал о том, что на Земле родился Спаситель. Правда, родился он в пещере, где держали домашних животных. А эти люди в балахонах – волхвы, которые пришли поклониться младенцу.

Тем не менее, несмотря на то, что говорила она довольно важные и серьезные вещи, Дани понимала, что преподносить подобное сыну надо как можно более простым языком. Ну, не только Дину, но и Чину, потому что более сложными словами… ну, пожалуй, она бы тоже могла не до конца понять. И вообще, ее супруг уже настолько вдруг обнаглел, что решил ей ставить ультиматумы. Ей. В ее родной стране. В ее городе. Ультиматум. ХА!

- Вот скажи мне, я в тебя разве собираюсь что-то впихивать против твоей воли? – глаза итальянки недобро блеснули, - Дину я закажу то, что посчитаю нужным, думаю, ему понравится все, потому что это вкусно, а вот ты, взрослый мальчик, сам можешь выбрать. А эту дрянь, как ты помнишь, я уже говорила, что пробовала, а делать это снова не имею ни малейшего желания.

Из-за чего она так разозлилась – она и сама не поняла. Однако ее откровенно раздражало желание Чина впихнуть в нее всякую экзотическую китайскую дрянь. Она уже давно взрослая девочка, все что ей хотелось – попробовала, поэтому впихивать в нее что-то насильно – бесполезно. И она не собирается кормить его солеными помидорами. И плевать, что в итальянской кухне помидоры присутствуют практически везде. И она рассказывали им, в первую очередь, правда, Дину, важные вещи. И… и… и ведь понимает, что Чин это не со зла, но всему должен быть предел, ровно как и шутке, повторенной дважды.

- Там довольно большой выбор, чтобы нам не пришлось искать компромиссов по этому поводу, - уже мягко добавила Дани, мягко тронув своего тигра за руку. Не хватало им еще ссориться в канун Рождества, да еще и на одной из главных площадей этого праздника в мире. – Я лучше отплачу иным образом, - совсем тихо произнесла девушка, зная, что тигриный слух мужа уловит не только слова и интонацию, но и ее явный намек.

Дани только что обидела всю Поднебесную в его лице, назвав одно из знаменитых блюд китайской кухни не иначе как дрянью. Чин показательно нахмурился, и сменил гнев на милость лишь в тот момент, когда его супруга предложила компромисс. Он прищурился, обернувшись на итальянку, и демонстративно задумался, будто бы действительно выбирал, какой из вариантов расплаты ему интереснее. Разумеется, не скорпионы.

- Если так, то я согласен даже нa соленые помидоры, - великодушно сдался Чин. – Честно буду есть все, что ты посоветуешь.

Говорят, настоящий китаец может съесть все, что на четырех ногах, кроме стула. Сыр и соленые помидоры на ногах бегали, потому ученик ирбиса не нарушил бы национальных традиций, отказавшись от разносолов итальянской кухни, но Дани умела уговаривать. Сейчас Чин снова запоздало понял, что им грамотно манипулировали, не оставляя возможностей одуматься и поступить иначе. В конце концов, он ради неё в ледяное озеро лазил, а это менее приятно, чем соленые помидоры. Наверное. Интересно, Дани успела поспорить с кем-нибудь на то, что сможет его на это уговорить?

Занятый подобными мыслями, Чин не слушал рассказ супруги о рождении младенца Иисуса, решив, что эта речь предназначалась Дину, который стал все чаще задавать сложные и странные вопросы. Порой ученик ирбиса не знал, как на них правильно отвечать, потому что многое из того, чему учили в школе, он успел благополучно забыть, а в последнее время изучал лишь то, что касалось его способностей и навыков, необходимых по его мнению старшему мастеру.

Дин нахмурил брови, слушая маму. Он старался понять её рассказ, ведь она же сказала, почему овец нельзя держать дома. Зато она сказала ещё несколько непонятных слов, и малыш оживился, с интересом разглядывая фигуры волхвов.

- А он ещё и кого-то спасает? – спросил Дин, показав пальцем на младенца Иисуса.

Не так просто же его назвали Спасителем? Ребенку было ещё интересно, кто такие волхвы, но он не запомнил это слово, и потому не смог его повторить. Папа, кажется, обиделся, из-за чего Дин на всякий случай старался меньше дергать его за волосы и держался в основном за шею и воротник пальто. Он устал и хотел есть, поэтому был готов капризничать по любому поводу, пусть только кто из родителей этот повод даст. Когда мама громко сказала папе про еду, Дин взмахнул рукой и довольно громко потребовал:

- Прекратите уже, а? Нет, ну вы можете как нормальные люди говорить?

Возмущенные интонации ребенка немного копировали манеры Мэй Лу. Он решил, что перемирие в семье, когда папа согласился на соленые помидоры, было вызвано исключительно его требованием. Без ложной скромности Дин ещё раз убедился, что этот несовершенный мир крутится вокруг его августейшей особы, и потому все же вцепился папе в волосы, ведь так удобнее, чем держаться за шею.

Пытка, во время которой Чину приходилось служить ездовым животным, благополучно закончилась, и он потер начавшую затекать шею, радуясь тому, что никто теперь не дергает его за волосы. Ученик ирбиса одним из первых замечал, как быстро Дин растет, потому что во время прогулок тот часто сидел у него на плечах.

Из тех слов, что сейчас произнесла Дани, обозначив выбор блюд, Чин знал только слово «пицца», и ассоциировалось оно с едой, которую можно быстро заказать на дом, когда лень или некогда готовить. В доме отца её не заказывали, в Линь Ян Шо тем более. Остальные слова он не знал, потому вопросительно посмотрел на супругу, затем великодушно разрешил:

- Выбери сама, мы же договорились, что я буду соглашаться с твоими советами.

Чин улыбнулся и принялся разглядывать меню, написанное на двух равно непонятных ему языках. Он почти не умел читать латиницу, вечно путая её с теми правилами, по которым принято записывать слоги пиньином, которые, как оказалось, отличались от того же английского. Например, сочетание «ng», обозначавшее твердое «н», в английском обозначало смягченный звук, а просто «n», наоборот, твердый. Его имя читалось бы как «Джин» или «Чжин», а фамилия ни много ни мало как «Чу». Так что, разумно решив не изводить себя расшифровкой иностранных языков, он стал дожидаться ответа от Дани.

У Дина оставалось ещё много вопросов, но ему дали еду, и поэтому он отвлекся, принявшись есть галету. С высокого стула было удобно смотреть по сторонам, и можно было представить, что вырос уже большим, как папа. Если вытянуть шею и выпрямить спину, то даже выше папы. Малыш этим очень гордился, потому что ему казалось, что тогда он главнее, чем папа, и родители тем более должны его слушаться. А они говорили между собой и, представьте себе, игнорировали его! Мама сняла куртку и шапку, поэтому стало не так жарко, а ещё было намного проще вертеться по сторонам. Галета полетела на пол, а Дин попытался вылезти со стула или хотя бы его раскачать, потому что кругом было много всего такого, что хотелось посмотреть, потрогать или потянуть в рот.

Дин при этом ещё говорил что-то свое на смеси китайского и итальянского, но смысла в этих словах не было. Ему просто нравилось шуметь, привлекая к себе внимание окружающих людей. Дин отлично знал, что «ути-пути какая прелесть», «вот это глазки», «какой чудесный малыш» и «ой, какой же он миленький» - это все он, и потому не стеснялся злоупотреблять чужим вниманием, зная, что за это дают печенье, конфеты и игрушки. Иногда, правда, лезут потыкать пальцами в лицо или пощекотать, но конфеты дают чаще.

Несмотря на то, что даже Чин (!!!) совершенно спокойно принимал правила приличия чужой страны, Дин продолжал упорствовать и привлекать к себе всеобщее внимание. Даже тогда, когда ему дали галету, чтобы он не ныл, даже когда начали показывать картинки с вкусной едой, чтобы он сам себе выбрал. Более того, он умудрился избавиться от галеты и начал так раскачиваться, что едва не перевернулся. И, поверьте, весь настрой итальянки на спокойный семейный обед, насколько это слово «спокойствие» было применимо к их семье, испарилось. Дани злилась, злилась очень сильно и, если бы они сейчас были дома, то сын узнал бы, что доводить мамочку – самое ужасное, что он может придумать, потому что она – не папочка, который может строго что-то сказать или чего-то лишить. Она сначала терпит молча, спокойно объясняет, потому более настойчиво, следом идут чуть более жесткие меры, а уж потом она впадает в стадию бешенства. Вот именно на границе этой стадии девушка сейчас и находилась.

- Дин Ху, если ты не перестанешь вести себя как капризный избалованный ребенок, я выпорю дома тебя так, что ты еще месяц не сможешь сидеть, - процедила итальянка, после чего почти довольно улыбнулась и заодно сделала заказ подошедшему официанту: Чину равиолли, которые должны не так сильно травмировать его тонкую китайскую душу. Те же самые пельмени, только в несколько раз меньше по размеру, себе – карбонару, Дину – пиццу пепперони, и еще одну, мясную, им с Чином. И чай с соком. И, хотелось бы, конечно, еще успокоительного, но не в таком заведении его следует приобретать. В общем, сидела вся такая злая и насупившаяся, обидевшаяся на весь мир.

Дин все же умудрился вывести Дани из себя, и Чин чувствовал, как уже сам начинает беситься. Он по-прежнему считал признаком слабости повышение голоса на сына, потому что они уже сейчас невольно решали друг с другом, кто же был вожаком прайда.

- Дин, либо ты сейчас сидишь спокойно и хорошо себя ведешь, либо до самого отъезда в Лхасу мы тебя никуда не возьмем гулять, - спокойно и строго сказал Чин, посмотрев на сына, как смотрел бы на почти равного по возрасту. – Нельзя себя так вести, ты здесь не один находишься.

Тем временем официант принес заказ, и ученик ирбиса с легким удивлением увидел, что Дани заказала ему пельмени а себе – лапшу, что, в принципе, не отличалось от китайской кухни, разве что немного по запаху специй. Только вот есть нужно было вилкой, а ей Чин хоть и умел пользоваться, но не очень привык.

- Дани, не злись, - он улыбнулся, посмотрев на супругу, которая сейчас сильно завелась, выведенная из себя выходками ребенка. – По-моему, он только и добивается того, чтобы на него постоянно обращали внимание. А ты не обращай. Раз он такой взрослый, чтобы всеми командовать, пусть ест сам. Что бы он ни делал, успокойся и не реагируй, – добавил он ментально, продолжая улыбаться. – И посмотришь, что будет.

Дин посмотрел на маму, выразительно и со слезой в глазах, затем на папу, с которым тем более лучше не связываться, затем снова на маму. Он насупился, подбородок задрожал, губки обиженно надулись, и малыш захныкал. Затем замолчал, посмотрел на маму, снова на папу, на официанта, на людей за соседним столиком и захныкал громче. Его игнорировали! Его пригрозили избить, запереть дома, а теперь и вовсе игнорировали!

Понимание несправедливости мира было таким четким, что Дин начал рыдать в голос, так, что его пронзительный визг был слышен в ресторане и небось ещё в паре кварталов вокруг. Он ударил рукой по миске с пиццей, стоявшей перед ним, затем резко замолчал и опустил глаза. Пицца была горячей и липкой и пахла чем-то вкусным. Сглотнув слезы, Дин потянул в рот пальцы, облизал их и задумчиво нахмурился. Посмотрел исподлобья на папу, понял, что тот не будет менять гнев на милость, затем оторвал кусок пиццы, щедро пачкаясь соусом, и стал её есть. Из пары кусков пиццы, которые в итоге самостоятельно съел Дин, половина начинки и соуса была размазана по его щекам, одежде и стулу, но он наелся и теперь, вновь насупившись, с задумчивым видом колупал двумя руками третий кусок, явно выбирая, в кого бы им бросить.

Чин ее поддержал, только вот Дин, естественно, совершенно не оценил такого поворота событий, поэтому принялся громко и противно реветь. Так, что у нее сердце дрогнуло. Ну как можно вот так вот спокойно сидеть и не пытаться его успокоить? Разве мать так может? Но она поймала взгляд мужа, который призывал ее к бездействию. О да, устроить такую сцену посреди дня, в довольно людном месте, куда люди приходят отдыхать. Браво, Дин Ху, ты умеешь привлечь внимание не только к себе любимому, но и к своим родителям, поведение которых тут же начали обсуждать все, кому не лень. И это злило, вместе с тем, как хотелось успокоить этого характерного ребенка. Она его искренне и очень сильно любит, но иногда так, что прям придушить хочется, потому что о послушании речи уже практически не идет. И почему он таким растет? Ведь никто его сильно не баловал, по первой же прихоти не брал на ручки и не бежал исполнять желание маленького Ху. Или так оно все и было? Я так больше не могу, Чин, – у нее сердце разрывалось от его визга, даже несмотря на активное обсуждение «плохих родителей такого славного малыша». И Дани уже была готова взять его себе на колени и успокаивать, как он замолчал, «познакомившись» с пиццей. Кажется, она пришлась ему по вкусу, но итальянка еще пару минут напряженно сидела и ждала продолжения представления, прежде чем принялась за свою карбонару, изрядно присыпав ее пармезаном. Она настолько обрадовалась тому, что ребенок успокоился, что даже не подумала о том, чтобы повязать ему салфетку. В итоге, Дин оказался весь в томатной пасте и жирных пятнах, причем в виде отпечаток его ладошек. И, кажется, снова начал готовить свой спектакль…

- Тебе понравилось? – напряженно поинтересовалась девушка, откровенно опасаясь очередного сольного концерта в исполнении Дина Ху. Даниэла робко взглянула на супруга, понимая, что паника, наверное, сейчас написана у нее на лбу, но ничего не могла с собой поделать.

Дин орал не так долго, как можно было ожидать, при этом Чин не понимал, о чем говорят люди вокруг, и это его не волновало, ведь дела его семьи касаются его, а не случайных встречных. В итоге ребенок замолчал и принялся за еду, хоть и перепачкался в соусе с ног до головы. Он был голоден, и смог понять, что никто не мешает ему пообедать самостоятельно, не требуя внимания окружающих.

- Можешь ведь, когда захочешь, - сказал Чин, поднимаясь из-за стола.

Он взял несколько салфеток, вытер лицо и руки Дина, стряхнул крошки и куски начинки с его одежды, затем вытер руки и сел на свое место.

- Пить хочешь? – поинтересовался он у ребенка, после чего подмигнул Дани и чуть кивнул в ответ на её вопрос.

Дин учился манипулировать, и по мере того, как это становилось очевидным, Чина это практически бесило. Ребенок должен слушаться своих родителей, а не наоборот, что бы на этот счет не думал сяохуанди. Дани порой была с ним слишком мягкой, в итоге её гнев Дин не воспринимал как повод испугаться, наоборот, он начинал манипулировать дальше – устраивал истерики, орал и порой и катался по полу, дожидаясь, когда его начнут успокаивать.