Сочельник

Дин не орал. Да, он действительно не стал продолжать этот ужасный спектакль. Итальянка понимала, что ребенок просто-напросто еще и устал, но это не повод вести себя настолько отвратительно. К своему счастью, она заметила как начали умиляться девушки и женщины вокруг, когда увидели как Чин ухаживает за сыном. Что ни говори, но итальянцы – семейные люди, несмотря на то, что многие считают делом чести завести любовницу. Однако дети для них все равно были и остаются цветами жизни. Знаете, это в принципе невероятно приятно наблюдать, как любимый мужчина ухаживает за любимым сыном. И пусть этот сын только что едва не довел вас до страшного бешенства. В общем, как самая настоящая женщина, Дани не смогла устоять перед подобными чарами, поэтому теперь сидела с улыбкой, которая доходила едва ли не до ушей, и не могла наглядеться на эту прелестную картину. Даже не обратила внимания на то, что ребенок проигнорировал ее вопрос, зато заметно усмехнулась, когда он продолжил показывать свой характер, вступая в конфликт с собственными желаниями и гордостью. Нет, это было, пожалуй, даже слишком мило и забавно. А уж как прозвучало его «Пожалуйста»… ООО, это просто песня, будто раскрыл тайну Вселенной, о которой никто, кроме самого Дина Ху, больше не знал и только догадывался о ее существовании.

- Кто хочет что-нибудь вкусненького? – Улыбнулась итальянка, решив, что на сегодня их семейная прогулка явно закончилась. Так что можно кушать до отвала, все равно Маркус уже успел выдать, что она стала до неприличия тощая в этом своем монастыре, что даже посмотреть не на что. В другом случае она бы приняла это за комплимент, но сейчас откровенно напряглась, ведь Чина она встретила не такой костлявой, как выразился любимый кузен, а сейчас… А вдруг он тоже заметит и скажет, что ему не нужна такая жена-вобла? Но, в то же время она прекрасно понимала, что это бред ее разыгравшегося воображения. Просто можно позволить себе налегать на пасту и пиццу и не бояться за фигуру. Наверное. Нет, как это не на что смотреть?! Грудь на месте, попа тоже, да и лицо никуда не делось. Чину только легче ее на руках таскать, вот! У нее мужчина хоть и сильный, но она его бережет. Любит потому что.

- Чин, а ты помнишь какой я была, когда мы познакомились только? – хитро улыбнулась девушка.

Чин поставил перед ребенком стакан сока, затем вернулся на свое место и посмотрел на Дани. Она выглядела немного уставшей, но улыбалась по-прежнему так, что хотелось долго любоваться её лицом и теплым блеском её хитрых карих глаз. Дани была именно такой женщиной, какой должна быть жена: заботливая, всегда желанная, бесконечно любящая и при этом не перестающая удивлять. Пылкая влюбленность, с которой когда-то начинались их отношения, давно сменилась другими эмоциями. Чин считал, что его жена – это самый близкий и самый родной для него человек, важнейшая часть его жизни. Он мог с уверенностью сказать, что любил Дани ничуть не меньше, чем тогда, но это чувство было ровнее и увереннее.

- Помню, - Чин улыбнулся, внимательно глядя на супругу. – Ты была тогда больше европейкой, чем сейчас, говорила с милым смешным акцентом. Постоянно пряталась в свободной закрытой одежде, - он чуть усмехнулся. – Ты сейчас повзрослела. У тебя взгляд стал другим, особенно, когда Дин появился. Был как у Ли, детский, а сейчас женский, как у Аи или мамы. Не знаю, как это объяснить.

Со дня их знакомства прошел уже не один год, и они оба изменились. В тот день, когда началось восстановление Линь Ян Шо, ученики ирбиса были чуть старше подростков, и даже не думали о семье или серьезных отношениях. Потом была та стадия привязанности, когда промелькнувшая искра становится пламенем, захватывающим сердце, сознание и тело до одержимости, и это пламя чуть не довело до беды. И лишь со временем все стало правильным: свадьба, рождение Дина, спокойная счастливая жизнь, в которой может не хватать адреналина, но ради благополучия личного прайда с этим можно смириться.

- Тогда я полюбил тебя как красивую и очень интересную мне женщину, сейчас люблю как жену и мать моего сына, - сказал Чин. – Сильнее, чем тогда, - он улыбнулся, пристально глядя в глаза Дани.

Дин принялся пить сок. Он посмотрел на какую-то тетю, убиравшую со стола посуду, и улыбнулся ей самой очаровательной из своих улыбок. Она улыбнулась в ответ, и Ху-младший засмеялся в голос, чуть не пролив на себя сок. Он уже клевал носом, потому что хотел спать, и настроение менялось каждую минуту.

Мама и папа были теперь скучными – не играли и не ругались. И под рукой не было ничего такого, что можно было бы уронить на пол, чтобы привлечь их внимание. Только стеклянный стакан с соком, но он разобьется. Дин был умным ребенком и быстро запомнил, что стекло бьется, жидкая еда и напитки проливаются, хлопья и печенье рассыпаются, фрукты, упавшие на пол, выбрасываются если были надкусаны или моются, если надкусаны не были, и бросаться имеет смысл только одеждой, игрушками и столовыми приборами. Ложки иногда бьются, а палочки падают тихо, и обычно, бросив одну из них, нужно покричать, чтобы заметили.

Ребенок посмотрел на папу и заметил, что папа говорит с мамой. И смотрит на неё так внимательно-внимательно. Улыбается, а собственного сына нагло игнорирует! Дин надул щеки, насупился и с упреком посмотрел на отца. Когда это не помогло, он уже хотел было бросить на пол стакан, но отвлекся, потому что мимо снова прошла тетя с подносом.

Дин сидел почти спокойно и молчал, потому что смотрел на официантку. Это Чин заметил не без гордости за собственные гены, потому что даже в столь юном возрасте Ху-младший понял, на что должен смотреть настоящий мужчина вместо того, чтобы донимать родителей. Если будет совсем умным, ляжет спать быстро, потому что толстые намеки Дани можно было понять и без ментальных уточнений. Она умела одним взглядом доводить до такого состояния, что на щеках ученика ирбиса, как когда-то, проступал легкий румянец, не имевший ничего общего со смущением.

- Почему до дома так долго? – Чин чуть нахмурил брови. – Дани, так нечестно, что ты делаешь? – он игриво усмехнулся, глядя в глаза жены.

Официантка принесла счет, причем положила его перед девушкой. Чин забрал его, потому что был уверен, что главе семьи неприлично позволять женщине расплачиваться за обед, даже если она, в отличие от него, понимает язык, на котором выписан счет. Он примерно разобрался в местной валюте, понимал цифры, и потому заплатил сам. Даже не более чем вежливо улыбнулся официантке и произнес на своем почти что итальянском «molte grazie».

- Поехали? – спросил он у Дани, когда официантка скрылась.

Дин проводил взглядом тетю, которой мама дала какое-то задание. Ловя взгляды окружающих людей, Ху-младший все сильнее собой гордился – он тут самый красивый ребенок, даром что единственный, и все с радостью его готовы затискать и начинают придурковато улыбаться, если на них смотреть и корчить им рожицы. Дину нравилась эта игра, потому что ему вообще нравилось, когда на него обращали внимание.

- Ну, сколько можно-то? – спросил он у мамы, нахмурив брови и помахав перевернутой ладонью для пущей убедительности своих слов. Но тут фол допустил уже второй родитель, заговорив на мамином языке. – Папа, ты плохо говоришь! Кто тебя так поймет? Molte grazie, - повторил он громко и четко. – Граци, а не Гжацы!

Он покачал головой. Мол, учишь его учишь, а он все не учится и не учится. Ну и что, что эту фразу сам Дин говорить не любил, потому что он обычно не благодарил, а великодушно соглашался принять ухаживания окружающих, как и надлежало маленькому императору, но стыдно же в приличное место с таким папой ходить, который неправильно говорит, а потом ещё к чему-то сам придирается!

Чин, пожалуй, задал очень хороший вопрос. Действительно, почему до дома так далеко? Ну ладно, не так уж и далеко, но из-за Рождественской суматохи придется ехать дольше обычного – повсюду назревают пробки. Но это вряд ли сможет охладить то желание, что сейчас возник между ними. А Дин так вообще прибавлял остроты своими замечаниями отцу о том, что он неправильно произносит слова.

- У тебя чудесный милый акцент, - почти вторила она словам мужа, решив, что слово смешной в его отношении будет просто неуместным. Тем не менее, она позволила себе легкую улыбку, которая была адресована сразу двум важнейшим мужчинам в ее жизни. – Дин, милый, папа очень хорошо разговаривает, не ругайся на него.

Дани подошла к сыну и поцеловала его в макушку, после чего принялась одевать его. Дин, как и полагается, вертелся, но уже был сонным, потому и не таким активным, как обычно. Накинув пальто, она коротко поинтересовалась у менеджера о такси, но тот лишь кивнул, сказав, что у них тут всегда кто-то дежурит. В общем, хоть с такси все было просто, потому что сидеть в машине, наблюдать за тем как себя ведет сонный Дин и строить глазки мужу – дело сложное. Но забавное.

- А еще я без ума от твоих рук, – снова хитро улыбнулась девушка, проведя пальчиком по руке мужа.

- Так бы правильно ты это говорил, когда нужно, - сказал Чин, строго посмотрев на сына, набравшегося наглости делать ему замечания.

Всю жизнь ученик ирбиса считал, что для него нет никакой необходимости учить иностранные языки, и, если кому-то понадобится сказать что-то важное, он вполне может найти способ донести это на путунхуа. Более того, Чин знал тибетский диалект, что считал большим подвигом со своей стороны, потому что, как истинный ханец, живущий в своей стране, он был свято уверен, что на китайском должны говорить все. И тут он, Ху Чин, совершает невероятный подвиг, выучив несколько фраз на итальянском, что является ничем иным как подвигом во имя любви к жене, а ему его собственный сын делает замечания из-за акцента! Праведный гнев Чина позволил даже на несколько мгновений отвлечься от Дани, но её обращение и прикосновение быстро вернули мысли в прежнее русло. Он подошел к супруге, собиравшей Дина, и провел кончиками пальцев по её шее, задумчиво улыбнувшись.

- А я без ума от всей тебя, - Чин произнес это негромко, но вслух, потому что не смог поймать взгляд Дани для ментального обращения. – Дин, правда у тебя самая красивая мама? – спросил он у сына, хитро улыбнувшись.

Он переставил стакан с недопитым соком на стол, затем взял ребенка на руки, не став усаживать его к себе на шею.

Наконец-то и собственные родители обратили на него внимание, достаточно было просто сказать папе, что он неправильно говорит. Мама хорошая, она не хочет огорчать папу, признавая, что он ошибся, поэтому Дину самому приходилось говорить отцу правду в глаза. А тот ещё и обижался. Ну прям как маленький!

Шапка кололась, шарф душил, куртка мешала вертеться, и все эти огорчения вместе заставляли Ху-младшего хныкать и хмуриться, пока мама его одевала. Ещё и папа пришел ей мешать, завидно ему что ли, что мама не только с ним разговаривает? Он всегда без ума, и зря прикидывается, что от мамы. От природы! Дин был уже взрослым ребенком, чтобы это понимать. Папа ещё вопросы странные задает. Ребенок с грустью вздохнул и покачал головой, совсем как дедушка, когда ему не удавалось что-то объяснить папе.

- Что ты глупости спрашиваешь? – громко спросил сяохуанди перед тем, как оказался на руках у отца. – Конечно, самая красивая, - уверенно заявил ребенок, много раз слышавший от всей родни, что красавцем он стал в маму. Так как скромностью при этом Ху-младший пошел в папу, он ничуть не сомневался в том, что всегда и везде является самым очаровательным малышом, из чего даже его трехгодовалая логика делала вывод, что мама у него тоже самая красивая.